О, мои несносные боссы!

Анна Милтон

Взрывоопасная. Сексуальная. С острым язычком. – Ты ничуть не изменилась, Дана, – шиплю ей в губы, скольжу ладонью по напряженной шее. Чувствую, как под моими пальцами яростно пульсирует сонная артерия. Пташка в ужасе, но нужно отдать ей должное. Она непроницаемо бесстрастна снаружи и умудряется смотреть на нас свысока, позорно опущенная на четвереньки перед ненавистными боссами, которых когда-то унижала и ставила на колени перед собой. Лишь слабое подергивание верхней губы выдает ее дискомфорт. На Дане нет колготок, тугая офисная юбка задрана до середины бедра. Парни скалятся, ожидая своего череда протащить мерзавку через унижения. Но я только разогрелся. – Ты поплатишься, – обещаю Дане и оттягиваю ее нижнюю губу. Она ругается и плюется в меня. Я смеюсь. – Тебе конец, дорогая.

Глава одиннадцатая

ДАНА

Позор, что такая крупная финансовая конгломерация, как «XOR Holdings» до сих пор не оцифровала бумажную подноготную. Кому нужно документационное захламление в век стремительного развития технологий? Трата пространства, сосредоточение пыли, изуверское использование переработанных деревьев. Разве человечество не должно заботиться о сохранности экологии?..

Не то чтобы я озабочена будущим планеты. Однако в перспективе тратить свое бесценное время на нахождение среди бумажного хлама не нахожу повода для ликования.

Мне нет дела до экологии. Я игнорирую проблемы окружающего мира, если только бедствия не касаются благополучия моей собственной вселенной, или это — предлог выгоды. Экофрендли, борцы за природу и права меньшинств — не моя стезя. Зато я предельно честна перед собой.

Миротворцы захватывают планету, и флаг им в руки. Альтруизмом была больна моя мать, а я же переняла отцовское своекорыстие и ничуть об этом не переживаю. Не вижу ничего плохого в отказе делиться ресурсами во благо большинства. В сложный код человеческого ДНК вплетены молекулы эгоизма, а внезапное сострадание к природе — не более чем очередной тренд, который в скором времени окажется неактуальным, подобно велюровому тотал-луку, или барсеткам.

И Рома, по всей видимости, так же забивает болты на экологию, раз заставил меня исписать бессмысленной ерундой чистую бумагу.

Секретутка Кирсановых провожает меня до места назначения, раздает указания, отмечая определенные стеллажи, тянущиеся через всю архивную комнату, с которыми мне предстоит провести работу. Металлические конструкции помечены табличками с указанием типа классификации документов. Моя задача заключается в том, чтобы рассортировать содержимое стопки пластиковых коробок, распределив по подразделениям. И на мое очевидное замечание о том, что это — обязательство архивариуса, каланча лишь смотрит сверху вниз и хмыкает.

— Надежда Валентиновна сегодня отсутствует, а документы сами себя по полочкам не расставят.

Быть может, я умерла и попала в ад? Потому что я в полном недоумении, как истолковать то, во что превращается моя жизнь. И я бы с удовольствием смирилась с тем, что нахожусь в чистилище, потому что с дьяволом договориться о помиловании проще, чем с собственным отцом.

Я вяло передвигаюсь среди стеллажей, мечтая о покое. Едва ли акцентирую внимание на верности производимой сортировки. Но кое-чему удается меня взбодрить. Кое-кому, точнее.

Я оборачиваюсь на звук открывающейся двери и приподнимаю брови, замечая знакомого персонажа. Темноволосый, низенький извращенец на должности личного секретаря Феликса.

— Алексей? — произношу с улыбкой в голосе.

Помню, что его имя начинается на «А», но не уверена, что озвучила правильный вариант.

Он застывает в проеме и автоматически поправляет:

— Александр.

Ладно. У меня проблемы с запоминанием имен.

— Пришли мне на помощь? — я уже несусь к нему, чтобы щедро поделиться архивным бременем.

— Эээ, нет. Не совсем, — дает заднюю Александр, нервно усмехается и закрывает за собой дверь. Неуверенно проходит вглубь, осматриваясь. — Вы одна здесь, Даниэла? Где Надежда Валентиновна?

У меня пропадает настроение жеманничать, и я резко отвожу незаинтересованный взгляд в сторону.

— Мне откуда знать.

— Почему вы здесь?

— А вы?

— Я… — вновь делает запинку.

Какой подозрительный. Я громко ахаю, вспоминая, что вчерашним утром подловила Александра за весьма любопытным разговором, детали которого не предназначались для лишних ушей. Однако по прискорбному стечению обстоятельств я оказалась рядом и подслушала достаточно, чтобы в данный момент напомнить ему об этом.

— Неужели, пришли поискать тот самый, — заговорщически приложив ко рту ладонь и нагнувшись, будто бы делясь секретом, — договор?

Александр громко сглатывает. Трогает узел галстука и пытается сгладить острый угол разговора нервным смехом.

— О чем вы, Даниэла? Не понимаю…

Я игриво хлопнула его плечу.

— Да бросьте, Александр! Я бы с удовольствием послушала, о каком договоре шла речь. Затеваете подставу для… — наклоняюсь близко к его уху, — Кирсановых?

Бедолагу сжимает в тиски напряжение. Он давится короткими, невнятными звуками. Близость моего тела, молодого и подтянутого, закупоривает его мыслительный механизм. Шестеренки ржавеют, и я буквально слышу этот надтреснутый скрип. Александр опускает взгляд на мою грудь, прикрытую полупрозрачной тканью блузки. Испускает судорожный вздох, изучая мой кружевной бюстгальтер.

Мужское плечо под моей ладонью немного трясется. Его здорово колбасит. Это, конечно, льстит. Я произвожу впечатляющий эффект даже с немытой головой. Но моя цель — априори легкая добыча. В глазах Александра, ненасытно блуждающих по моему телу, отчетливо проглядывается отсутствие секса в браке. Предположу, что он любитель походов налево.

Стоит мне чуть-чуть увеличить напор женского обаяния, и он расколется.

— Мне ты можешь довериться, Саша, — ласкаю нежным голосом его слух, обдувая легким дыханием мочку уха.

Он сипло и со стоном выдыхает, наклоняется ближе, пытаясь добиться соприкосновения с моим бюстом. Я ухитряюсь избежать этого и обхожу Александра, останавливаясь у него за спиной.

— Я тоже тебе кое в чем признаюсь, — кончиками пальцев провожу вдоль его рук, двигаясь от запястий к предплечьям. — Я ненавижу Кирсановых. Если собираешься подпортить им беспечное существование, то я хочу поучаствовать в этом.

— Х-хорошо. Ты права, Даниэла.

Я всегда права.

— Но мы не можем обсуждать это здесь, — полуобернувшись, секретарь Феликса понижает ватный, вкрадчивый голос до шепота. — Много посторонних ушей.

Я киваю.

— Понимаю.

— Предлагаю встретиться после работы, — мужичок быстро наглеет и проходится по мне похабным взглядом. — В более уединенной обстановке.

Я выдавливаю вежливую улыбку.

— Договорились.

Я вытяну из него желанную информацию и пальцем не позволю дотронуться до себя.

***

Заточение в архиве накладывает след на мой внешний вид. От ослепительной чистоты блузки остается одно название. Я не перестаю отряхиваться от слоя пыли, когда, наконец, покидаю мрачное подземелье бетонного замка Кирсановых в центре Москвы. Радует, что на этом суточная норма пыток иссякает, так как рабочий день подходит к концу.

Я смертельно голодная. Поднимаясь в лифте на свой этаж, фантазирую о вкусной еде и напитках. После переезда в Строгино никак не могу вернуться к прежнему рациону питания. Разумеется, не будет того изысканного разнообразия качественных продуктов из-за элементарного отсутствия средств на них, но придерживаться бы для начала графика, избегать голоданий и обжорств. Каждый вечер я вваливаюсь в свою квартирку жутко уставшей, со страшным урчанием в желудке и одновременной тяжестью. Стресс вытесняет аппетит. Боюсь, что я на грани расстройства пищевого поведения. Мои взаимоотношения с едой с подростковых лет абьюзивные. Я два года боролась с булимией, обострившейся после смерти мамы.

Изнуренно потираю глаза и слышу звуковое сопровождение, означающее, что лифт доставил меня на нужный этаж, и дверцы вот-вот разъедутся в стороны. Я скоропалительно поправляю волосы, одежду и выпрямляю спину. Никому не устрою праздник, позволив увидеть себя в бедственном состоянии.

Я испускаю тихий вздох облегчения, так как дотошная блондинка, сросшаяся со своим местом за стойкой-ресепшн на фоне гигантский букв «XOR», приятно подсвеченных белым, не мозолит мне глаза. Спокойно шагаю в направлении кабинета, чтобы забрать свои вещи и отправиться домой.

Но острый, словно лезвие катаны, голос режет звенящую тишину и вонзается острием между моих лопаток.

— Даниэла, пожалуйста, зайди.

Мягкий голос Феликса оказывает паралитический эффект на мои конечности.

От просьбы младшего из братьев мне становится неуютно в собственном теле. Ноги ведут к источнику мягкого звука, а разум полыхает в огне. Я понимаю, что идут в ловушку, однако остановиться почему-то не могу.

Кирсановы вновь собрались в кабинете Ромы. Встречают меня ледяным, натянутым молчанием, скучковавшись у письменного стола. Мой взгляд цепляется за настенные часы, и я изумленно приподнимаю брови. Девятый час вечера? Делается понятным мое интуитивное ощущение пустоты в здании.

Почему же боссы еще здесь?

— Ч…черт, — я провожу пятерней по волосам, вспоминая, что после работы мы с Александром договорились встретиться в ресторане европейской кухни двумя кварталами ниже. Может, он еще ждет меня? — У вас что-то срочное ко мне? — обращаюсь к Кирсановым.

Отказываюсь смотреть на Макара, но ощущаю его неподвижный, испепеляющий взор на своем лице. Выглядит вполне невредимым после вчерашнего инцидента. Нет. Его здоровье меня ничуть не тревожит.

— Боюсь, что да, — растягивает интригу Рома. — Присаживайся.

— У меня нет на это времени. Говори, что вам нужно, и я пойду.

Старший Кирсанов повторяет низко и безапелляционно:

— Сядь.

Да чтоб тебя, козел.

Я сажусь на стул и испытываю дежавю. Сцена сильно схожа с той, которую я пережила пару дней назад. Презренное трио стоит передо мной с такими выражениями лиц, словно вот-вот кто-то из них изречет, что я приговариваюсь к казни.

Слава богу, Рома больше не тянет кота за яйца, лезет в карман и достает последнюю модель «iPhone» версии «ProMax». У меня сосет под ложечкой. Зерно нехорошего предчувствия разрастается в недрах сознания, колючими крепкими ветвями вырывается за чертоги и проталкивается по кровеносной системе, циркулируя по телу и прогоняя склизкий холодок по позвонкам.

Дыхание спирает, когда светловолосый Кирсанов нажимает на кнопку воспроизведения, и слышится аудиозапись разговора. По кабинету разносится мой голос.

Я вслушиваюсь в детали сегодняшнего диалога с Александром, подвергаюсь ошеломляющей оторопелости. Челюсть отвисает вниз. Голова кишит анализирующими мыслями, но процесс обдумывания схож с дикой лихорадкой.

Этот извращенец слил меня Кирсановым, пытаясь прикрыть свой зад?!

Или… это изначально было подстроено братьями?

— Ты провалила проверку на доверие, — провозглашает Рома, когда аудиозапись заканчивается.

Догадка подтверждается.

Он кладет телефон на стол и переглядывается с братьями. Кирсановы смеются надо мной. Снова.

— Мы не сомневались, что в финальных титрах эксперимента увидим эту минорную тональность недоумения на твоем личике, — комментирует Макар и даже не старается прикрыть явное удовлетворение от моего колоссального провала. — А Саша молодец, отлично сыграл, — перекидывается мнением со своей семейкой.

Я медленно сгибаю одеревенелые пальцы в кулаки, ногтями оставляя следы на кожаной юбке. В фалангах вспыхивает тремор, проникает в кости и хрящи, распространяясь на ладони и запястья. Усилием воли я сохраняю бесстрастную маску на лице, прячу испуг, гнев и обиду. Буду биться в истерике позже, но сейчас не позволю себе зарыться в позор глубже.

— Разочаровываешь, Даночка, — Макар вздыхает. — Будучи самый высокомерной сукой, которую я когда-либо видал за свою жизнь, ты повелась на столь очевидный развод с якобы подставным договором. Ангельская наивность.

Почему… почему я проигрываю им?

— И что дальше? — выдавливаю флегматично.

Моя фальшивая обертка трещит по швам под напором стыда, от которого хочется провалиться сквозь землю, но я должна продержаться и уйти с гордо поднятой головой.

— Подловили меня, — закидываю ногу на ногу, размеренно и громко хлопаю в ладони. — Браво, мальчики. Уволите наконец?

— Нет, — отвечает Рома. — Ты не заслуживаешь снисхождения.

— Папочке моему нажалуетесь? Заставишь, — обращаюсь к Роме, — писать объяснительную? — Толкаю из глубин грудной клетки натужный, ядовитый смех. — Чистосердечно признаюсь, что с радостью воспользовалась шансом подставить вас. И не упущу шанса в будущем, если такой подвернется. Пока я здесь, вам следует надежно защищать тыл и опасаться, что в любой момент в спину кого-то из вас, — обвожу троицу пальцем, — вонзится нож.

— Какая ты дрянь, — скалится в подобии ухмылки Макар, сжимая и разжимая кулаки.

Я подмигиваю ему.

— Мы научим тебя хорошим манерам, Даниэла, — произносит Рома.

Толкается с места и плавно вышагивает в моем направлении. Я не подаю вида, что подвергаюсь боязни, когда он возвышается напротив и опускает ладонь на мое плечо.

— С тобой никто не заговорит лишний раз. Никто не взглянет в твою сторону, не окажет поддержку. Тебя будут избегать, игнорировать существование Даниэлы Покровской. Здесь ты станешь призраком. Никем невидимая, неслышимая… — склоняет голову вбок, лукаво улыбаясь. — Отныне любое твое слово не имеет ни грамма значимости. Слышишь? О том, что ты лживая стерва, узнают абсолютно все в стенах этой компании.

ФЛЕШБЭК

РОМА

Май, 2013 год

Мохин и его свора привозят нас в безлюдную прогалину, залитую теплым солнечным светом. Поблизости журчит ручей, в сочно-зеленых кронах щебечут птицы. От ветра шелестит трава.

Меня и братьев освобождают от черных мешков на головах и выталкивают из машины. Пихают в спину, крича: «Шуруйте!». Мои близкие сдерживают панику за стиснутыми зубами. Как и я.

Нам нельзя быть слабыми, иначе раздавят быстрее, чем мы придумаем, как сбежать. Хотя ярость грызет изнутри ребра, я должен сохранять ясность ума. Насилие в ответ на насилие ничего не прекратит. Мы лишь отхватим сильнее. Неравное распределение физической силы останавливает от радикальных мер. Трое против дюжины… нам априори хана.

Макар не перестает рыпаться, но его больше не бьют, только толкают в плечо и ставят подножки. Лицо моего брата в ссадинах и кровоподтеках. Я хочу размозжить мозги всем, кто посмел причинить ему и Феликсу боль.

Моторы автомобилей не глохнут. Школьники снова заключают нас в центр кольца. Мы жмемся друг к другу — спина к спине. Я концентрирую помутневший от пелены свирепости взор на ухмыляющейся роже Мохина.

— Раздевайтесь, — говорит буднично, как будто просит запасной карандаш.

Совсем поехала крыша.

— Че ты мелешь? — рычит Макар.

— Пасть захлопни, гнида кудрявая, — вынимает из кармана школьного пиджака телефон и наводит на нас. — Раздевайтесь. По-хорошему прошу.

— Вы тут все педики, что ли? — выплевывает брат и немедленно получает взашей кулаком. Падает на колени и скрючивается с протяжными болезненными стонами. Феликс садится рядом с ним и накрывает собой его спину.

— Какого хера вы творите?! — ору я. С рывком бросаюсь к Мохину, чтобы выбить из рук сраный телефон.

Ясность ума… рассудительность… Они переходят все допустимые границы!

Данил со смехом отскакивает назад. Еще немного, и я бы добрался до него, но меня хватают под локти и тащат обратно. Чужие кулаки врезаются в солнечное сплетение, точно выбивая из легких остатки кислорода.

— Я, между прочим, хочу помочь вашей лузерской тройке, — сообщает Мохин, сверкая издевательской улыбкой. Ходит из стороны в сторону, подбирая ракурс. — Сделаем видос, зальем в сеть, и вы обретете популярность.

— Я тебя убью, — клянусь я.

Мохин хохочет, как больной, хватаясь за живот.

— Ты — чертов нищеброд. Ты и пальцем не посмеешь меня тронуть. Даже если попытаешься кому-нибудь рассказать об этом, — он широко разводит руками, — тебе не поверят. Я позабочусь.

Как же чешутся кулаки начистить этому ублюдку морду. Но он прав. Я, Макар и Феликс сами по себе. За нас никто не вступится. Даже Лаврентий Андреевич. Нет сомнений, что за жестокой проделкой Мохина и его дружков стоит Дана. А она, если постарается, убедит кого угодно в том, во что сама верит.

Но плясать под дудку негодяев я не буду. И мои братья не станут. Я переглядываюсь с ними и вижу одобрение в оскорбленных глазах.

Мы лучше сдохнем, но не прогнемся и не унизимся подобным образом.

— Пошел ты, Мохин, — тычу в него средним пальцем. — Пошли вы все, сволочи.

Осознаю, что мое отречение от роли безропотной цирковой обезьянки не аукнется снисхождением. Я разжигаю в чудовищах нездоровый запал сравнять нас с землей. Они накидываются, словно изголодавшиеся волки на мясо. Срывают одежду, обувь, даже трусы… только и слышится ее треск по швам.

Звери под личинами подростков, будущие отцы. Чему эти уроды смогут научить своих детей? Им нужно дружно взяться за руки и вымереть.

Раздетых до абсолютной наготы и избитых нас оставляют валяться в траве. Подонки рассаживаются по машинам, но не уезжают. Нет. Они съезжают с тропы и начинают кружить вокруг нас в опасной близости, пуская пыль во все лицевые отверстия.

Жмурясь от грязи, я пытаюсь разглядеть, в какой стороне находится речка в надежде, что сумеем добежать до нее и переплыть. Журчание маскируется крикливыми возгласами тупых приматов, визгом шин, ревом альтернативного рока, разрывающего динамики автомобильной стереосистемы.

Ублюдки в восторге от представления, которое учинили.

— Я их прикончу, — натужно шипит Макар. Из его красных глаз сочится влага, а рот искажен в зверином оскале. — Я вас прикончу, твари! — исступленно кричит им и вертится вокруг своей оси.

Мы поквитаемся. Жизнью клянусь.

Но нам нужно пережить этот день.

В конце концов, Мохин и его свора просто уезжают. В неизвестном направлении, с нашей одеждой…

Им плевать, как мы выберемся. Им плевать, что никто из нас понятия не имеет, где находимся: как далеко от ближайшего населенного пункта. Умрем в пути, или доберемся и обратимся за помощью.