Тень лосуна

Владислав Воджик, 2022

В королевстве Эндория царят безвластие и беззаконие, бесчинствуют разбойники всех мастей, а как выглядит король почти никто не помнит. Но, кажется, для эндорцев забрезжила надежда: тот, кто вернулся из проклятых Туманных земель, самого опасного и загадочного места, окутанного легендами, передающимися из поколения в поколение. Кто он? Что ждет королевскую семью, и какая судьба уготована эндорцам? Наступает время перемен. Время, когда на кону будет судьба всего живого, а детские страшилки станут жуткой реальностью. Но это ‒ после, а пока герои, которых судьба безжалостно бросает в пучину интриг и зла, смертей и разочарований, должны понять, кто они на самом деле и чего действительно хотят. Какие их ожидают приключения, радости и напасти, что будет завтра, укрыто тенью и туманом…

Глава 3. Охота на воруса

В один из полдней, когда солнце светило уже высоко над верхушками деревьев, двое стройных, хорошо сложенных юношей, держа в руках заряженные арбалеты, шли по небольшой, еле заметной в тени деревьев тропинке.

— Генгрэд, пора нам возвращаться! Уже три дня мы слоняемся в бесплодных поисках! Мы оба знаем, что все равно ты не станешь героем в ее глазах, и мы будем продолжать кормить комаров и пинать мильтов до бесконечности, — с нетерпением в голосе говорил высокий статный юноша с темно-русыми волосами, красиво обрамлявшими высокий чистый лоб. Одет он был в простую крестьянскую рубашку, поверх которой красовался жилет из грубого льна. Его одежда странным образом контрастировала с благородными и тонкими чертами лица, на котором особого внимания заслуживали глубокие и печальные серые глаза, а по тону его голоса легко было понять, что эту фразу в разных интерпретациях он произносит уже в сотый раз.

— Если мы друзья, то просто поддержи меня, а не занудствуй попусту, Вэйланд. Вот потому тебя многие и сторонятся! — отвечал ему юноша со светло-русыми локонами, одетый в длинный камзол темно-зеленого цвета, из-под которого виднелись дорогие сапоги тонкой кожи, украшенные искусными узорами. Он был необычайно красив: темные брови, выразительные, редкого фиалкового оттенка глаза, упрямая линия красиво очерченных губ и твердая линия подбородка. В нем легко угадывался представитель правящего аристократического семейства, и так оно и было.

— Ну конечно, дело ведь вовсе не в том, что мой отец пытался убить короля, к тому же еще и собственного брата, а мать моя — из Рейвуда, который здесь ненавидит чуть ли не каждый второй житель. Да что там каждый второй, — каждый первый! — глядя куда-то в небо, произнес Вэйланд, уголки изящного рта которого, как всегда, были искривлены в легкой усмешке. И только один человек знал, сколько горечи скрывается за этой наигранной полуулыбкой. Этим единственным человеком был принц Генгрэд, младший сын короля Эндории.

— Прости, я не хотел тебя задеть, — отозвался Генгрэд. Смутившись оттого, что невольно затронул больную тему, он отвернулся и сконцентрировал взгляд на выглянувшем из травы небольшом меховом шарике, глазки которого блестели яркими бусинами в разноцветной шерстке. А тот вдруг, резко вытянув тонкие лапки, удивительно легко и пружинисто отскочил от земли, оттолкнулся от дерева, и таким образом, отскакивая от всего, чего можно, ускакал в чащу леса.

— Ты сын короля, Ген, смущаться тебе не пристало. Принц должен всегда быть спокойным и величественным, а не краснеть, как девица, усиленно рассматривая мильтов, как будто видишь их впервые в жизни, а ведь их тут как помета на птичьем дворе! И уж тем более приходить в замешательство, разговаривая с собственным пажом! — бросил Вэйланд, обгоняя своего господина.

— Прекрати, Вэй, ты знаешь, что мы друзья, и я считаю тебя равным себе, а то, что король из-за преступления твоего отца приговорил тебя вечно ходить в пажах, мне кажется несправедливым. И — неразумным, — серьезно сказал принц, догоняя своего друга.

— Я должен быть благодарен ему за это, ведь он мог меня просто вышвырнуть или даже убить, как и отца, чтобы другие даже мысли не допускали покушаться на его жизнь, — возразил Вэйланд. — И даже приставил к своему сыну пажом. Да, навсегда. Да, это позор и унижение, но это лучше, чем воровать продукты на рынках, чтоб хоть как-то прокормиться. К тому же, сопровождая тебя на уроки, я и сам постигал науки, запоминал приемы фехтования и рукопашного боя. Так что…

— Хорошо, пусть так! — перебил его принц, — А то, что он отправил твою мать в далекий храм, в другом королевстве, чтобы она стала там бессловесной прислугой, разлучив навеки с единственным сыном, это достойно ли короля? Это жестоко, бессердечно и несправедливо!

— Ген, я помню наших отцов, когда мы были еще совсем детьми. Они никогда не ладили, но то, что сделал мой отец, непростительно, ибо никто не смеет поднимать руку на короля! — безапелляционно заявил Вэйланд. — Аристократ должен оставаться аристократом, и никогда не терять достоинства. При всем благородстве и следовании этикету, он должен быть жестким, чтобы не давать слабину и демонстрировать разницу между аристократом и простолюдином.

— Однако как сильно тебя это волнует, — поддел друга Генгрэд.

— Пусть я больше и не аристократ, но когда-нибудь надеюсь снова заслужить этот титул, не покупая его, как это делают сейчас многие горожане и даже зажиточные крестьяне, а на поле боя, как искусный стратег и хороший воин, — мечтательно произнес Вэйланд.

— Думаешь, с Рейвудом опять начнется война?

— Это неизбежно. Твоя сестра выходит замуж через неделю за знатного лорда из их земель, но приезжают лишь торговцы на ярмарку по этому случаю, да несколько членов его семьи на праздник, остальные явно не хотят здесь появляться: наши королевства не очень-то дружны с прошлой войны.

— Каким бы ни был мир, он все равно лучше войны, — отрезал сын короля.

Юноши приходились друг другу двоюродными братьями, но судьба бывает жестокой и несправедливой, отнимая у одних все и давая все, и даже больше, другим.

Младший брат короля Двэйна, ныне правящего в Эндории, по официальной версии, вознамерился узурпировать трон и покушался на жизнь короля. Версию эту королевские глашатаи обнародовали на городской площади, а также развезли грамоты с сим сообщением по всем трактирам и харчевням, обязав их владельцев в течение недели громко зачитывать это постояльцам.

Двэйн жестоко расправился с братом: его казнили на городской площади, убивая медленно и страшно, дабы и мысли ни у кого больше не зародилось поднять руку на короля! Семью его Двэйн пощадил, если можно считать пощадой заточение в далеком захолустье (которое постигло супругу узурпатора-неудачника) и лишение всех титулов и определение в вечные пажи собственного племянника. Им и был Вэйланд.

Генгрэд и Вэйланд молчали, погрузившись каждый в свои мысли, и вдруг услышали нечто схожее с воем, переходившим в мычание.

Крадучись, друзья стали продвигаться к источнику звука. Осторожно приблизившись к довольно большой поляне, они увидели омерзительное создание, с громким чавканьем жадно поедавшее еще живую косулю. Кожные покровы мерзкого существа были испещрены язвами, а места, свободные от язв, казалось, вот-вот лопнут из-за того, что тонкая кожа была натянута до предела. Венчала все это «великолепие» приплюснутая морда, настолько измазанная кровью косули, что едва заметны были на ней глаза-щелки под выступающими мохнатыми бровями, — единственной шерстью на теле. Острыми клыками, располагавшимися под тремя отверстиями, мерзкая тварь разрывала тело косули. Несомненно, это был ворус.

Обменявшись едва заметными кивками, юноши, стараясь не делать резких движений и не шуметь, начали целиться из своих арбалетов, прикидывая, куда лучше попасть.

В этот момент ветер сменил направление в сторону хищника и пожираемой им добычи. Резко вскочив на все свои шесть длинных лап, он кинулся на охотников со скоростью большей, чем у породистого скакуна. Болт из арбалета Генгрэда летел точно в глаз твари, но, обладая какой-то сверхъестественной реакцией, даже на такой скорости она успела отклонить голову, и болт лишь разорвал болтающееся ухо, начинающееся почти на макушке. Вэйланду повезло больше: его болт попал точно в переднюю лапу, раздробив кость. Однако это не остановило мерзкое порождение тьмы.

С гортанным мычанием, ударом левой средней лапы оно сбило пажа с ног и тут же попыталось вцепиться клыками в лицо Генгрэда, не успевшего выхватить меч. Принц пытался обороняться разряженным арбалетом, выставив его между собой и мордой существа, которое намертво вцепилось в ложе оружия, правой передней лапой придавив принца к земле. Левой передней и двумя средними лапами оно разрывало камзол и добиралось до легкой кольчуги Генгрэда…

Очнувшись и превозмогая боль от полученного мощного удара, Вэйланд бросился на помощь другу. Он издал громкий гортанный крик, чтобы заставить тварь поднять голову и повернуться к нему грудью, и когда ворус уже готов был совершить бросок, направил меч ему точно между ребер, туда, где у него находится сердце. Ложе арбалета Генгрэда с треском сломалось как раз в тот момент, когда меч вошел в тело твари. Задрав голову, она взвыла, чем немедленно воспользовался Генгрэд: выхватив кинжал, он воткнул его ворусу прямо в глотку, и тот свалился замертво, заливая принца своей кровью.

Кое-как вытащив друга из-под туши этого мерзкого создания, Вэйланд облегченно вздохнул и рассмеялся, наблюдая за тем, как Генгрэд безуспешно пытается стереть кровь с лица, только еще больше ее размазывая.

— Мог бы и запомнить уже, что у ворусов два сердца, и, проткнув лишь одно, его не убить, — отплевываясь, заговорил Генгрэд.

— Но тогда ты не получил бы возможности нанести решающий удар, убивший эту тварь. А теперь ты имеешь полное право заявлять, что убил воруса, и, благодаря этому, станешь настоящим героем в глазах возлюбленной, — серьезно проговорил Вэйланд. Однако внимательный взгляд сумел бы заметить смешинки, пляшущие в его глазах, которые при этом странным образом оставались все такими же печальными.

— Не понимаю, о ком ты, — тихо произнес принц.

— Да брось, Ген, не стоит стыдиться своих чувств, — как можно беззаботнее проговорил паж и добавил:

— Теперь нужно отрубить ему голову и взять ее с собой в качестве трофея, а то Эзельфледа не поверит, что ты убил чудовище, — усмехнувшись, сказал Вэйланд, доставая свой меч из мертвого существа.

— Да при чем здесь она? — покраснев (чего, однако, не было заметно под кровавыми разводами), сердито спросил будущий король, который в данный момент был похож больше на несчастную недоеденную косулю: весь в крови и изодранной одежде, которая пропиталась кровью и свисала как будто лохмотья кожи.

— Ах, простите, ваше высочество, мне ведь не велено замечать, как вы на нее смотрите! А также я не должен был заметить и то, что мы пошли на охоту как раз после того, как госпожа Эзельфледа в беседе со своими подругами упомянула, что недалеко от столицы завелось чудовище, и посему срочно нужен герой, который его победит, — нарочито наигранно и с шутовским поклоном произнес паж.

— Ты ошибаешься, просто я хотел избавить крестьян от опасности, да и любопытно было самому взглянуть на то, что здесь завелось, — гордо заявил Генгрэд, стараясь не замечать ерничества пажа.

— Конечно, вне всяких сомнений! И сколько раз до этого вам хотелось спасать жителей? А как называется в-о-о-н та деревня, помните? Нет? А ведь это ее жителей вы только что спасли от беды неминучей! И да, а зачем же это вы отрубаете голову ворусу? — с издевкой, но, впрочем, вполне беззлобно, закидывал вопросами своего господина Вэйланд, наблюдая, как принц бьет мечом по шее воруса, забыв, что там, в глотке твари, его собственный кинжал. Выругавшись и достав кинжал, принц одним махом отрубил голову, отдал ее Вэйланду и молча пошел к опушке леса, где они оставили лошадей.

Паж, убрав голову в кожаный мешок, еще раз посмотрел на убитого зверя и отправился вслед за своим господином, напевая песенку о том, как один влюбленный долго вздыхал о красавице и совсем потерял голову.

Они оседлали лошадей и направились в столицу. Паж неожиданно надолго умолк, и Генгрэд, чтобы хоть как-то отвлечься от жуткой картины громадных окровавленных клыков, которые были на две ладони от его лица, решил продолжить разговор, прерванный битвой с ворусом:

— Вэй, но ты ведь не считаешь, что хорошая война лучше худого мира?

— Почему нет? Война создает условия, в которых сильные становятся еще сильнее, условия при которых люди раскрываются, показывают, что у них внутри на самом деле.

— Что у них внутри показывают, говоришь? Ну да, после хорошего удара мечом все внутренности — как на ладони, — шутливо парировал принц.

— То, как человек справляется с опасностью, его поведение в тяжелых, ужасных условиях, которыми сопровождается война, вот что меня интересует. И жрец может перейти грань, если его поставить в условия, где другой вариант невозможен, — не обращая внимания на иронию Генгрэда, продолжил Вэйланд.

— Человек всегда должен оставаться человеком, а война своей жестокой и, зачастую, совершенно бессмысленной бойней либо ломает, превращая его в существо, живущее лишь инстинктами, либо оставляет такие зарубки и отметины в его душе и сердце, которые не залечить никогда, и которые будут мучить его до конца жизни.

— Ты ведь судишь по своему отцу, Генгрэд? — глядя прямо в глаза своему собеседнику, спросил Вэйланд.

— Возможно, и так. Война началась, когда король — наш дед — лежал при смерти, и войска повели в бой наши отцы. Мой отец был старшим братом, потому и командовал.

— Да, в той войне король Андалиона — Олуэн в обмен на мир отдал Рейвуду часть своих земель, и за это получил несколько отрядов войска для защиты своих северных и западных границ от монсенов, непрестанно атаковавших с гор, и от разных тварей, совершавших регулярные вылазки из дремучих Ноландских лесов. И тогда Мартин понял, что с легкостью сможет оттяпать кусок земель еще и от Эндории, напав не только с юга, но еще и с запада. Хороший такой кусок, аж до Орвульских гор, — показал свою осведомленность Вэйнланд.

— Разумеется, просто так отдавать свои земли никто не собирался, война разразилась ужасная, но отец в те времена был еще хорошим стратегом и храбрым воином. Он легко выигрывал битву за битвой, сам возглавляя своих людей в бою, но все же силы были неравны.

— Рейвуд значительно больше и по площади, и по населению, и рейвудцы могли вести затяжную войну, а мы нет, тем более на собственной территории. Благодаря тому, что береговая линия нашего полуострова вся изрезана и имеет огромное количество маленьких островков, с воды врагу к нам не подобраться, проход по суше защищен горами, большой армии сложно передвигаться по небольшим дорогам и тропам, да и защищать их легко даже небольшими отрядами. Но с материковой частью королевства все сложнее, — размышлял Вэйланд, «сев на любимого конька».

— Да, если раньше мы граничили с Андалионом — на западе и с Рейвудом — на юге, то перед началом войны Рейвуд был уже с двух сторон. В одном из боев мой отец получил серьезное ранение, почти полсотни дней он то приходил в себя, то снова впадал в забытье, и в это время командовал его брат и твой отец — Брутус, — продолжил этот экскурс в историю принц.

— Воины рассвета — Двэйн и Брутус, так их тогда называли, они ведь всегда любили наступать с первыми лучами солнца. Но пока Двэйн был болен, умер король, и мой отец решил заключить мир, отдав земли до Орвульских гор Мартину.

— Да, говорят, мой отец был в ярости, когда пришел в себя, но войска Рейвуда уже заняли все ключевые позиции, а наша армия была истощена. Он вернулся в столицу, занял трон, женился, и королева родила ему троих детей, но поражение в войне его сильно надломило…

— А мой отец тем временем женился на девушке из Рейвуда, даже не на аристократке, что сильно всех разозлило, однако его брат, кажется, не обнаружил недовольства, — дополнял историю Вейланд, — а после родился я, и отец обучал меня тому, что аристократ всегда должен быть выше простолюдинов и подчиняться только королю, а сам… — запнулся Вэйланд и надолго умолк.

В молчании принц и его паж подъехали к одной из деревень, и Вэйланд уже в сотый раз, наверное, за последний год спросил, привычно не ожидая конкретного ответа:

— Не желает ли ваше высочество поделиться историей о том, что именно говорил мой отец, в тот день, когда стал предателем королевства?

— Это было 12 лет назад! Я помню лишь, как в покои ворвался твой отец, и в руке у него был меч. Я спрятался. Того, что затем произошло, не видел.

— Я помню, что отец был в ярости в тот день. Он схватил меч, который был подарен ему королем за верную службу в знак особого уважения. Меч был очень красивый, украшенный драгоценный камнями, но вряд ли подходящий для боя: слишком уж неудобно лежал в руке из-за того, что лезвие было тяжелым. Да еще этот дурацкий громадный рубин у наконечника…

Да. Так вот, отец рвался в замок так, будто ему грозило нападение ворусов. Мама плакала и пыталась его остановить, но он лишь усадил ее на стул, а мне сказал: «Будь мужчиной, и оставайся рядом с мамой».

Я каждый день вспоминаю тот вечер, но не могу понять, что случилось. Как мог человек, учивший меня уважению к королю и заставляющий заниматься изо дня в день часами напролет, чтобы я стал достойным представителем королевской семьи, совершить такое? — вопросительно глядя на Генгрэда, закончил Вэйланд, прокручивая тот день в голове и вслух дублируя в тысячный раз.

— Я не помню, что там случилось, — упрямо стоял на своем принц, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица, но так крепко вцепившись в поводья, что побелели костяшки пальцев.

— Ты просто не хочешь рассказывать. Пойми, в тот день я лишился всего: отца, матери, статуса члена королевской семьи — всего! Мое обучение продолжалось только, когда мне разрешали быть на занятиях при тебе, да и то, если я сидел в дальнем углу и не шевелился! Ну пойми же, — почти умоляюще проговорил он, — я должен, должен знать все, что тогда произошло! А еще я хочу знать, в какой именно храм отправили мою мать, — с тоской в голосе негромко добавил он.

Генгрэд мысленно возблагодарил небеса, увидев, что они уже въезжают в селение, и к ним бежит ватага деревенских ребятишек. Они окружили охотников и, крича и перебивая друг друга, стали расспрашивать, что за чудовище живет в лесу.

Запыхавшись, прибежал и староста деревни, который попытался отогнать «несносных сорванцов», как он выразился. «Несносные сорванцы», впрочем, обращали на него внимания не больше, чем на назойливую муху, и продолжали свои расспросы. Дети кричали, староста непрестанно извинялся, пересыпая речь бесконечными «благородными принцами», «высокими лордами», «вашими светлостями» и «безмерно уважаемыми господами».

Этот сумасшедший дом грозил затянуться до позднего вечера, так как было видно, что энтузиазм детей и славословия старосты поистине неиссякаемы.

В другое время подобная ситуация могла бы вызвать раздражение Генгрэда, но только не в этот раз. Почти благодарный этим добрым селянам, за то, что они прервали неприятный для него разговор, принц рассказал, что в лесу появился не кто иной, как страшный ворус.

— Ох, покровители небесные, — запричитал староста, — да как же это? Ведь всем известно, что ворусы живут в горных пещерах, а ближайшие горы в нескольких днях пути на север, отродясь их тут не было, — в ужасе затряс он головой.

— Ты смеешь сомневаться в словах моего господина? Знай свое место, простолюдин! — угрожающе проговорил Вэйланд, раздраженный тем, что их разговор с принцем снова ни к чему не привел.

— Да что вы, я бы никогда… даже в мыслях такого не было… — обезумев от страха возможной скорой расправы, залепетал староста. Прижав руки к груди, он начал истово кланяться и все норовил поцеловать сапог принца, который тот старательно отдергивал.

Чтобы положить всему этому конец, принц, не спеша, театральным жестом фокусника запустил руку в кожаный мешок, притороченный к луке седла, и вынул голову воруса.

Вместо того чтобы напугаться и кинуться врассыпную, детвора пришла в неописуемый восторг. Все хотели подойти посмотреть поближе, и даже потрогать клыки, и «вот эту вот шерсть», «а это что у него, брови?», «а почему у него три рта, а носа нет?», «а как же он дышит?», «ой-ой, смотрите, какие смешные уши — как лепешки!»…

— Ваш будущий король с легкостью, в одиночку, с одного удара обезглавил это чудовище, и так он будет расправляться со всеми, кто посмеет мешать жить честному люду! — громко, так, чтобы слышала вся деревня, прокричал паж.

Засим голова была вновь упакована в кожаный мешок, и друзья продолжили свой путь через деревню, до самых росстаней сопровождаемые старостой и его рассуждениями о том, что теперь с севера и с востока все больше разных тварей приходит, которых раньше тут не было.

Что-то в этих рассуждениях показалось Вэйланду странным, и он напряг слух и зрение, осматриваясь вокруг с удвоенным вниманием. Как оказалось, бдительность была не напрасной.

Оказалось, что многие местные жители косились на принца Генгрэда с явной неприязнью, а откуда-то из задних рядов донеслось даже что-то похожее на то, что «всем этим великородным негодяям из столицы уже недолго осталось», но, как ни вглядывался он в лица селян, определить говорившего так и не смог.

Миновав деревню, паж погрузился в мысли о том, что много непонятного происходит в последнее время, и звери, переселяющиеся в непригодные для них места, были лишь малой частью этого. Но тут голос Генгрэда вернул его к действительности.

— Зачем ты сказал им, что это я победил тварь, да еще и так легко?

— Ты — будущий король, люди должны видеть в тебе героя, а не… — тут Вэйланд запнулся, понимая, что чуть не брякнул лишнее. Несмотря ни на что, он испытывал к принцу самые теплые и дружеские чувства и не хотел его обижать неосторожным словом.

–…а не моего отца, — закончил за него принц, глядя прямо перед собой, чтобы не встретиться взглядами.

— Пойми, Ген, твой отец в последнее время ведет себя странно. Он превратился в бледную тень, в жалкое подобие самого себя. Его взгляд стал неживым и устремлен куда-то в вечность. Он не покидает замка, да что — замка, он и покои собственные покидает крайне редко. Народ понимает, что их король слаб, и в королевстве начинают твориться беспорядки.

— Беспорядки? О чем ты говоришь? — удивился Генгрэд.

— Да хотя бы о том, что советники открыто, от имени короля продают титулы, превращая простолюдинов в членов аристократических фамилий. За деньги можно купить титул лорда — это ли не беспорядки?! — с возмущением воскликнул паж. — Все смешалось, — с жаром продолжал он, — и аристократы теперь — это сидящий по трактирам пьяный скот, хоть и в дорогих одеждах, а не благородные и сильные люди, для которых превыше всего честь и справедливость.

— Но разве это справедливо, что титулы передаются только по наследству? — спокойно возразил Генгрэд.

— Нет, несправедливо, — с неохотой признал Вэйланд, — и все же люди, которые с трудом читают, не знают, что такое манеры и заняты только тем, как бы посытнее набить брюхо, недостойны титулов, — стоял он на своем. — Да, если ты блестяще проявил себя на войне или в мирное время — службой на благо королевства, то есть, если ты человек, действительно, достойный, ты можешь претендовать на титул. Но уж никак не купить его!

— А разве не бывает недостойных людей среди аристократов по рождению? — не уступал принц.

— Конечно, бывает, но реже, — нетерпеливо сморщился Вэйланд. — Да как ты не понимаешь, Ген, достойный человек не станет покупать титул, он постарается его заслужить! А та чернь, что становится сегодня аристократией на бумаге, натворит много бед, поверь мне!

— И все-таки я верю, что благородным может быть и конюх, а какая-нибудь принцесса — настоящей гадиной, — упорно стоял на своем принц. Щеки его порозовели, ноздри раздувались, так хотелось ему убедить друга в правоте позиции: все люди равны по рождению, не должно быть настолько привилегированного класса, который ест и пьет на золоте, в то время как весь народ едва сводит концы с концами.

Вэйланд знаком был с убеждениями принца, ибо это был не первый их спор.

— Опять ты о равенстве, Ген. Это утопия, пойми. Всегда были и будут те, кто правит, и те, кто им подчиняется. Всегда будет необходима машина правосудия и казни, потому что иначе народ не удержать от беспорядков и бесчинств!

— А я уверен, что каждому оступившемуся нужно давать шанс на исправление, а не отправлять его на плаху или гнить в темнице за малейшую провинность!

— Ты знаешь, как я люблю тебя, брат, — устало проговорил Вэйланд. — Но боюсь, что, когда ты взойдешь на трон, своими нововведениями ты уничтожишь королевство.

Генгрэд лишь нервно пожал плечами в ответ.

Начинало смеркаться, и молодые люди решили заночевать в придорожном трактире, а с рассветом вновь двинуться в путь.

Ближайший трактир не произвел на них приятного впечатления, но здесь были отдельные комнаты и относительно чистые кровати, чего в данный момент усталым путникам было вполне достаточно. Оплатив небольшую комнату с двумя кроватями, они отправили посыльного купить чистую одежду, чтобы заменить свою, превратившуюся в грязные и окровавленные лохмотья.

Мальчишка оказался шустрым и проворным малым, и вскоре переодевшись в простые грубые, но чистые рубашки и штаны, они спустились на первый этаж и сели за стол, который был весь исцарапан, а на краю столешницы виднелось засохшее бурое пятно. Что-то подсказывало Вэйланду, что пятно это было не от опрокинутой снеди.

— Мне — овощного рагу с кроликом и розового андалионского вина, — заявил Генгрэд и, прикрыв глаза, откинулся на жалобно скрипнувшую спинку стула.

— Ну-ну, — улыбнувшись, произнес Вэйланд, вставая из-за стола, — розового андалионского, ага, всенепременно…

— Что? — не поднимая век, которые налились свинцом от усталости, спросил Генгрэд. Не получив ответа, он открыл глаза и увидел, что паж куда-то исчез. Дремота тут же улетучилась, и он осторожно осмотрелся, пытаясь понять, куда исчез его друг, а заодно и оценить общую обстановку. Благо, стол их располагался в переднем углу и оттуда открывался прекрасный обзор не особенно прекрасного зала.

Какой-то пьяный простолюдин сладко спал, уткнувшись головой в тарелку, еще один, утомленный брагой и пивом, пытался выйти из трактира, с силой дергая дверь на себя, хотя открывалась она, как и полагается дверям в подобных заведениях, наружу. Были и такие, что просто сидели и молча напивались, заливая в себя кружку за кружкой…

«Неприятное местечко», — отметил про себя принц и тут же представил себя здесь с Эзельфледой. Нет, конечно, он не повел бы ее сюда без крайней нужды, и все же, будь она здесь, даже эта дыра стала бы прекрасной.

Из романтических мечтаний его вернули в реальность тарелки с едой, громко брякнувшие о стол. В тарелках было какое-то странное бурое месиво, в котором с некоторым трудом угадывались тушеные овощи и что-то, напоминающее мясо очень сомнительного происхождения. Рядом с тарелками встали две кружки с пивом. Поймав непонимающий взгляд принца, Вэйланд снисходительно улыбнулся:

— Друг мой, ты действительно думал, что здесь тебя обслужат за столом? Нет, мой дорогой принц, мы не в столице.

— Что это? — тыкая ложкой в тарелку со странной гущей, спросил принц.

— Мясное рагу с овощами. В кружках — пиво. Извините, ваше высочество, розового андалионского не подвезли.

— А что это за мясо? — брезгливо морщась, продолжал допытываться Генгрэд.

— Лучше не думай, а просто ешь, может, понравится, — неопределенно отозвался паж и с аппетитом принялся за еду.

Осторожно подцепив ложкой кусочек, Генгрэд попробовал блюдо. На вкус оно оказалось немного лучше, чем на вид. Принц принялся было есть, но на третьей ложке в зубах у него что-то застряло и странно хрустнуло. Оказалось — кусочек крысиного хвоста. Отшвырнув тарелку на пол, отплевываясь и задыхаясь от омерзения, он в состоянии был только без конца повторять: «Крысы, крысы…» Трактир разразился дружным хохотом, а трое пьяных в той степени, когда уже хочется куражу, глумления и прочего веселья, принялись издеваться над «неженкой» и «маленькой принцессой».

— Даже мы, аристократы, едим и не жалуемся, а ты, жалкий простолюдин, нос воротишь! — проговорил тучный мужчина с красным от частых возлияний лицом. Пуговицы на его жилете готовы были вот-вот отправиться в полет, как стрелы, пущенные из лука. «Видно, крысиная похлебка — довольно-таки питательное блюдо», — непонятно к чему мелькнуло в голове Генгрэда. А вокруг уже вовсю свистели и улюлюкали «титулованные особы», награждая его эпитетами, один другого отвратительнее.

— Это вы — аристократы? Да вы больше похожи на свиней, которые сдохли от чумы, раздулись и воняют! — с презрением проговорил Вэйланд, но тут же осекся, понимая, что рядом с ним принц, которого он должен защищать, а оружие они оставили в комнате. Но было поздно: он уже взмахнул красной тряпкой перед разъяренными быками.

— Ах ты, ублюдок! — завопил самый тщедушный из компании пьянчуг, и метнул кружку, целясь в голову Вэйланда, от которой тот с легкостью увернулся.

— Беги! — крикнул паж своему господину, пытаясь загородить его от нападавших.

— Именем короля, я приказываю всем остановиться! — отчетливо и громко произнес Генгрэд, — я — принц Эндории Генгрэд Эндорский, наследник короля и…

В этот момент прямо в голову ему прилетел чей-то крепкий кулак:

— Ха! А я тогда вообще сам король! — возопил нападавший, и тут же началась драка. Как это чаще всего бывает в питейных заведениях, драка бестолковая, но беспощадная и кровопролитная.

Вэйланд одним точным ударом (пригодился опыт жизни на улице) отправил «тщедушного», как он его окрестил, отдыхать под столом, но тут же был подхвачен «пивным животом» и грубо брошен спиной на стол.

В ушах у него зазвенело, перед глазами поплыли цветные круги, как сквозь туман отовсюду слышались крики и звон бьющейся посуды. Огромным усилием воли стряхнув оцепенение, Вэйланд, чудом увернувшись от следующего удара, перекатился со стола на пол, резко вскочил на ноги и тут же нанес несколько ударов противнику в его необъятный живот. С тем же успехом он мог бы упражняться с подушкой — результат был бы тем же. То есть, полное отсутствие результата. Он не успел до конца додумать эту глубокую мысль, как мясистая ладонь ударила его в ухо, заставив оказаться на полу и вновь ознакомиться с радужными узорами, которые не спеша продефилировали перед его внутренним взором…

Тряхнув головой, он увидел, как принц катается по полу, сцепившись с одним из «аристократов». Понимая, что необходимо срочно исправлять ситуацию, Вэйланд схватил отбитое от бутылки горлышко с острыми краями и вонзил в ногу «пивному животу», который уже примеривался для следующего удара. Тот взвыл и оступился, чем воспользовался бывший член королевского семейства и, ударив его по второй ноге, смог-таки повалить его на пол. Мощный удар головой в переносицу наконец-то успокоил толстяка. Он распластался на полу, а из его кармана вывалился свиток, скрепленный королевской печатью. Достаточно было поверхностного взгляда, чтобы понять, что это королевская грамота, дарующая титул аристократа владельцу сего документа. Скомкав и в ярости отшвырнув его подальше, Вэйланд бросился на помощь принцу, который уже хрипел в крепких тисках сразу двух нападавших.

Разбив бутылки об их головы и схватив принца под руки, он ловко протиснулся между дерущимися (никто уже не помнил, с чего все началось, и драка шла всеобщая, бессмысленная и жестокая), дотащил его до комнаты и закрыл дверь на засов. Упав на кровати, они молча переводили дух и приходили в себя.

— Ложимся спать. Утром во всем разберемся, — наконец проговорил изрядно потрепанный сегодня принц, откидываясь на подушку.

Возражений у Вэйланда не было.