Крымская лихорадка

Виталий Ерёмин, 2006

Документально-художественный политический детектив. 1994-й год. Первым президентом Крыма становится бывший следователь прокуратуры Носков. Ярый сторонник возвращения полуострова в Россию. Но Москва не хочет раскрывать объятия родной Тавриде. Боится разрыва с Украиной. Зато служба безопасности Незалежной готовит Носкову одну ловушку за другой, пока не заманивает его в западню и не доводит конфликт с Россией до угрозы большой войны. Да, война могла разразиться еще тогда. Эти события просто не попали на страницы газет того времени. Но у крымского президента были еще два опасных врага. Два местных уголовника, которых он, будучи следователем, когда-то задержал за убийство. И вот они, самые большие местные «авторитеты», соревнуются друг с другом, кто первым уничтожит Носкова. Это был единственный случай, когда Большой криминал пытался войти в государственную власть путем убийства президента.

Глава 7

Голодовка проходила в “Кундузе” — штаб-квартире общества воинов-афганцев, расположенного в странном здании. Чтобы войти, нужно было подниматься, как на голубятню, по наружной лестнице. А внутри все напоминало канцелярию: письменные столы, шкафы, стулья.

Носков, Цуканов и Гусев лежали на спальниках в самом большом кабинете. Было утро, в спертом воздухе трудно дышалось, но никому не хотелось встать и открыть форточку.

Гусев, с бородой, как у Карла Маркса, и толстой нижней губой, взял термометр и смерил себе температуру. Оказалось, тридцать пять и девять.

— Что-то я стал плохо слышать, — пожаловался Гусев.

— Эдик, как же мало ты знаешь, — насмешливо произнес Носков. — Голодание влияет, причем необратимо, и на слух и на зрение. Но у голодания, Эдик, есть свои плюсы. Пониженная температура омолаживает организм. Есть вообще вредно. Знаешь, чем человек копает себе могилу? Ложкой и вилкой. Думай о женщинах, Эдик. Заглушай один голод другим.

Гусев ничего не ответил, и Носков начал поддевать Цуканова.

— Витя, ты часто с женой кувыркаешься? Как положено — раз в неделю? Или чаще?

— Отстань, — сказал Цуканов.

Носков заливисто рассмеялся.

— Не завидую твоим врагам, Витя. Тебя ж не возьмешь ни на каком компромате.

Он был прав. Цуканов был неправдоподобно серьезным и положительным мужчиной.

— Ты как учился, Витя? — не унимался Носков. — Сдается мне, учился ты на тройки. Надо ж быть такой закономерности: каждый второй политик — бывший троечник.

А снаружи телевизионщики настраивали у подножия лестницы камеры. Слышалась иностранная речь: английская, польская, итальянская. Начали собираться зеваки. Среди них выделялось несколько молодых парней бравого вида с характерными для западных украинцев отвислыми усами.

В сторонке сидела на лавочке Галина Носкова с дочерью Ларисой. А в небольшой группе зевак стояла Алла и рассматривала жену и дочь Носкова. У Аллы, как у всякой любовницы, было преимущество: она знала жену возлюбленного в лицо. Изредка они встречались взглядами, и Галина нутром почуяла, что эта молодая, стильно одетая женщина появилась здесь не просто так.

Наконец, в дверях нарисовались Носков, Цуканов и Гусев. По их бледным исхудалым лицам и замедленным движениям было ясно, что голодовка дается им непросто. Они медленно спустились по лестнице вниз, держась за перила. Пресс-секретарь Партии независимости быстрый остроглазый юноша по имени Вадик вынес стулья, и они сели.

— Как вы себя чувствуете? — спросила бойкая итальянка.

Носков ответил шутливым тоном:

— Теоретически предельный срок полного голодания 70 дней. Стало быть, до конца осталось 64 дня.

Журналисты вежливо рассмеялись, но такой ответ их не удовлетворил.

— Чего вы добиваетесь? — спросил польский телевизионщик.

— Проведения президентских выборов, — ответил Цуканов.

— Но конституция Крыма не утверждена Верховной Радой, — сказал поляк. — И едва ли будет утверждена.

— Крым такая же суверенная республика, как и Украина. И поэтому может не оглядываться на Киев, — сказал Гусев. — А вот Киеву не мешало бы подумать, что может произойти здесь у нас, если нам не дадут провести выборы.

— А что может произойти? — быстро спросила итальянка.

— Мы все равно проведем выборы. Но превратим их в референдум по вопросу немедленного возвращения Крыма в состав России. Пусть в Киеве попробуют не посчитаться с волей почти трехмиллионного населения.

— У голодающих нарушается психика. Чего с них взять? — с усмешкой бросил кто-то из молодых парубков с отвислыми усами.

— А вы спросили Ельцина, захочет ли он ссориться с Кравчуком? — с яростью выкрикнул другой парубок.

Носков зябко поежился:

— Ну, вот видите, ребятки из УНСО** (УНСО — организация западно-украинских националистов — авт.) уже здесь. Но пока только тявкают. — И продолжал, отвечая на вопрос. — Мы направили наше требование господину Кравчуку. Естественно, обозначили срок, который истекает. Леонид Макарыч должен ответить буквально с минуты на минуту. Возможно, вы все будете свидетелями этого события.

— А если не ответит? — спросила итальянка.

— Тогда мы выведем людей на улицы. За нас 80 процентов населения. Это будет впечатляющая картина. Кроме того, уверен, что нас поддержит вся Восточная Украина.

— Но это есть шантаж, — заметил англичанин.

— Это политическая борьба за свои права в рамках правил, — ответил Цуканов.

Стоя в толпе, Яшин разглядывал Носкова. На вид ему было лет пятьдесят. Густая проседь, мелкие морщины по всему лицу, крупные зубы и металлическая коронка во рту, которая предательски блестела всякий раз, когда он начинал говорить. А в целом Носков был довольно привлекательным мужчиной. Его не портил даже вызывавший определенные ассоциации зачес волос справа налево.

Из штаб-квартиры “Кундуза” спустился парень в камуфляже и с торжествующим видом вручил Носкову какую-то бумагу.

— Факс из Киева, Олег Степанович,

Носков неожиданно звонким голосом прочел телеграмму из Киева, в которой говорилось, что Верховная Рада не будет препятствовать проведению президентских выборов в Крыму, но возможные негативные последствия этой акции возлагает на Партию независимости и лично на ее председателя Олега Носкова.

— Вы прекращаете голодовку? — спросила итальянка.

— Немедленно, — отозвался Носков. — Эта голодная перистальтика у меня уже вот где, — он провел по горлу ребром ладони.

— В таком случае вот вам, — итальянка протянула яблоко.

Носков ответил взглядом, в котором читались не только благодарность, но и чисто мужской интерес к красивой женщине.

Когда журналисты разошлись, Носков, Цуканов и Гусев бросились друг другу в объятия.

— Мы победили, — сказал Цуканов.

— Еще как! — Носков заливисто рассмеялся.

— Ну, что? Теперь надо выступить с заявлением, — сказал Цуканов.

Носков покачал в сомнении головой.

— Рановато. Верховный Совет должен сначала принять решение о проведении выборов, назначить дату.

Цуканов махнул рукой:

— Процедура-дура. Нельзя ждать, когда Кузьмин созреет. Он будет тянуть резину, советоваться то с Кравчуком, то с Ельциным. А если ты сейчас объявишь, он заторопится.

— Кузьмин не будет тянуть, — возразил Носков. — Какой смысл? Ведь он наверняка тоже будет выдвигаться.