Исчисление времени

В. П. Бутромеев, 2020

Владимир Бутромеев – современный прозаик. Родился в 1953 году, в 1986 году в издательстве «Молодая гвардия» вышел первый сборник рассказов «Любить и верить», удостоенный литературной премии имени М. Горького. Пьеса «Страсти по Авдею», написанная по одной из глав романа «Земля и люди», в постановке Белорусского Академического театра вошла в число классических произведений белорусской драматургии, в 1991 году была выдвинута на Государственную премию СССР. В Белорусском Академическом театре была поставлена и часть трилогии Владимира Бутромеева «Театр Достоевского». («Один судный день из жизни братьев Карамазовых», «Преступления бесов и наказание идиотов» и «Вечный Фома»). Роман-мистификация «Корона Великого княжества» в 1999 году получил премию журнала «Дружба народов» как лучшая публикация года и вошел в шорт-лист премии «Русский Букер». Бутромеев живет и работает в Москве, он создатель многих известных издательских проектов, таких как «Детский плутарх», «Древо жизни Омара Хайяма», «Памятники мировой культуры», «Большая иллюстрированная библиотека классики», отмеченных международными и российскими премиями. Во втором романе цикла «В призраках утраченных зеркал» – «Исчисление времени» автор, продолжая традиции прозы Гоголя и Андрея Платонова, переосмысляя пророчества и предвидения Толстого и Достоевского, создает эпическое произведение, в котором, как в фантастическом зеркале, отразилась судьба России XX века.

XXXII. Как Ленин додумался расстрелять русского царя

Когда по спонтанному призыву Ленина толпа вокзальной шушеры хлынула в Зимний дворец и разграбила его, Ленин и Троцкий на следующий день опомнились и сообразили, что им-то ничего не досталось. Они тут же отправили Сталина читать газеты, чтобы не пропустить никаких важных событий, а сами под видом прогулки и необходимости размять ноги бегом побежали в Зимний в надежде чем-либо поживиться.

Оказалось, они опоздали: все, что можно унести, из дворца уже растащили. Из любопытства Ленин и Троцкий заглянули в Эрмитаж, то есть в музейную часть дворца. Их встретил старик-смотритель музея. Когда грабили Зимний, он запер дверь на замок, и в музей никто не вошел, так как довольно быстро все перепились и разбрелись кто куда, прихватив женщин из женского батальона, они охраняли лично Керенского и им это порядком надоело, сам же Керенский сбежал, переодевшись в платье дамы XVIII века, и его никто не остановил, он нацепил маскарадную маску, несколько раз солдаты-дезертиры пробовали раздеть его, но бросали это хлопотное занятие — бабенки из женского батальона форсили в военной форме и раздевать их не составляло никакого труда, тем более, что они сами расстегивали все пуговицы и застежки, поэтому возиться с кринолинами и корсетами XVIII века никто не захотел, и Керенский счастливо укрылся в американском посольстве, где его уже поджидали друзья-масоны, очень обеспокоенные его судьбой.

— Я вижу, у вас тут еще не грабили, — сказал Ленин смотрителю музея, который по ошибке принял его за приличного человека.

— Здесь музей, — зло, недовольным тоном ответил старик-смотритель, — попрошу вас выйти вон.

— Э-э нет, батенька, — задорно смеясь, ответил Ленин, — нам что музей, что конюшня, все едино, нашлось бы что взять. Ну, золотишко там, какое-нибудь столовое серебро, — и он прошел мимо смотрителя.

Старик-смотритель, взбешенный еще вчерашним погромом во дворце, держал в руке тяжелую, самодельную, сучковатую дубовую трость. Ему уже стукнуло семьдесят, но он был еще крепок и силен. Старик шагнул следом за Лениным и огрел его своей тростью по спине так, что тот взвыл от боли и удивления: во времена проклятого царизма никто никогда с ним так не обращался. Но разгневанный старик, не обращая внимания на крик, что есть мочи лупил его по спине, по плечам, по голове — Ленин, повернувшись к нему, попытался прикрыться руками.

— Что ты делаешь, идиот, это же Ленин, вождь мирового пролетариата! — закричал остолбеневший от неожиданности Троцкий.

Старик повернулся к нему и наотмашь ударил его по лбу так, что у Троцкого слетело пенсне. Ленин же, воспользовавшись моментом, бросился к двери. Троцкий поднял пенсне — и следом. Он бежал, семеня короткими ногами так быстро, что юркнул за дверь, опередив Ленина.

Оказавшись за дверью, Ленин и Троцкий едва перевели дух.

— Чертов старикан, — сказал Ленин, — вся спина теперь будет в синяках, уж и не знаю, что рассказывать Крупской, не поверит ведь ни единому моему слову, скажет, что это опять Коллонтай придумала какие-нибудь извращения.

— Какое варварство, — вторил ему Троцкий, — у меня шишка вскочила на лбу из-за этого дикаря. Надо при случае его как-нибудь расстрелять.

— Это потом. А сейчас в музей лучше не соваться. Приложи ко лбу медный пятак, или прижмись лбом к холодному окну, — посоветовал Ленин.

Пока Троцкий, до революции никогда не имевший в кармане не то что пятака, а и полушки, стоял, прижавшись лбом к оконному стеклу, Ленин прошелся по коридорам Зимнего. Ветер шелестел бумагами, валявшимися на полу. Ленин собрал их, сел за стол, прочел и сказал Троцкому.

— Это переписка дурака Керенского с европейскими монархами — родственники все в один голос отказались принять у себя Николая II.

— Ну и что с того? Кому он в самом деле нужен? — не понял Троцкий.

— Нам, — прозорливо заметил Ленин.

— Зачем он нам, если даже родственники от него отказались? — спросил Троцкий, все еще прижимая лоб к холодному стеклу окна Зимнего дворца и возможно именно поэтому совсем туго соображая.

— А мы его расстреляем, и никто в Европе и пикнуть не посмеет. А если кто-то заикнется — ах, как так, бесчеловечно, незаконно, — сунем под нос эту вот переписку.

— Но Николай II сейчас уже в Екатеринбурге. Что ж нам, тащиться в такую даль?

— А телеграф на что? — воскликнул Ленин, — Срочно телеграфируй, пусть его там и расстреляют. Это даже еще лучше — если поднимется шум, скажем мы, мол, ни при чем, мы в Петрограде, а царя расстреляли в Екатеринбурге! А исторически заслуга в убийстве царя останется за нами. Приоритет, конечно, у англичан, они казнили Карла I. Французы — Людовика XVI. А мы — Николая II — чем плохо, а? И тогда в России уже можно будет делать все, что нам взбредет в голову. Тогда все повязаны. И мы — не заурядные грабители вроде Емельки Пугачева или Стеньки Разина, те ведь до царя так и не добрались, а выходим на, так сказать, международный, иначе говоря, интернациональный уровень.

Троцкий дал телеграмму в Екатеринбург, и бывшего императора Николая II, императрицу и всех их детей — великих княжен: Ольгу, Татьяну, Марию, Анастасию и сына — цесаревича Алексея четырнадцати лет — расстреляли в подвале дома инженера Ипатьева.

— Тут мы отличились лучше всех, — потирая руки от удовольствия, говорил Ленин, — чтобы сразу всю семью, да с малолетними детьми, такого еще не бывало, об этом напишут во всех европейских газетах.

И действительно, о расстреле царской семьи написали все европейские газеты, и монархи европейских стран содрогнулись от такой дикой жестокости и пришли в ужас от того, что отказались принять у себя русского императора и его семью в минуту смертельной опасности. Но потом европейские газеты стали писать о разных других событиях, они ведь происходят каждый день (а если бы они не происходили, то пришлось бы закрывать газеты и журналисты бы остались без работы) и постепенно ужас от того, что случилось в России, в Екатеринбурге, в доме инженера Ипатьева прошел, а многие даже и забыли, что там, собственно, произошло.