Портфолио не предлагать

Анна Санникова, 2020

Журналистка Анисья Тернавская решает покинуть провинциальный городок, куда в юности приехала за своим возлюбленным, и пытается найти работу в мегаполисе, но обнаруживает, что надо еще постараться, чтобы работодатели обратили внимание на портфолио, когда тебе уже 35+. Зато на личном фронте "возрастной" соискательницы развернулись нешуточные баталии вопреки прогнозам ее подруги. Никогда еще Анисья не оказывалась перед таким трудным выбором – за ее внимание сражаются бывший муж и новый знакомый. Роман с мистическими нотками и местами (весьма захолустными) с острым сюжетом.

Глава 3. Полное затмение

Июль 2018 года. Коромысловка

На узком деревянном подоконнике сидеть было неудобно. Пятая точка хотела на диван, а точка в ночном небе держала фокус на себе. Сегодня, 27 июля 2018 года, случится самое длительное лунное затмение XXI века и великое противостояние Марса. Если я пропущу два редких астрономических события, то это будет преступлением века. Нет, пожалуй, тысячелетия, потому что такое случается раз в двадцать пять тысяч лет, уверяют ученые. И советуют вооружиться хотя бы театральным биноклем. Но даже невооруженным глазом видно, как на желтый диск медленно наползает бордовая тень. Марс пожаловал ближе к одиннадцати. И зажегся маленькой красной точкой под Луной.

Я не могу вытянуть ноги, но это мелочи в масштабе двух астрономических событий. Глаза слипаются, а я не сдаюсь — пью красное вино и ем сыр. Хочу быть солидарна с Луной. Хотя бы внутренне. Где-то прочитала, что в этот момент можно изменить свою судьбу, что-то сдвинуть, задвинуть и перенаправить. Абсурд, конечно. Затмение — вполне научный факт, но люди все равно наделяют его мистикой. Когда видишь, как Луна на глазах меняет цвет, а привычные лунные пятна приобретают зловещие очертания, невольно начинаешь верить, что происходит что-то мистическое.

Я не ожидала, что буду разговаривать с Луной, пусть даже и мысленно. Я же современная женщина с высшим образованием, вожу машину, ношу джинсы и не увлекаюсь ведическими учениями. Ну месяца два-три не в счет. Я быстро опомнилась, вместо платьев снова надела джинсы и развелась с мужем. Принимать его таким, какой он есть, сил больше не было. Сейчас у меня отпуск. Время, когда встречи, срочные тексты (хотя, нет, один еще “висел”) остались в редакции, и я могу подумать наконец-то о своей жизни на подоконнике родительского дома. Вернусь ли после отдыха в газету? Начну ли все заново? Хватит ли сил? Вопросы выстраивалась в голове в очередь за ответами. Но на полочках головного мозга образовался беспорядок, и было неясно, где их искать. Полное затмение!

Я сижу за занавеской. Кажется, если ее отодвину, то увижу потускневшие голубые обои с белыми завитушками, комод с радиолой и неработающим телевизором под кружевной салфеткой, а за ним в углу — полочку с иконами. Посередине комнаты — стол на резных мощных ногах, у стены — кожаный диван с откидными перилами-валиками, у другой — кровать с домоткаными кружевами. И бабушку в ситцевом платочке у беленой печки, греющей ладошки.

Но это осталось только в моей памяти. Внутри дом преобразился, когда в него переехали мои родители. Прежними сохранились только половицы, еще добротные, но ужасно скрипучие. Шутка ли — дому почти сто лет. Я помнила до мельчайших подробностей каждую деталь — русскую печку в задней избе и полати, лавки вокруг обеденного стола и керосиновую лампу, висевшую на крючке рядом с простой лампочкой Ильича.

Я проводила здесь каждые летние каникулы. Тогда я тоже любила сидеть на подоконнике, особенно, когда капли дождя плюхались в канавку под окнами, а посреди улицы разливалась огромная непроходимая лужа.

Однажды вечером я не пошла гулять. Деревенский белобрысый парень сквозь мокрую пелену пробрался к дому и тихо постучал в окно. Я распахнула створки, в комнату ворвался шепот дождя и пронзительный взгляд серых грустных глаз.

— Ты не пришла сегодня…

— Резиновых сапог нет…

Бабушка предлагала свои, черные, лакированные: «Смотри, баские какие!» Но для меня, городской девицы, это было немыслимо. Большая теплая ладонь сжала мои пальцы.

— Ты как принцесса дождя…

— Ага, без короны и без сапог, — посмеялась я.

— Зато гордо сидишь в курточке! — улыбнулся вечерний гость.

Бабушка отказалась подтапливать печь."Эка невидаль летом топить!" — ответила она, когда я сказала, что замерзла. Пришлось надеть куртку. У бабушки этого добра всех размеров и цветов был полный сундук. Воспоминания плыли, как прозрачные облака на ночном небе. Я даже покрутила головой, разгоняя эту внезапную облачность. Но затмение и вино — мощный коктейль, который не сразу отпускает. Я на минуточку прикрыла глаза.

Скрипнул порог. Дрема тут же улетучилась. Я таращилась в темноту. В дверном проеме нарисовался белый силуэт… Мама!

— Ася… — шепот разнесся по комнате стальным эхом. — Ася… — звук нарастал и казалось сейчас лопнут стекла.

Я сжалась, белый силуэт задрожал, вытянул руки и начал приближаться. Сморщенное лицо в темно-синем свете казалось высеченным из камня и я его не узнавала, старая женщина с длинными волосами, заплетенными в косы, маленькими шагами двигалась к окну. Я зажмурилась. И ощутила на плече ледяное прикосновение…

— Ася! — шепот прозвучал прямо над ухом. — Ты заснула? — мама тормошила меня за плечо.

Я открыла глаза и ошалело смотрела на ее белую ночную рубашку в синий мелкий цветочек. И руки, которые она пыталась согреть, пряча под накинутой шалью.

— Надо же, Луна-то и правда “кровавая”, даже не по себе как-то…

— Да уж, не по себе, — пробормотала я, — хотя ты уже все пропустила.

Луна потихоньку сбрасывала бордовое одеяние, словно шифоновый халатик.

Мама прищурила глаза, сильнее закуталась в кружевную шаль и сказала:

— Однажды твоя прабабушка Анна в ночь лунного затмения нагадала себе знатного жениха.

Я слышала эту историю про гадание, но с таким поворотом — впервые. И недоверчиво спросила:

— Думаешь, Луна помогла?

— В тот день она была такая же “кровавая”, бабушка называла ее червонной, а мы думали она про какие-то карты гадальные говорит. И только когда я подросла, расспросила подробнее, но она уже путалась в своих воспоминаниях, может, и придумала чего.

Моя прабабушка Анна была занятным персонажем. Я ее никогда не видела, но помнила фотографию, где она стояла возле мужа, положив руку ему на плечо, статная, в длинной юбке и блузке с плотным рядом пуговиц. Фотография была маленькая, черно-белая, в тускло-серой дымке, больше похожая на рисунок.

Белый силуэт! В старой женщине, которая пыталась ко мне приблизиться, было что-то от прабабки… Но откуда она здесь? Я не удивилась бы, увидев бабушку, хозяйку этого дома, но…

— А ты желание-то загадала? — мамин голос ворвался в мои размышления. — В такую ночь точно сбудется…

Вот и мама туда же! А что загадывать-то? Не то что у меня желаний не было. В принцев я уже не верила, только в принца Датского, а в свой профессиональный успех перестала верить, как только переступила порог редакции.

— Мам, а ты что загадала бы?

— Я-то? Чтобы шить по вечерам могла, а то глаза устают очень… А ты думай, думай! — поддела она меня.

Прабабушка Анна научила маму шить. А я не очень-то хотела осваивать практичное и нужное занятие. И признаваться в том, что я мечтала стать писательницей с тех пор, как научилась выводить буквы в тетрадке, мне было неловко.

— Найти бы хорошую работу, в глянцевом журнале, — сказала я вслух, перебирая в руках занавеску.

— Уехать хочешь? — тоскливо спросила мама, потирая виски.

Я промолчала. Нелегко озвучивать мысли, которые могут огорчить близкого человека, а мой отъезд, я знала, будет для нее нелегким.

— Пожалуй, это лучшее, что ты можешь сейчас сделать, — тихо сказала она.

Я обняла ее за худенькие плечи, уткнулась в мягкую шаль и почувствовала запах бальзама “Звездочка”. Похоже, у мамы опять болела голова, или ее мучила бессонница. Этот бальзам она использовала от такого количества напастей, что уточнять не имело смысла. Главное, ей помогало.

— А ты дашь почитать сиреневую тетрадь? — спросила я, надеясь, что мама наконец-то позволит почитать свои дневниковые записи. Наверняка она написала что-нибудь о прабабушке.

— У меня есть еще кое-что для тебя, — неожиданно сказала она и подошла к светло-коричневой полированной стенке советских времен, купленной по невероятному стечению обстоятельств. Она выдержала несколько переездов и все еще служила заявленным целям — хранить все от фотоальбомов до хрусталя. Из небольшого ящичка между секциями для посуды и книг мама достала сиреневую тетрадь и деревянную коробочку. В коробочке лежал ключ. Оказалось, у прабабушки был двухэтажный деревянный дом. Но никто так за полвека и не поехал в вятскую глубинку, чтобы прибрать к рукам разрушающийся особняк. Ни земля, ни дом уже практически ничего не стоили — поселение затерялось в лесах и сплошном бездорожье. Я удивлялась, слушая маму, и прикидывала, какую пользу можно извлечь из неожиданно свалившегося “наследства”.

— Может, придумаешь, что делать с этим, — сказала она, протянув мне ключ. И еще немного постояла возле меня. Мы наблюдали за Луной, и я невольно почувствовала древнее благоговение перед небесным телом, от которого зависел женский организм независимо от века, наличия водительских прав и увлечения Ведами. Может, и правда есть что-то магическое в ее неспешном шествии по темному небу, усыпанному мерцающими точками, словно населенными пунктами на карте.

Мама вышла из комнаты под всхлипывание половиц. Ее слова медленно оседали в моей слегка затуманенной голове. Луна уже полностью освободилась из “кровавого” плена. А когда я забралась под одеяло и закрыла глаза, то она поплыла передо мной в бордовой дымке, оставляя за собой кометный хвост из маленьких листочков. Я протянула руку, и они легли на ладонь. Потом появился Марс, скорчил глумливую рожицу и перечеркнул красными чернилами все, что там было записано. Остался только один лист с адресом давно забытого дома где-то на краю света. “Надо туда съездить”, — подумала я то ли наяву, то ли во сне.