Гураны. Исчезающее племя

Владимир Рукосуев

По моей классификации принадлежность к племени гуранов можно присваивать только носителям определенной субкультуры.На первый взгляд это может показаться абсурдным и спорным. Я считаю, что гураном можно стать не только по рождению, но вследствие воспитания в среде с малолетства, если попадаешь в нее, как Маугли в стаю. А еще гураном можно перестать быть. Маугли пожил с людьми, перенял их привычки и перестал быть волком. Как паста. Выдавить из тюбика можно, а вернуть уже нельзя.

ГЛАВА 13 ФЕЙЕРВЕРК

До лета прожили спокойно, мать работала, я учился. Теперь было веселее, из интерната домой добирались большой, человек 5—7, группой. Разными способами. Один из них — это с почтальоном на санях. Почтальоном был прихрамывающий дед Витьки Полякова (на охоте отморозил ноги, чтобы избежать гангрены, накалил на огне нож и сам отрезал себе пальцы). Мы приходили на почту, пока ее готовили, дед, с мороза пригревшись прямо в тулупе, дремал, мы терпеливо ждали. Потом будили деда и ехали домой. По дороге спрыгивали, грелись на бегу и опять в сани!

Но однажды, потянули за рукав деда, а он упал. Оказалось, умер. Он был запойный, говорили, что бабка не дала ему утром опохмелиться, и сердце не выдержало. Кто ставил диагноз неизвестно, на весь совхоз была одна фельдшерица Евгения Степановна. Как у нее было с кардиологией, не знаю, но отмороженные уши она нам не раз спасала. Деда похоронили, ездить стало не с кем. Нового почтальона не нашли, почту стали передавать с оказией.

Единственным способом передвижения остались лыжи. Немудрено, что в последующем на всех соревнованиях мы отхватывали призы. Бывали и приключения. Как-то начиналась пурга, но нам не запретили идти домой, забыли. Женя Богданов оставил девочек, а нас повел, решив, что до пурги проскочим. Метель застигла нас на середине пути. Дорогу замело, видимости нет, снег в ушах, глазах, за воротником, дыхание забивалось. Скорость снизилась, вспотевшая спина стала мерзнуть. Руки, ноги тоже. Бойцы начали плакать, садиться в снег от изнеможения. Мы бы не дошли, если бы Женька упал духом. Но он держался до конца. Уговорами, подзатыльниками, на себе по очереди, довел нашу ватагу до цели. И сам же пострадал как старший и заводила. Старше меня он был всего на год.

После окончания учебного года мы часто ходили на местные озера рыбачить. Особенной популярностью пользовалось озеро Светленькое. Вода в нем всегда чистая, видимо из-за подземного питания. Даже свиноферма неподалеку не портила его. Глубокое и почти идеально круглое, метров 100 в диаметре. Мы забавлялись — подбирались незаметно к свиньям, когда они паслись близко от обрывистого берега, с гиканьем вылетали и пугали. Свиньи срывались с обрыва в воду, потом плыли к пологому берегу метров пятьдесят, чтоб выбраться. А мы удирали от свинарей. Кнуты у них были длинные. Иногда догоняли, а если на лошади, то гнали до самой деревни. Прибегали домой с исполосованными спинами. Там многим добавляли родители.

А рыбачили на удочку на червя или корчагами. В корчаги для приманки годилось все, особенно кости — они белели в воде и этим привлекали рыбу. С костями проблем не было. Рядом были какие-то траншеи, в них было полно человеческих скелетов, почти на поверхности. Мы их откапывали, черепа уносили на кладбище людей пугать, мелкие кости применяли как приманку для рыб. Происхождение скелетов было толком неизвестно, взрослые на вопросы отвечали по-разному и с оглядкой, сквозь зубы. Основная легенда была о боях красных с атаманом Семеновым в Гражданскую. Мы в это верили. Сейчас я думаю, что это не так. После Гражданской прошло сорок лет, кости бы истлели, да и вряд ли на линии обороны осталось столько убитых. Кроме того, в Гражданскую убитых все же хоронили по-человечески. Скорее всего, это были могильники ГУЛАГа. Сохранность скелетов подтверждает эту версию. И времени прошло каких-то 10—15 лет всего и закопаны небрежно и местным до них дела нет. Да и относиться так к покойникам стали уже после массовых расстрелов и войны. Хотя утверждать не берусь, не специалист. Но в пользу моей версии говорит то, что мы не находили никаких воинских примет: патронов, значков, оружия и т. д. Недалеко от села, где действительно семеновцы отсиживались в обороне, всего этого было полно. А человеческих останков не было.

Озера приходилось делить с ребятней из соседнего села Селинда, они были посредине. Мирное сосуществование продолжалось недолго и приходилось ходить ватагами, чтоб не побили. Их деревня больше, нам доставалось чаще. Зато рыбалка, сопряженная с опасностью, стала привлекательней, теперь, кроме удочек и лопат для копки червей, носили с собой кастеты, свинчатки и прочее оружие. Но однажды, когда мы удирали от превосходящих сил противника, Ваньке Баранову разрубили острием штыковой лопаты спину до самого позвоночника. Я его обидчику проломил камнем голову. После этого собралось начальство и объявило, что озеро наше, т.к. находится на территории нашего совхоза. Оппоненты объявлены вне закона и теперь могли пользоваться озерами или тайком или нашей милостью. Но мы их редко жаловали.

Там же и охотились на водоплавающую, ружья были в каждом доме, учета не было. Правда, простенькие одноствольные дробовики, но для забавы их хватало. Возрастных ограничений и учета оружия не было и в помине. Оружием для взрослых считалось нарезное. Один раз мы с Витькой Поляковым стащили у его отца еще дедовский шомпольный дробовик неизвестного калибра. Это пушка около 30 мм диаметром ствола, заряжающаяся прямо через дуло. Засыпается гость пороха, пыжуется, затем полстакана дроби, опять пыжуется, потом устанавливается капсюль и снаряд к бою готов! Эффективность зависит от количества боезапаса. Мы меры не знали, не поскупились. Витька как хозяин решил стрелять первым. Встали за кустами, дождались, когда сядут утки, Витька приложился и бахнул. Такого грохота в этих местах не было со времен Гражданской, все заволокло черным дымом. Озеро было накрыто дробью все! Штук 5 уток наповал, около десятка подранков. От уток меня отвлекли Витькины вопли. Он, сбитый с ног отдачей, держась за плечо, катался по земле. До деревни километра три, но там услыхали, и уже отец Витьки несется на велосипеде чинить расправу — по звуку узнал свое ружье. У Витьки плечо посинело и болело месяца два, заряд мы заложили двойной.

Летом нарисовался отчим, как ни в чем не бывало. Ему дали какую — то работу и жизнь вошла в прежнее русло. Пьянки, побои, утренние раскаяния и вечерние возлияния. Кончилось совсем плохо. Как-то днем, мать была на работе, я прибежал с ребячьих игр покормить сестренок. Захожу в дом, а там пьяный отчим пытается их приласкать. Нежность напала. Но они его боятся как огня и не идут. Старшей 6 лет, средней — 4, младшей — 2. Увидели меня, кинулись на улицу. Он схватил среднюю (считалась его любимицей), чуть ли не за ногу и забросил ее на печь (благо лето и она холодная). Кинулся ко мне, я увернулся, схватил Людку (младшую) и на улицу! Все нормально, дети ушли к соседям, а я побежал доигрывать, обедать же негде. Примерно через час видим — поднялся дым в нашей стороне. С криками: — «Ура! Пожар!», мы со всех ног кинулись туда. Горел наш дом. Был он четырехквартирный, щитовой. Отчим свалил на середину квартиры вещи, облил соляркой, поджег. Сам встал в дверях с топором, чтобы не тушили. День, взрослые на работе, три-четыре приключившихся мужичка подступиться не могут. Когда из-за дыма ничего не стало видно, в раскрытое окно запрыгнул недавно демобилизовавшийся парень, Митька Кочнев, сзади чем-то огрел отчима, подоспели другие, скрутили. Пожар потушили, соседей спасли, а у нас даже фотографий не осталось, не говоря о вещах.

Судили его в Кличке, — руднике в 40 километрах. Нам дали машину и мы были не пострадавшими, а свидетелями. Дали за порчу социалистического имущества (дома) кажется, 5 лет. А за нас ничего не дали.

Так я стал взрослым и главой семьи.