Исчисление времени

В. П. Бутромеев, 2020

Владимир Бутромеев – современный прозаик. Родился в 1953 году, в 1986 году в издательстве «Молодая гвардия» вышел первый сборник рассказов «Любить и верить», удостоенный литературной премии имени М. Горького. Пьеса «Страсти по Авдею», написанная по одной из глав романа «Земля и люди», в постановке Белорусского Академического театра вошла в число классических произведений белорусской драматургии, в 1991 году была выдвинута на Государственную премию СССР. В Белорусском Академическом театре была поставлена и часть трилогии Владимира Бутромеева «Театр Достоевского». («Один судный день из жизни братьев Карамазовых», «Преступления бесов и наказание идиотов» и «Вечный Фома»). Роман-мистификация «Корона Великого княжества» в 1999 году получил премию журнала «Дружба народов» как лучшая публикация года и вошел в шорт-лист премии «Русский Букер». Бутромеев живет и работает в Москве, он создатель многих известных издательских проектов, таких как «Детский плутарх», «Древо жизни Омара Хайяма», «Памятники мировой культуры», «Большая иллюстрированная библиотека классики», отмеченных международными и российскими премиями. Во втором романе цикла «В призраках утраченных зеркал» – «Исчисление времени» автор, продолжая традиции прозы Гоголя и Андрея Платонова, переосмысляя пророчества и предвидения Толстого и Достоевского, создает эпическое произведение, в котором, как в фантастическом зеркале, отразилась судьба России XX века.

XXVIII. Судьба комиссара Лещинского

Кшесинская на следующий день ни свет ни заря явилась в ревком. Дверь ревкома оказалась распахнутой настежь, на полу валялось какое-то неприглядное барахло, вытряхнутое Землячком из солдатского вещмешка. И стоял отвратительный запах жженой крокодиловой кожи — это было все, что осталось от саквояжа Кшесинской, купленного ею по случаю пребывания в столице Франции Париже в незабвенные годы молодости и блистательной славы.

Спустя некоторое время явился комиссар Лещинский. Он наотрез отказался отпустить великого князя Андрея. Напрасно Кшесинская уверяла, что она отдала комиссару Булле полный саквояж бриллиантов и даже свои перстни и серьги. Лещинский не верил ее словам. Как так, Булле за шесть обысков не нашел ни одного бриллианта и вдруг у нее их целый саквояж! И потом, куда девался сам комиссар Булле? И почему в ревкоме этот странный запах жженой кожи?

И к тому же князь Андрей как две капли воды похож на недавно расстрелянного бывшего императора Николая II, а если за этим что-то кроется? Нет, нет, о том, чтобы освободить из-под стражи князя Андрея не может быть и речи. И Лещинский, несмотря на присущую многим полякам галантность в отношении дам, можно сказать, грубо выгнал Кшесинскую из помещения ревкома и запретил его проветривать, чтобы потом выяснить происхождение невыносимого запаха паленой кожи. А великого князя Андрея приказал оставить под стражей, чем и подписал себе смертный приговор, сам о том нисколько не догадываясь.

Кшесинская бросилась к Ревекке Вайнштейн-Блюм, но каторжанка с двадцатилетним стажем не захотела хлопотать о князе Андрее. Она ссылалась на свои политические убеждения и только угощала Кшесинскую изюмом. Ей же этот изюм, которого в доме Ревекки хранилось несметные запасы, и в горло не лез. До Кшесинской доходили слухи о расстреле царской семьи. Она, в отличие от Ревекки, со всеми ее политическими убеждениями, не верила в возможность такого варварства. Но после разговора с Лещинским испугалась, что этот негодяй может расстрелять великого князя Андрея единственно за то, что тот действительно очень похож на Ники (Николая II).

Однако дело обернулось совершенно иначе.

За несколько дней до описываемых событий, то есть до ареста великого князя Андрея, он встретил в городе князя Азламат-бея. Этот храбрый, но очень вспыльчивый и болезненно гордый горец служил в Кавказском полку, шефом которого был великий князь Андрей. Великий князь Андрей не делал Азламат-бею никаких поблажек по службе. Но за пределами служебных отношений часто давал понять и даже подчеркивал, что они равны как князья. Это производило на Азламат-бея очень сильное впечатление. И встретив великого князя Андрея в Кисловодске он пригласил его в гости в свой аул, куда можно добраться за пару часов по горным тропам. Великий князь Андрей дал согласие нанести Азламат-бею визит.

Азламат-бей рассказал о предстоящем визите великого князя своим сородичам, а их у него почти целый аул. Но в назначенный день великий князь Андрей не приехал, так как его уже арестовали. Не зная об этом, смертельно оскорбленный Азламат-бей с двумя десятками своих кунаков — храбрых джигитов, вооруженных с головы до ног, как это принято на Кавказе, приехал в Кисловодск, чтобы потребовать объяснений или даже вызвать великого князя Андрея на дуэль.

Великая княгиня Мария Павловна рассказала Азламат-бею о том, что произошло. Азламат-бей схватил маузер, который всегда носил с собой, потому что, как и Ленин, предпочитал его любому револьверу, вскочил на коня и вместе со своими джигитами помчался к ревкому. Горцы, ничего не объясняя, с диким криком перестреляли всю охрану тюрьмы, а Лещинского, так как он был совсем маленького роста, повесили на дверях ревкома, второпях не обратив внимания на просьбы великого князя Андрея пощадить комиссара из человеколюбия, широко известного в Европе в начале XX века, а в России распространяемого графом Л.Н. Толстым, гениальным русским писателем.

После этого происшествия великий князь Андрей посетил с визитом аул Азламат-бея и через несколько дней, потребовавшихся для сборов, великая княгиня Мария Павловна и Кшесинская и еще несколько семейств покинули Кисловодск. Они с трудом добрались до Новороссийска, а потом на каком-то пароходике, чуть не утонувшем в Черном море, до Крыма, к великой княгине Марии Федоровне, матери императора Николая II. Во время этого бегства Кшесинская потеряла свое самое дорогое сокровище — саквояж с письмами и фотокарточкой Ники (Николая II). А в Крыму беглецов ожидал еще более жестокий удар. Стало достоверно известно, что вся царская семья расстреляна в Екатеринбурге.