Сестра самозванца

Владимир Александрович Андриенко, 2018

В лето 1604-е от Рождества Христова гусарский поручик шляхтич Нильский впервые встретил красавицу Елену в Самборском замке. Елена была сестрой самозванца, который объявил себя царевичем Дмитрием. Эта встреча переменила жизнь поручика, и успешный офицер крылатых гусар Речи Посполитой отправился вместе с армией Лжедмитрия добывать московский трон.

Глава 5

Бремя власти.

***

Нелепая, безумная та весть —

Не выдумка! Неведомый обманщик,

Под именем Димитрия, на нас

Идет войной; литовскую он шляхту

С собой ведет, и воеводы наши

Передаются в ужасе ему!

Кто этот вор, неслыханный и дерзкий?

А.К. Толстой «Царь Борис»

***

1

Москва

Царский дворец.

Сентябрь 1604 года.

В большом царском кабинете среди книг и дорого оружия в тот час был только один человек. Это царь и великий князь Всея Руси Борис Федорович Годунов. Он ходил из стороны в сторону, иногда останавливался перед столом, на котором развернута карта его государства, затем снова ходил. Властитель смотрел на точки городов на границе с Польшей. Они сейчас волновали его больше всего. Много заботился он о защите рубежей, строил крепости, ставил на стенах пушки, посылал стрельцов и казаков. В Диком Поле были возведены Воронеж и Ливны, на Донце вырос Царев-Борисов. Но одно дело защита от татар, а совсем иное от ляхов и литвинов. Западные рубежи были неспокойны.

Его рука потянулась к перу. Царь сделал небольшие пометки у Чернигова. Он подумал, что крепость хорошо укреплена и там сидит большой гарнизон, в случае если войска его врага короля Жигимонта отважатся напасть.

Борис Федорович отвел руку, и небольшая капля чернил сорвалась с пера. Государь пальцем захотел убрать кляксу. Она упала как раз на круг на карте, подле которого была надпись «Путивль»¹⁸.

— Испортил карту, — проговорил он. — Что теперь подумает дьяк? Что я отметил Путивль? Руки стали предательски дрожать в последнее время.

Не знал еще Борис, какие неприятности принесет ему этот город. Не зря метка пала именно там, где совсем скоро начнут собираться грозовые тучи…

***

Царь Борис согнулся под бременем забот и тревог. Шапка Мономаха преждевременно состарила его. Под его глазами были мешки, и цвет лица он имел землистый. Это был уже совсем не тот, всего несколько лет, назад крепкий и красивый мужчина.

Сколь много усилий затратил этот человек, дабы достичь высшей власти. Пусть его к вершине был многотруден. А что дала ему корона? Что оставит он детям своим?

В последнее время Борис много думал про это. Здоровье его все больше и больше ухудшалось. Сын — царевич Федор — умный юноша, нрава примерного и образован изрядно. Но он слаб в придворной борьбе. Он не мастер плести интриги, ибо слишком прямодушен.

Кому как не Борису знать, что это такое. Он сам на своем пути к власти разве щадил таких юнцов? Нет. Он шел к своей цели медленно и упорно. Не жалел никого, тех кто ему мешал — уничтожал без сожаления. Но так воспитали его при дворе Грозного царя. Иначе было нельзя. Его тесть, отец жены Машеньки, всесильный Малюта Скуратов, многому обучил зятя. И научился Борис выживать и побеждать. Скольких врагов загнал он в могилу с тех пор? Длинной вереницей выстроились бы покойники к нему, дабы предъявить счет, коли могли бы восстать из своих могил.

Он, когда умер Грозный, был обязан помочь его сыну Димитрию стать царем, когда тот вырастет. Царь Иван верил ему. Но что сделал он? Разве стал помогать? За малолетним Димитрием стояла его родня по матери — бояре Нагие. А они ненавидели Годуновых. Это и решило судьбу царевича. Борис сражался с ними в опасной схватке за власть и жизнь. Тогда он победил. А что сейчас? Как поступят те, кому верит он? И где искать ныне опору для сына?

Самозванец! Вот кто волновал его больше всего…

***

Одет Борис в длинное царское одеяние из аксамита без ворота, расширенное книзу, с широкими короткими рукавами. Обычно во время приемов поверх на него возлагали бармы — широкий воротник шитый золотом с жемчужными пуговицами. Но сейчас царю было душно.

Доложили о приходе князя Василия Шуйского. Годунов приказал впустить немедленно.

Шуйский вошел и низко поклонился царю. Борис про себя отметил, что выглядит князь гораздо лучше его самого.

«А ведь власть, к которой я стремился, укоротила лета моей жизни. Вот поглядеть на этого князя, так и мысли лезут в голову. На кой мне нужна была шапка Мономаха? Для того чтобы страдать? Ибо что хорошего дала мне власть, кроме забот и тревог? А ведь и он мечтает её примерить — шапку Мономаха. Кто из знатных московских бояр не хочет того? Не знают они, что есть эта самая шапка. Как она тяжела! Только ныне понял, что есть бремя власти».

— Государь, я принес вести, — сказал Шуйский.

— Говори.

— Все сделал, как ты велел. Времени было не много, но я сделал.

Борис Годунов жестом приказал князю переходить к делу.

— Выяснили мы, государь, что сей «царевич» есть Юшка Отрепьев, что в холопах состоял у боярина Романова. И был пойман на воровстве, за что Романов его согнал со двора. Затем Юшка постригся в монахи под именем чернеца Григория.

— Про сие мне ведомо, князь, — прервал Шуйского царь. — Да что толку от моего, да твоего знания? Я трижды просил короля Жигимонда (Сигизмунда) выдать мне самозванца! Но эта лиса вертит хвостом!

— То можно понять, государь. Ведь и ты Жигимондовым супротивникам много подмоги оказал.

Годунов это помнил. Не за что было королю благоволить ему. Много крови он попортил Сигизмунду III.

Шуйский продолжил:

— И он за монаха беглого Отрепьева ухватился. А монах сей умен зело! Ибо, как говорил настоятель Чудова монастыря, читал много юнец. Почерк он изрядный имеет и был для переписывания книг приставлен. Языки знает! Польский и латинский тож.

— И подмогу ему оказали, и оказывают первые вельможи Речи Посполитой! Князь Адам Вишневецкий исповедь самозванца велел переписать и читать по городам многим.

— Государь уже читал сию писульку? — удивился Шуйский.

— Читал! — вскричал Годунов. — Указывает самозванец, что отписал ему отец его Грозный царь города Углич, Городец и Димитров во владение. И был он принцем Угличским, но ныне он законный царь и великий князь всея Руси! Он царь, а не я!

— Надобно, государь послать в пределы Литвы родственников Юшкиных. Пусть обскажут, кто такой есть самозванец!

— Не говори вздора, князь! — сказал Шуйскому царь. — Что даст сие? И король и вельможи знают, кто есть Юшка Отрепьев. Но он им надобен. Надобен в игре против меня!

— Я имею самые точные сведения, государь, что людей у Юшки слишком мало. Две тысячи солдат! И то не солдаты сие, но всякий сброд. Казаки, шляхтичи без монеты в кармане, беглые холопы.

— Артиллерия есть ли у них?

— Нет, государь. Воевода Мнишек не может дать вору артиллерии, ибо сам не имеет оной. Король Жигимонд не окажет ему в том помощи.

Годунов задумался. По пути самозванца, если рискнет он вторгнуться в пределы его государства, станут крепости. Без артиллерии их не взять.

— То верно, князь, но что будет, если…, — Годунов сделал паузу.

Василий Шуйский прекрасно знал, о чем хочет спросить царь. Годунов болен и может умереть. У него есть наследник царевич Федор Борисович. Но сможет ли наследник удержать власть? Вот что волнует царя.

— Если не станет меня, то станешь ли ты, князь, опорой сыну моему?

Царь внимательно посмотрел на князя. Слишком хорошо знал он сего хитреца. Статный боярин, научился придворной интриге у него самого. Ведь этому умному вельможе доверил он провести следствие по делу убиенного в Угличе царевича Димитрия Ивановича. И Шуйский привез ему такое заключение следственной комиссии, что было ему Борису надобно. Хорошо показал себя князь во время серпуховского похода* (*серпуховский поход — 1598 год) на татар, будучи в должности воеводы Большого полка.

«Нет, — подумал царь. — Не станет он стоять за Федора, если выгоды своей в том не почует. Он самозванцу дорогу на Москву откроет, коли ему сие надобно будет. Что ему Русь? Эти Шуйские о себе лишь и пекутся. Но сейчас трогать его нельзя. Не время!»

— Я верный слуга твой, государь, — склонил голову князь.

— Верю тебе, князь и боярин! — сказал Борис, хотя не верил ему совсем.

Шуйский также понял истинные мысли Бориса Годунова.

«Юлит! Не верит, но обидные слова молвить страшится. Чует, что помереть может. И как тогда его сыну быть? Надеется, что поддержат его бояре».

Царь продолжил:

— Станешь верным для нового царя Федора — быть тебе, князь, в великом почете.

— Я верный твой слуга, государь и для сына твоего опорой стану среди бояр.

— Хорошо, князь. Помни свое слово. А покуда иди. Я хочу остаться один.

Шуйский поклонился и вышел из царских покоев…

***

Когда князь покинул покои царя, к Годунову пришел оружничий Семен Клешнин.

— Государь!

— Семен? Это ты? Я звал тебя?

— Я принес новости, государь.

— Тяжко мне, Семен. Нет людей верных. Все изменить готовы.

— Не все, государь.

— Ты о себе, Семен? Тебе одному и могу верить. Хотя и тебе не могу.

— Зачем обижаешь своего слугу, государь?

— Помню и я так говорил царю Ивану. Так же сказал. Он же ответил, что никому веры нельзя давать. И прав был Грозный царь. Ныне мне понятно сие. Но оставим это, Семен. С чем пришел?

— Есть новости, государь!

— Новости? — спросил царь. — О самозванце?

— О нем, государь!

— Говори!

Царь опустился в кресло. Голова болела, и в висках стучали молотки.

— Тебе плохо, государь? — спросил Клешнин. — Лекаря?

— Потом! — отмахнулся Годунов. — Говори с чем пришел?

— Самозванец готовится выступать! Его полки пойдут на нас!

— Что? И сколь воинства у самозванца?

— Больше двух тысяч, государь.

— Всего? Твои донесения о численности войск самозваного князя не расходятся с донесениями Шуйского. Но скажи мне, Клешнин, как можно выступать в большой поход без артиллерии и с такими малыми силами? На его пути десятки крепостей и моя армия в 50 тысяч воинов!

— Но на его пути множество охваченных мятежными настроениями местностей. В пограничных острогах несут службу сосланные туда стрельцы. Они там отбывают наказание, государь!

— И что с того?

— Ты меня не услышал, государь. Это опальные стрельцы. Ты на них свой гнев положил и сослал службу править на окраинах. Они свои промыслы кинули, женок да деток покинули и поехали на границы.

— Думаешь, не станут они за меня?

— Как знать, мой государь! Как знать. Но многие смуты там зародиться могут. В том слово мое даю.

— И что делать?

Клешнин напомнил царю о том, что в стане самозванца есть его человек.

–Надобно моего человека задействовать, государь.

–Того самого? — спросил царь.

–Того, государь. И пусть он самозванцу… жизни укоротит!

–Сможет ли? Дело непростое! Сведения передавать это одно, а иное смертоубийство.

— За непростое дело ему и заплачено будет, государь.

— Но нынче при самозванце хорошая охрана. Что сможет сделать твой человек? — спросил Годунов.

— Коли подумает, то сделает! Надобно того ростригу жизни лишить. Пока не поздно.

С этим царь Борис Федорович был согласен.

— Пусть будет так. Посылай гонца.

— Сделаю, государь.

— Но человека найди верного. Чтобы коли попадется, молчал.

— Найду, государь.

— И письма не посылай. Только на словах пусть все обскажет.

— Все сделаю, как прикажешь, государь.

Клешнин поклонился царю. Годунов доверял ему. Этот пока будет верен. По меньшей мере, до тех пор, пока он, царь, жив.

— Что с нами стало, Семен? Ранее думали мы с тобой как кровь царскую извести. Подлинного царевича жизни лишить. А ныне? Самозванца голову хотим.

Клешнин побледнел. Он не любил вспоминать прошлого.

— Чего лицом потемнел? — строго спросил царь. — Али жалеешь о том, что свершили?

— Как можно, государь? Тогда так надобно было.

— Это ведь ты тогда все обставил как надобно. Никто не хотел в царской крови мараться. Мой собственный дядя испугался. А ты нет.

Клешнин побледнел еще больше:

— Не я убил царевича, государь.

— Нет. Но послал дьяка Битяговского ты, Семен. А тот дьяк был чистый разбойник. Такая рожа ночью приснится — онеметь можно было.

— Он за свои дела и поплатился, государь. Толпа убила его в Угличе.

— Но толпа обвиняла во всем меня. Ты не забыл, Семен?

Клешнин подумал про себя:

«Дак ты и велел пролить царскую кровь, Борис Федорович. В том люди московские не ошиблись».

— Чего молчишь? Язык отсох? — строго спросил царь.

Клешнин смиренно ответил:

— Сие давно было, государь. Чего старое ворошить…

***

2

Самбор.

Сентябрь 1604 года.

Марина Миншек была одета служанками в яркое шитое золотом платье. Шелк с изысканной цветочной вышивкой вошел в моду. За кружева дочери воевода Мнишек заплатил купцам золотом и подобные носили даже при королевском дворе в Париже. Теперь нельзя было экономить на нарядах будущей московской царицы.

Служанки уложили панне волосы и закрыли их жемчужной сеткой.

Она посмотрела на себя в зеркало и осталась довольна.

— Панна чем-то огорчена? — спросила Марта.

— Нет. Все хорошо. Я просто не спала этой ночью.

— Я понимаю панну.

— Нет, Марта, не понимаешь. Не тот прекрасный пан был моим спутником этой ночью.

— Панна уже мне сказала про это. Панна провела ночь с царевичем.

— Да, Марта. Я подарила свою страсть Димитрию.

— Панна довольна?

— Не знаю, Марта!

— Панна не знает? Но вчера панна была восхищена.

— Я была в объятиях Димитрия и дала ему все, на что была способна. И он остался доволен. Это так, но…

Марина сделала паузу.

— Так панна любит его? — спросила Марта.

— Марта! — воскликнула Мнишек. — Дело не в любви. Он потребовал от меня этого.

— Но разве панне было неприятно выполнять свои обязанности?

— Я пойду на все, чтобы стать царицей, Марта. Московский принц любит меня.

— И панна вот так сразу уступила? — Марта не могла узнать непреклонную Марину.

— Он заявил, что откажется от дела. А мой отец поставил на него. У отца долги! Громадные долги. Король пока защищает его от кредиторов и прислал ему денег — 40 тысяч злотых! Если не будет Димитрия, то не будет похода. Тогда отцу и всем Мнишекам конец.

— Но с чего Димитрию так захотелось панну?

— Он сказал, что давно питает ко мне чувства и требует от меня страсти. И я уступила, Марта. Он умеет быть властным.

— Панна сожалеет?

— Нет. Сегодня войска станут избирать командиров. Скоро поход!

— Он выступает с войском в пределы московского государства. Ради моей панны начинается война. Так было ради Елены Троянской. Моя панна может гордиться.

Марина Мнишек улыбнулась словам любимой служанки. Она и сама так думала.

***

Утром, покинув покои, Марины Мнишек, Димитрий отправился к Юрию Мнишеку. В кабинете воеводы его уже ждали сам воевода, его сын Станислав Мнишек и папский нунций Рагноци.

— Пан Димитрий! Сегодня наступит час! — вскричал Мнишек. — Но он наступит, если на то будет твоя воля.

— Я готов! — сказал самозванец. — Пусть в армии объявят о походе!

— Погоди с походом, пан! — поднял руки нунций. — На сие надобно разрешение ясновельможного пана круля.

— Но разве его еще нет? — спросил самозванец.

— Есть, пан. Я привез его, — ответил нунций. — Но отдам пану лишь после того, как пан царевич подпишет кондиции.

— Кондиции? — спросил Димитрий.

— Конечно, пан царевич. Кондиции или условия, на которых ясновельможный круль и панство Речи Посполитой окажут пану царевичу помощь.

— И что сие за кондиции?

— Они уже составлены, — ответил Мнишек. — Вот на столе лежат бумаги. Сие пункты кондиций, пан Димитрий.

Самозванец взял листы и просмотрел:

— Писано на латыни.

— Я готов прочитать царевичу все пункты кондиций.

Димитрий кивнул в знак согласия. Он и сам мог прочесть, но пусть это сделает Рагноци. Кардинал наверняка знает все пункты наизусть.

Царевич передал листы нунцию.

Рагноци стал читать:

«Сии кондиции, мы, Димитрий, великий князь Угличский, князь Димитровский, князь Городецкий, сын почившего в бозе великого князя Московского и Всея Руси Ивана Васильевича, подписываем как верный союзник его величества короля Сигизмунда Третьего, и даем обещание все подписанное исполнить в точности.

После обретения московской короны, которая моя по праву рождения, мы обязуемся:

Отдать королю Сгизмунду и Речи Посполитой на вечные времена Чернигово-Северскую землю, с городами Черниговом, Путивлем, Новгородом-Северским.

Помня, что оные земли ранее, своим словом, обещали мы воеводе Юрию Ежи Мнишеку, в компенсацию, отдаем ему земли Смоленские, включая замок и город Смоленский, на вечные времена роду его и потомкам.

Помня милость его величества короля Сигизмунда Третьего ко мне, даем обещание жениться на подданной его величества в землях его величества короля».

Мнишек перебил нунция:

— Погодите!

— Что-то не понял, пан воевода? — спросил Рагноци.

— А имя подданной его величества не указано в сем документе?

— Нет, пан воевода.

— Но как же это? Тогда пан царевич, может выбрать любую панну среди подданных короля?

— Помня чувства царевича к панне Мнишек, его величество не стал уточнять сие в документе.

— Но так я не могу! — вскричал воевода.

— Пан не верит королю? — удивился нунций.

— Я верю слову его величества. И я верю принцу Димитрию. Но я знаю, что такое обстоятельства государственного характера, панове. И потому мне нужны строки в документе!

— Хорошо! — согласился Рагноци. — Пусть будет так, как желает пан воевода! Позвать моего писца!

Явился человек нунция с пергаментами и перьями. Он уже ждал за дверью.

Царевич также высказал недовольство:

— Там нет полного титула моего отца, пан нунций. Там сказано «сын почившего в бозе великого князя Московского и Всея Руси Ивана Васильевича». Но надобно указать и его царский титул.

— Но вы знаете, что король Сигизмунд III не признает царского титула великого князя Московского.

— Но я настаиваю на этом титуле! — вскричал Димитрий.

— Но у меня нет таких полномочий, пан царевич!

— Тогда вам следует их сначала получить, пан нунций.

— Но на это уйдут месяцы, пан! — возмутился Рагноци.

Мнишек примирил их:

— Погодите, панове. Все можно разрешить и здесь. Пусть писарь пишет так: «Мы, Димитрий Иванович, царевич Великой Русии, владетель Угличской и Димитровской земель, князь от колена предков моих и всех иных государств Московских государь и дедич».

— На сие я могу согласиться, — сказал нунций. — Что скажет царевич?

— Не унизит ли это моей царственности?

— Надобно начинать поход, Димитрий! — вскричал Мнишек. — Не подпишешь кондиции — походу не быть! Нельзя упускать время!

Самозванец согласился с Мнишеком. Время дорого!

Пункты были переписаны. И теперь указывалось. Что должен принц Димитрий Иванович взять в жены на Москве панну Марину Мнишек, дочь пана сенатора Юрия Ежи Мнишека.

— И пану Димитрию следует мне заплатить миллион злотых для покрытия долгов по подготовке похода и для переезда будущей королевы в Москву.

Самозванец с этим согласился. Писарь записал.

— Далее! — продолжал теперь кардинал Рагноци. — В удел будущей королеве на правах самостоятельного княжества выделяет государь Московский города Новгород и Псков с пригородами и селами, и всеми доходами.

— Как? — вскричал самозванец. — Но сие грабеж, святой отец! Я уже отдал северские и смоленские земли, так еще и новгородские и псковские?

— Но сии земли идут не короне польской, пан царевич! Они идут королеве московской и твоей жене. И останутся вашим наследникам!

Димитрий согласился.

— Пусть так!

Рагноци читал далее:

— Теперь самое главное, ваша вельможность! Вопрос о вере истинной. Отказ от восточной схизмы* (*православного христианства). На то чтобы принять истинную веру пану дается год, после восшествия его на трон!

Продолжил Мнишек:

— И ежели того не станется, то имеет право моя дочь развестись с государем Московским, сохранив при этом все земельные пожалования!

— Но пан! — вскричал самозванец.

— А, пан царевич, разве не намерен выполнить свое слово? Разве, пан царевич, не принял истинную веру? — строго спросил кардинал Рагноци.

Димитрий снова вынужден был согласиться. Он поставил свою подпись под документом: «Demetrius Ioannis».

Дело было сделано…

***

Папский нунций посмотрел на Мнишека, когда царевич покинул палату, и сказал:

— Великое начинание, пан воевода!

— Воистину так, пан кардинал.

— Свет истиной веры покроет дикие земли Московии. Так считает наш святейший отец папа. И церковь христова станет от того много сильнее.

— Это так, — согласился Мнишек. — Но война еще впереди.

— Бог поможет праведному войску, пан воевода. Сей принц станет царем. И совершенно неважно кем он был рожден в действительности. Бог избрал его своим орудием.

Мнишек перекрестился и сказал:

— Мы посадим его на трон Московии!

— Во имя бога!

Кардинал стал шептать молитву…

***

Самозванец велел доложить о своем приходе панне Елене. Та сразу приняла его.

— Что-то случилось? — спросила она. — Ты никогда не приходил ко мне вот так открыто.

— Все равно.

— Что это значит, Юрий?

— Я много раз говорил тебе называть меня Димитрием.

— Но что случилось?

— Я подписал кондиции короля Сигизмунда.

— Кондиции?

— А ты думала, что они поверят мне на слово, сестра? Нет. Они связали меня по рукам и ногам. Мнишек отбыл в лагерь. Там происходят выборы командиров по традиции наемных дружин.

— Это формальный выбор. И так ясно, что они выберут главным воеводой Мнишека. А первыми командирами тех, кто угоден Мнишеку.

— Да мне все равно, Елена. Мне бы только оказаться в пределах Московии. Со мной идет атаман Корела. Он поднимает гарнизоны недовольных! И в моей армии соберутся казаки.

— Но ты не вожак холопского бунта, Юрий.

— Димитрий!

— Хорошо. Ты не вожак холопского бунта, Димитрий.

— Но мне нужна моя собственная армия, а не армия, которая подчиняется Мнишеку. Сейчас я во всём завишу от него. А может наступить такое время, когда Мнишек уже не будет мне нужен.

— Пусть так, но пока он тебе очень нужен. Тебе нужны поначалу победы. Пусть малые, но победы.

— И потому я пришел к тебе, Елена.

— Ты не уверен?

— Нет. Полагаться на наемников Мнишека во всем нельзя. Надобно везде, где можно, решать вопросы миром, и только в самом крайнем случае применять оружие. И здесь сможешь мне помочь только ты.

— Я?

— А кто, Елена? Кому я могу доверять так, как тебе? Мы связаны с тобой узами крови.

— Я поняла тебя. Мне нужно отправиться первой. Еще до выступления армии.

— Это так. Ты поведешь с пределы Московии первой. Ты умна и сможешь проникнуть туда, куда никто проникнуть не сможет.

— Моя цель? — спросила она.

— Чернигов. Тебе стоит прибыть в город и выяснить все. Какие настроения среди горожан, солдат гарнизона и среди командиров.

— Мне ехать в женском костюме?

— Нет. Поначалу поедешь под видом казака и поедешь одна. Никакого сопровождения.

Елена посмотрела на брата. Юрий Отрепьев все понял.

— Да, это опасно, сестра! Я знаю, но по-иному никак нельзя. Если я дам тебе сопровождение, то твой отъезд будет замечен. А мне нужно чтобы все прошло тайно. Никто не знает. Только ты и я.

— А пан Ян Нильский? Я могла бы поехать с ним.

— Нет, — покачал головой самозванец. — Он прибыл от коронного гетмана, и он слишком заметная фигура. Нильский двинется вместе со мной.

— Понятно.

— Ты согласна?

— Я понимаю тебя, брат. Это необходимо.

— Прости, сестра, когда мы войдем в Москву я сумею тебя наградить по достоинству.

— Когда мне ехать?

— Сегодня. Пока все заняты предстоящим походом. И помни — никто не должен знать.

— Все сделаю тайно, брат!

— Спасибо, сестра!

— Я поеду в мужском костюме. Но в самом городе стану действовать как женщина.

— Это решать тебе, сестра. Я во всем полагаюсь на твой ум и на твою хитрость…

***

3

Военный лагерь армии самозванца.

Сентябрь 1604 года.

В лагере под руководством воеводы Юрия Мнишека рыцарство собралось в круг и выбрало командиров предстоящего похода. Сам Мнишек стал главнокомандующим. При нем были два полковника Станислав Дворжецкий и Адам Жулинский.

Атаманом казаков стал Корела. Хоть Мнишек и не хотел его в командиры. Но так пожелали казаки. Пришлось согласиться.

Корела был небольшого роста коренастый крепыш с мощной шеей и широкими плечами. Черная окладистая борода обрамляла лицо, и в его глазах горел колючий огонек ненависти к панам.

Он издевательски поклонился воеводе и сказал:

— Тряхнем панов на русской стороне, пан Мнишек? Немного полегчим жизнь холопам!

Мнишек ничего не ответил атаману. Он отвернулся.

— Пан атаман не смеет губить пану воеводе! — строго сказал полковник Жулинский. — Атаман во владениях воеводы!

— Дак я разве против? — усмехнулся Корела.

— Но тон речей пана атамана слишком груб!

— Оставь, пан полковник, — одернул его Мнишек…

***

В личном шатре Мнишека собрались лишь офицеры благородного происхождения. Были здесь и русские перебежчики.

— Что нам скажет, пан Хрущев? — спросил Мнишек, когда все заняли свои места.

— Большие силы Бориса стоят против татар, — сказал дворянин. — Еще с лета сего года воеводы Шереметев и Салтыков стоят под Ливнами, преграждая путь крымчакам. Воевода Шеин с полками стоит у Орла.

— Значит, на западной границе войск нет?

— Только гарнизоны крепостей, пан воевода.

— Состояние пограничных крепостей? — спросил Мнишек у полковника Дворжецкого, мастера осадных работ.

–Хорошее, пан воевода. По стенам пушки. И пороха и пуль у них в достатке. Но вот люди там крайне нелояльны власти Годунова.

–Дозволь сказать, пан воевода? — спросил Хрущев.

–Говори, пан.

— Атаман Корела может нам в том помочь. Он известен и его знают в пограничных крепостях.

— Но мы не вожаки холопского бунта, пан шляхтич! Ты дворянин и мне странно слышать от дворянина такие слова.

— А я с паном Хрущевым согласен, пан воевода, — высказался Дворжецкий. — Корелу стоит использовать. Он действительно сможет привлечь на нашу сторону население и гарнизоны городков.

— Может оно и так, но добавит ли это нам чести? — спросил Мнишек. — Не стоит забывать, что мы шляхтичи! И честь для нас не пустое слово.

— Но пан воевода, не стоит забывать, что мы идем в Московию. А там иные порядки. И казаки многое могут сделать для победы царевича…

***

Атаман Корела обрадовался заданию. С сотней казаков он первым пересек русскую границу. Его путь лежал к крепости Монастырский отрог. Корела обещал, когда армия царевича подойдет к крепости — ворота уже будут распахнуты.

— В том слово даю! Слово атамана!

Самозванец подпустил его к руке и обещал многие милости и льготы для самого атамана и его казаков.

Мнишек и переглянулся с полковниками. Те поняли воеводу…

***

4

Самборский замок.

Сентябрь 1604 года.

Ян Нильский встретил в коридорах старого замка еврейского купца Хайма Рафаловича. И было очевидно, что встреча их не была случайной. Рафалович ждал шляхтича.

— О! Пан кавалер! Рад, что вы приняли столь умное решение.

— Вы про что, пан Рафалович?

— Я о вашем желании присоединиться к армии его высочества принца Димитрия.

— Вы и это знаете?

— Старый Рафалович знает все. Старый еврей слишком много денег одолжил пану Мнишеку. И старый еврей волнуется о сроках, пан кавалер.

— Но за мной ведь долги не числятся, пан купец? С чего вам радоваться за меня?

–Но пан имеет виды на панну Елену? Или я не прав?

Нильский никак не мог понять, куда клонит этот купец и что ему нужно.

–Пан желает знать, что мне нужно? — с усмешкой спросил Рафалович, словно прочитал мысли шляхтича.

–Да, — ответил Нильский.

–Тогда пусть пан уделит мне немного своего времени. И любопытство пана будет удовлетворено.

–Тогда прошу в мои покои, пан купец.

Они прошли в комнату Нильского и расположились там.

Рафалович был слишком хитер и всюду искал выгоду. За Нильского он уцепился, ибо видел привязанность шляхтича к Елене, сестре самозванца. И самое главное, что и сама Елена не осталась равнодушной к шляхтичу.

–Пусть пан мне скажет, на что он готов ради панны Елены?

Нильский не ответил сразу.

–Я не хочу обидеть пана кавалера своим вопросом. Мое любопытство не праздное, пан Нильский.

–Тогда пусть пан купец скажет прямо, что ему нужно?

–Сделать пана счастливым.

Нильский засмеялся.

–Я кое-что слышал про пана Рафаловича в замке. И знаю, что пан Рафалович ничего и никогда не делал просто так. И пусть пан скажет, что ему нужно лично от меня.

–Пан напрасно не верит Рафаловичу. Я могу вам открыть тайну по-дружески. Весьма важную тайну для пана.

— И что это за тайна?

— Я знаю, где сейчас панна Елена.

— Это известно и мне.

— А вот и нет, — возразил еврей. — Ничего пану не известно. Панны в замке более нет.

— Нет?

— Она покинула Самбор.

— Покинула? Но я ничего не знаю про это!

— Это приказ её брата. И приказ тайный. Про это никто не знает кроме принца Димитрия, старого Рафаловича и теперь вас, пан кавалер.

— Но зачем она уехала? И куда?

— К московской границе.

— Вот как? Но зачем?

— Её путь в Чернигов. И она должна добраться туда сама.

— Сама?

— Именно так.

— Но это невозможно!

— Однако это так, пан кавалер.

— Но дороги опасны. Как она поедет сама? Она женщина.

Рафалович ответил шляхтичу:

— Она отправиться в мужском костюме, пан кавалер.

— Но в дороге её ждут сотни опасностей.

— Это так, пан кавалер, — согласился Рафалович.

— Тогда я должен отправиться за ней!

— Нет! Пусть пан кавалер успокоится. Ему никуда ехать сейчас не нужно. Скоро армия выступит в том же направлении. Вы еще встретите панну Елену.

— Но могу ли я сидеть просто так и ждать, пан купец?

— Так нужно, пан кавалер. А за панной присмотрят.

— Кто?

— Я отправил за ней пять человек. Они будут держаться на расстоянии. Она не догадается об их присутствии.

— Но кто эти пять человек? Им можно верить? Смогут ли они защитить её в случае опасности?

— Это казаки, которым я заплатил за безопасность панны. И заплатил много. А пан говорил, что ничего мне не должен.

— Этот долг я признаю, пан купец. Пусть только с ней ничего не случится. Но можно ли верить казакам?

— Тем, кого я послал, можно.

Рафалович заполучил своего человека в армии самозванца, которая была готова двинуться в поход. Ведь может прийти тот день, когда Нильский окажет ему услугу. Эти вельможные паны любят брать деньги в долг у евреев, но не любят их отдавать. И приходилось думать, как возвратить свое. И возвратить не просто так, но с прибылью.

— Пан кавалер знает, что шутить с панной Мнишек нельзя? — вдруг спросил Рафалович.

— Шутить? Но я не шутил с панной Мнишек.

— Панна Мнишек слишком высокого мнения о своей внешности, пан кавалер. И я дам хороший совет пану. Пусть пан через служанку Марту передаст панне Марине просьбу о встрече.

— Но я не хочу встречаться с панной Мнишек.

— Пану и не придется этого делать.

— Но тогда я не понимаю смысла просьбы.

Еврей ответил:

— Панна Марина Мнишек считает себя красавицей. Она встречалась с паном и считает, что пан её раб ныне. Пусть пан уверит её в этом.

— Зачем мне это нужно, пан купец?

— Если панна Мнишек заподозрит, что пан кавалер к ней равнодушен — она станет его врагом. А это плохо. Плохо для пана.

— Возможно, что пан купец прав.

— Я прав, пан кавалер. Напишите записку, что желаете видеть панну Мнишек.

— Но, если она пожелает встретиться со мной? Что тогда?

— Старый Рафалович знает, что говорит. Сегодня панна Мнишек проведет ночь с паном Димитрием. Пан ничем не рискует, но сохранит расположение панны Мнишек. Пусть она думает, что сама отказала пану. Тогда вы сможете рассчитывать на её содействие в будущем.

— Я сделаю, как сказал пан Рафалович.

— Я продиктую вам то, что нужно написать, пан кавалер.

Нильский не возражал. Он принял от купца лист бумаги, взял чернильницу, которую старый еврей носил на поясе, и перо.

— Я готов, пан купец.

— Милостивая панна! — начал диктовать купец. — Я раб ваш с нашей последней встречи и молю мою богиню подарить мне еще одну встречу.

Нильский записал.

— Не слишком ли сильно, пан купец?

— В самый раз, пан кавалер. Подпишите.

— А кто доставит записку?

— Я сам это сделаю.

— Вы?

— Да и принесу вам ответ. Мне в этом замке доверяют многие тайны, пан кавалер.

Нильский отдал записку Рафаловичу. Старый еврей ушел и через полчаса вернулся с запиской и довольным лицом.

— Теперь все в порядке, — сказал еврей.

— Мне не нужно будет встречаться с панной?

— Нет, пан кавалер. Вашу записку она прочла и бросила в огонь. Ответ велела передать на словах. Писать панна Мнишек не пожелала.

— Она мне отказала?

— Да.

— Слава богу!

— Она оказала вам, а не вы ей. Тщеславие Марины Мнишек удовлетворено!

— И это её успокоит?

— На время.

— На время? Но мы выступаем в поход. Она же не поедет с нами?

— Нет. Но вы можете снова встретиться через время в Москве.

Нильский засмеялся.

— До Москвы еще далеко, пан купец.

— Кто знает, пан кавалер…

***

Шляхтич Велимир Бучинский сидел в компании самозванца в его покоях. Воевода Мнишек не поскупился на обстановку, и царевич жил в настоящей роскоши. Таких кресел и такой посуды не было и у самого воеводы. Один золотой кубок, который стоял перед самозванцем, стоил целого состояния.

Царевич и его секретарь пили вино.

— Скоро выступаем, пан Бучинский! — сказал Димитрий. — Скоро!

— Наши только рады этому, государь. Все рвутся в бой. Сколько можно здесь сидеть?

— Мы двинемся на Чернигов! И скоро захватим все северские земли. Это даст мне возможность увеличить мое войско до 20 тысяч.

— Государь уверен, что московские гарнизоны…

— Я уверен в казаках, пан Велимир! Вот кто пополнит мою армию. А за ними потянутся и стрельцы, и дети боярские. Мне нужна своя армия.

— Нынешнее войско — войско Мнишека, — сказал Бучинский.

— Верно! Мои в нем лишь твоя сотня шляхтичей, да казаки Корелы. И я во всем в зависимости от Мнишека.

— Но его поддержка нам все равно нужна, государь. Мнишек — это Речь Посполита.

— Про это я помню, пан Велимир. Но он должен знать свое место.

— Так пан не желает жениться? Пан не желает панну Мнишек?

— Желаю! — сказал самозванец. — Она будет моей женой. В том даю слово!

— Я не всегда могу понять государя. Зачем вам панна Мнишек? Одно дело, когда без её отца не справиться, а иное, когда вы войдете в Москву!

— Мне нужна Марина! — горячо сказал самозванец.

— Но пан уделял много внимания иным женщинам здесь.

— И что с того? Это были её правила, пан Велимир! Это она захотела, чтобы я так себя вел! И я смирился до времени! Но не сейчас! Сейчас она моя. И нынче ночью снова станет моей.

— Но государь решил взять её в жены.

— Это будет потом. Она сейчас не станет моей женой, пан Бучинский. Она поставила условие — сначала я стану царем! Иначе Марина не согласна выходить замуж. Ей нужна корона! Так она сказала!

— Когда государь станет царем на Москве, найдутся сотни девиц, что захотят разделить с ним трон. Пусть ныне они и не верят в царское происхождение государя.

— А ты, пан Бучинский, веришь?

— Государь сказал, а я верю слову государя.

— А если я соврал? — самозванец впился глазами в лицо Бучинского.

Шляхтич выпил свой кубок и поставил его на стол.

— Я иду за тобой, Димитрий. Не за царевичем, а за тобой. Я верю в твою звезду, и готов быть рядом…

Примечания

18

* Путивль — город на правом берегу реки Сейм. После битвы на реке Ведроше в 1500 году отошел к Московскому государству. Одна из важнейших крепостей на юго-западном рубеже. В 1925 году Путивль из состава РСФСР перешел к УССР. Ныне город в Сумской области Украины.