Гураны. Исчезающее племя

Владимир Рукосуев

По моей классификации принадлежность к племени гуранов можно присваивать только носителям определенной субкультуры.На первый взгляд это может показаться абсурдным и спорным. Я считаю, что гураном можно стать не только по рождению, но вследствие воспитания в среде с малолетства, если попадаешь в нее, как Маугли в стаю. А еще гураном можно перестать быть. Маугли пожил с людьми, перенял их привычки и перестал быть волком. Как паста. Выдавить из тюбика можно, а вернуть уже нельзя.

ГЛАВА 5. ПЕРВЫЙ ДЕНЬ

Козел был большой, бородатый и страшный. Он уперся мне в голый живот метровыми перекрещенными рогами и противно мекая, выдавливал из него жизнь, взамен наполняя ужасом. На заборе бесновались мои новые друзья, восхищенными возгласами выражая восторг. Я орал так, что заглушил все звуки и опомнился, когда в загон влетела какая-то тетка с ведром в руке, которым стала охаживать моего рогатого обидчика, разбрызгивая во все стороны молоко из подойника. Тот бросил меня и напал на тетку. Я, обезумев от страха и боли, пытался залезть на высокий забор в поисках спасения. Женщина, свалив козла на землю и надавав ему пинков в бока кирзовыми сапогами, взяла меня за руку и вывела через калитку, пятясь задом и отмахиваясь ведром от не желавшего оставаться в долгу хозяина загона.

А так интересно все начиналось. Переезд в деревню мои ожидания оправдал в полной мере и даже больше. Я и раньше не был чрезмерно опекаемым, но все же за нами присматривали то бабушка, то родители. Здесь бабушек не было, а родители, сразу впряженные в работу с непривычно безразмерным рабочим днем, и хотели бы принять участие в моей адаптации, но возможности не имели. Робкие попытки матери напомнить о существовании ребенка вызывали у селян смех. Одного ребенка они обременением не считали, у них по три-пять, без присмотра бегало. Побежал и я, ошалев от неожиданно свалившейся на меня свободы.

Наставником по ускоренному вживанию в сельскую жизнь, конечно, оказался сын наших временных хозяев, Гошка. Наш дом был достроен месяца через три и к этому времени я прошел «курс молодого бойца» под его руководством и активном участии многочисленных помощников.

Первый этап на новом месте, естественно, ознакомление. На следующий день мама взяла меня на работу в магазин, куда ее назначили немедленно, так как он не работал уже с полгода. Продавщица ушла в декретный отпуск без намерения возвращаться назад. Оповещенное об открытии магазина незанятое население, а это старухи и дети, с утра в полном составе заявилось в магазин. Все захотели познакомиться с новыми односельчанами и принять живейшее участие в их судьбе. Было очень интересно. Все на «ты». Имена, по которым обращались друг к другу необычные. Очень редко можно было услышать «Сергеевна» или «Матвеевна», в основном это были Юльки, Тоськи, Маньки и Катьки. Еще Каргиха, Швалиха, Кузнечиха, Фартусиха и т. п. По имени и отчеству прозывалась только учительница Валентина Семеновна Колесникова. Даже управляющего звали либо «управ» либо Иннокентий или Гурбатов. Общение мало отличалось от того, к которому я привык, живя в шахтерском бараке, да и людей в деревне не больше.

Еще мне пришлось привыкать к новому языку. В Букачаче и Черновских, где я до этого жил, по-гурански не говорили. Здесь же над моей речью смеялись. Сверстники не понимали, а те, что постарше, передразнивали, говоря, что я выделываюсь — «выбражаю». Так что я быстро освоил местное наречие, потешая домашних. Особенно тщательно приходилось следить за окончаниями, чтобы ненароком не оконфузиться, сказав, например, «гуляем» вместо правильного «гулям».

Добровольные помощники открыли без всяких церемоний склад и стали расставлять товар на полки. Увидев тревогу продавщицы, успокоили тем, что у них не принято зариться на чужое. Это правда. Можно было оставить любую вещь в любом месте, она все равно находила хозяина. Запоры имелись только от животных. Тащили корма с коровников из совхозного хозяйства, но это не воровство, а культурный элемент образа жизни.

Пока разобрались с промтоварами, подоспела автолавка с продуктами. Холодильников не было, посему скоропортящегося товара тоже. Завезли крупы, табак, чай, конфеты, пряники и, в нагрузку, сыр. Сыр был одной большой головкой, килограммов на пять. Его никто не ел, недоумевали, зачем возят это вонючее «мыло». Исключение составляли мы и деревенский дурачок, не помню его имени. А нормальные люди имели своих коров и питались свежими продуктами. То, что мы с дурачком не съедали, потом списывалось по акту.

Попутно все интересовались городской жизнью. Многие от роду не выезжали за пределы совхоза, им в диковину были железная дорога, электричество и многоэтажные дома.

Детям вскоре все надоело, и они побежали играть, пригласив меня с собой. Пытавшуюся задержать меня маму, бабы подняли на смех, уверяя, что у них с детьми ничего не случается, а старшие присматривают за младшими. Гошка был на два года старше меня, да еще и хозяйский сын, ему я и был поручен.

Доверие он начал оправдывать сразу. Побежали к стайкам, там сейчас не было никого и можно было без помех разорять воробьиные гнезда. Делалось это очень просто. Забирались под крышу, доставали из гнезд голых и слепых птенцов. То, что делалось после, меня шокировало. Брали птенца за голову между указательным и средним пальцами, и энергично тряхнув рукой, отрывали тушку. Жалость воспринималась как слабость, я это быстро усвоил, сразу подражать не отважился, но делал вид, что мне все нипочем. В шесть лет человек обязан быть героем, чтоб не получить дурную репутацию. И без этого у меня уже была обидная кличка — «городской». Кстати, я от нее быстро избавился, загорев и исцарапавшись за неделю, ничем не выделяясь в этой полуразбойной шайке.

Сельские дети, которые растут без присмотра, вырабатывают в себе навыки охотников и добытчиков. А здесь не место сентиментальности.

Потом пошли выливать сусликов, по-местному «чумбурушек». Сразу за деревней в степи их было бесчисленное множество. Они стояли столбиками на холмиках и пересвистывались. Когда мы подходили близко, то по сигналу прятались в норах. Каждый холмик был «бутаном», т.е. общежитием, состоящим из множества ходов к внутренним камерам и гнездам. Устройство их изучалось посредством откапывания. Когда суслику было некуда деваться, он выскакивал и пытался убежать. Как правило, неудачно. Ближайшие ходы нами перекрывались, а на открытом пространстве у него шансов не оставалось. Зверька быстро забивали камнями и палками. Шкурку потом старшие сдавали за несколько копеек в «Заготконтору». Но нам интересен сам процесс, увлекательный и азартный. Это мне понравилось гораздо больше, чем уничтожать беспомощных птенцов. Хотя мне объяснили, что и воробьи и суслики одинаково вредны для человека.

Иногда в норах обнаруживались птичьи гнезда, которые тоже безжалостно уничтожались. Это трясогузки, по-местному имевшие совсем нецензурное название, выселяли сусликов и устраивали свое жилище.

Потом пришел Витька Русаков, он был старше нас, лет десяти. Сразу забраковал наш бестолковый и малоэффективный способ охоты и взял организацию добычи пушнины в свои руки. По его команде все разбежались по домам, чтобы вернуться с ведрами полными воды. Эту воду заливали разом в одну нору, а за другими следили. Через некоторое время из одних выливалась вода, а из других выскакивали мокрые, уменьшившиеся вдвое, ставшие некрасивыми, грызуны. Спрятаться им было негде, они становились нашей добычей.

Когда это занятие надоело, солнце уже было в зените, наступила жара. Все побросали ведра и побежали купаться на речку. Звали ее Шароварихой, иногда Переплюевкой. В любом месте ее можно перейти вброд, лишь искусственный, сделанный бульдозером прудик именовавшийся «купальней», был метров пять шириной и полтора глубиной.

К этой купальне и устремилась с пригорка вся ватага, на ходу снимая с себя единственную одежду, трусы. Попрыгали в воду, и шустро перебирая руками по-собачьи, устремились на другой берег.

И тут обнаружился мой изъян. Я не умел плавать, что вызвало удивление и презрение новых товарищей. К тому же стеснялся и не снимал трусы. Эти позорные факты чуть не сделали меня изгоем. Но спас случай.

К речке подошли два парня, они отмечали демобилизацию из армии друга и были навеселе. Узнав причину смеха над новеньким, немедленно решили исправить это недоразумение, пообещав научить плавать. Взяли меня, несмотря на протесты, за ноги и руки, раскачали и забросили на середину купальни. Я погрузился с головой, когда вынырнул, увидел, что мои «учителя» преспокойно уходят от берега в сторону деревни. Как-то само собой получилось, что я поплыл. Потом попробовал самостоятельно и к концу часового купания уже не отставал от всех. Как оказалось, другого способа обучения здесь не знали. Стиль плавания у всех был один — «по-собачьи».

После купания все почувствовали, что проголодались. Идти обедать означало потерять половину личного состава. У большинства дома находились бабушки, которые не могли упустить момента появления дома потенциального работника. У всех были обязанности, которые выполнялись из-под палки. Это уборка навоза, полив огородов, прополка, сбор яиц и прочие скучные дела. Все можно было отложить до вечера, когда деваться все равно некуда. А сейчас лучше обойтись подножным кормом. Буквально.

Сразу за речкой начинался луг, на котором чего только не было для пропитания. Мы с азартом набросились на полевой чеснок, мангыр и кислицу. Мне показывали, как их находить, не забывая подначивать. Среди чеснока росло какое-то отвратительное растение очень на него похожее, называвшееся неприлично. По смыслу «кобылья моча». Считалось, что по схожести вкуса. После него долго ничего не хотелось брать в рот. «Наставники» веселились, подсунув мне это «лакомство».

После мангыра и кислицы (разновидность полевого щавеля) мы себя сытыми не ощутили, поэтому решено было идти за саранками. Это растение из семейства лилий имело необычайно вкусную и питательную луковицу величиной с детский кулачок. Также поедались и сочные вкусные завитки ярко алых цветков. Конечно, пришлось потрудиться, но часа через два необходимость в обеде отпала.

Потом пошли в болотце возле речки, наткнулись на выводок дикой утки, переловили утят, которых кто-то, у кого была дома утка с потомством, понес домой, подсаживать к выводку.

Так мы пробегали до вечера, когда из степи в деревню потянулось стадо коров. Мои друзья о чем-то посовещались, потом Гошка предложил пойти к стайкам дразнить имана. Иман это козел. Зачем его дразнить я не понял, но согласился с удовольствием. Раньше, во время недолгого проживания у тетки на Черновских я видел коз. Это были общительные животные, которые с нами играли, особенно козлята. Я считал их безобидными и забавными.

Тот иман, которого мы пришли дразнить, был в два раза больше теткиных, с перекрещенными длинными рогами и бородой до колена. Он находился в загоне вместе с другими козами. Забор из жердей был метра два высотой. Мы забрались на него, чем сразу рассердили главного обитателя. Козел стал разбегаться и прыгать на забор в надежде достать нарушителей покоя. Ребятишки радовались и тыкали в козла палками, сидя в безопасности на заборе, чем распаляли его еще больше. Мне это развлечение очень понравилось, я свесился с забора, чтобы достать ногой козла и в это время Гошка столкнул меня со стены. Я упал вниз, вскочил и тут же был пригвожден к забору. Козел, которому редко выпадала такая удача, решил отыграться на мне за все свои многолетние обиды. Хорошо, что в соседней стайке доила корову взрослая сестра Витьки Полякова. Как потом рассказывала, сама она боялась этого козла пуще смерти, но мои истошные вопли заставили ее позабыть страх. Впоследствии она не один раз поплатилась за свой подвиг. Злопамятный козел несколько раз подкарауливал ее, нападая из-за угла. Он запросто внезапным ударом под зад сбивал с ног взрослого человека. Даже когда ему отпили рога, он этой подлой привычки не оставил.

Меня доставили домой, перемазали йодом и зеленкой, напоили парным молоком и запретили выходить на улицу без разрешения. Запрет действовал до утра, потом забылся. Но в памяти навсегда остался этот насыщенный событиями первый день в деревне