Больное сердце

Андрей Буторин, 2023

У тебя больное сердце, а ты назло отцу прыгаешь с парашютом? Глупее не придумать, даже если тебе двадцать два, и ты хочешь быть самим собой. Увы, собой уже не получится. Сердце-то не железное!.. Ну да, оно теперь из сверхпрочных сплавов двадцать третьего века, ведь и там нашелся бунтарь с больным сердцем, прыгнувший с парашютом. И сердце у вас уже одно на двоих. Как и само тело. А далекое будущее стало реальностью, в которой придется не только жить дальше, но и бороться за жизнь – и не только свою.

Глава вторая

Окончательно увериться, что он не сошел с ума, а действительно делит одно тело с кем-то еще, не смог пока ни Тимон, ни Тимур, но споры и разбирательства по этой теме они пока оставили, поскольку оба вспомнили, что данная ситуация не самая критическая в их положении. Действительно жизненно важной была сейчас проблема с сердцем, ведь обоим было понятно, что во время прыжка с парашютом оно отказало. Тимофей понимал еще и то, что со своим сердцем он расстался навсегда, равно как и с телом; как минимум руки он уже видел, и они были явно чужими: с большими ладонями, широкими запястьями — совсем не его «цыплячьи лапки». То есть вместе с телом общим было сейчас у них и сердце. Больное сердце, из-за которого они… ну хорошо, в данном случае Тимур попал в клинику. Сейчас сердце не болело, но дискомфорт в груди оставался, и очень хотелось выяснить, к чему пришли медики и что им уже удалось сделать.

Тимон по-прежнему не мог шевелиться, но и Тимур не смог ни сесть, ни даже дотронуться до груди — сиреневый «туман» препятствовал этому, становясь неподатливо-упругим.

«Что это за хрень?» — спросил Тимофей.

«Медея, — ответил Тимур. — Медицинская система. Я не медун, в деталях не разбираюсь, но вот то самое облако, в котором я лежу, — часть всей этой большой дуроты… охрененно умной дуроты!.. которая может вылечить кучу болезней без участия врачела».

«Врачел, ты говорил, это врач-человек? Он вообще придет? Как я понял, твое сердце даже у вас вылечить пока не могут, так что Медея эта, похоже, нам просто помереть не дает, а не лечит».

«Не знаю, — неохотно ответил Тимур. — Ну да, Медея сердце не вылечит, но что-то у меня сейчас вообще как-то не так внутри… Надо врачела, реального медуна ждать, пусть расскажет».

Ждать пришлось недолго. Послышались легкие шуршащие шаги, и рядом с Тимоном-Тимуром возникла симпатичная девчонка — лет двадцати на взгляд Тимофея — с ярко-желтыми короткими волосами и в точно такого же цвета блестящем комбинезоне.

Тимур мысленно фыркнул:

«Какая она тебе девчонка? На медунов знаешь сколько учатся? Ей не меньше тридцатника, а то и все пятьдесят. Хотя нет, медуницы обычно себе для солидности…»

Договорить он не успел, девчонка… ладно, пусть будет девушка… заговорила тоже. Только, разумеется, вслух:

— Тимур Шосин! Меня зовут Осень Славина, я кардиомед третьего счета. Приветствую тебя в нашей клинике и поздравляю с перенесенной операцией.

«Что?! — захотелось выкрикнуть Тимону. — С какой операцией?!» Но оказалось, что говорить вслух он тоже не мог — губы и голосовые связки не подчинялись ему, как и все остальное. Но вместо него с этим прекрасно справился Тимур:

— Что?! С какой операцией?!

— У тебя остановилось сердце, — широко улыбнулась желтая Осень. — Чтобы не лезть в медицинские дебри, скажу простым языком: оно сломалось. Его было уже не вернуть в рабочее состояние. Поэтому я поздравляю тебя с новым сердцем! Теперь ему не страшны никакие нагрузки.

— Но мой отец… — Тимур заткнулся, и Тимон «услышал», как тот безжалостно материт себя за то, что чуть не проговорился.

— Твой отец давно погиб, — удивленно посмотрела на него медуница.

— Да, но… он был бы против. Он не любил всяких вот этих замен живого на искусственное. И в память о нем я не хотел…

— Если бы мы не поставили тебе это сердце, не было бы вообще никакой памяти. Ты бы умер. Ты и так умер, провел в состоянии клинической смерти больше, чем… Впрочем, все обошлось. Ты снова жив, ты в здравом уме, ты можешь не думать о своем сердце. Оно надежно настолько, что с ним тебе можно все!

Тимофей «услышал», как забегали мысли Тимура:

«Ага! Я был мертвым дольше, чем можно! Мозг не получал кислород… Вот что такое этот Тимон — последствие клинической смерти! Нужно сказать ей о голосе в моей башке!.. Нет… Шакс! Нельзя говорить! Меня исключат из училища!.. О-па… А с железякой вместо сердца не исключат?..»

Тимон был тоже обескуражен услышанным, поэтому даже не успел вмешаться во «внутренний монолог» Тимура. Тем более тот уже вновь говорил с Осенью:

— Значит, с этим сердцем нет никаких ограничений?

— Представь себе! — Улыбка желтой медуницы стала еще шире. Зубов, как показалось Тимону, было у нее штук сорок — и все сверкали идеальной белизной.

— То есть, я могу продолжить учебу в космолетном?..

Улыбку с лица Осени будто унесло ветром. Осенним.

— Видишь ли… — сказала она. — Одно небольшое ограничение у этого сердца все-таки есть. Оно не выносит сильного холода.

— В космос летают не в холодильниках!

— Да. Но сам космос… Насколько мне известно, температура там близка к абсолютному нулю.

— Я же не собираюсь гулять по космосу без скафандра! — нервно рассмеялся Тимур. — А если вдруг соберусь, меня никакое сердце не спасет.

— Решение в любом случае принимаю не я, — с новой, уже не столь широкой улыбкой развела руками медуница. — Но данные об операции в училище видели. И… минутку… Можешь подключить ид-чип.

Осень махнула рукой на одну из полупрозрачных стен, а Тимур сделал какое-то мысленное усилие — Тимофей не смог уловить его суть, — и на стене проступили символы, напоминающие иконки компьютерного рабочего стола. Затем стали очень быстро мелькать подобия окон операционной системы, пока не осталось одно, увеличившееся на полстены. Там, помимо незнакомых Тимону символов и неких таблиц имелся и небольшой по объему текст. Глазами тоже управлял Тимур, так что Тимофей успел выхватить лишь пару фраз. Но и этого было достаточно, чтобы все понять: «…по медицинским показаниям… исключить из списка курсантов…».

«Шакс!» — подумал Тимур.

«Звездец!» — согласился Тимон.

Сердце у них хоть и было теперь искусственным, по-прежнему оставалось больным.

Проблема с исключением из училища вылилась сразу в несколько новых, главными из которых были деньги и жилье. Космолетное училище было, выражаясь знакомыми Тимону понятиями, не коммерческим, во время учебы там курсантам платили что-то вроде стипендии, вдобавок их обеспечивали бесплатным жильем, обмундированием, питанием… Официально это называлось «материальным содержанием», сокращенно «ма-со», но курсанты, конечно же, преобразовали название в «мясо». Так вот, «мяса» Тимур, разумеется, тоже лишался. Правда, лечение ему оплатили и даже оставили на довольствии еще на неделю после выписки — для полного восстановления и поисков новых источников к существованию. Тимон был приятно удивлен такому благородству. А вот Тимур, для которого такие порядки были привычными, мысленно негодовал и ругался так долго, что это в конце концов достало Тимофея:

«Нас вылечили, не выставляют сразу на улицу, а ты материшься!»

«Нет никаких"нас"! — последовал возмущенный ответ. — Ты просто галик в моей башке из-за того, что я был дохлым дольше, чем можно, понял? Так что заткнись, пока я не позвал психомеда!»

«Он тоже станет лечить тебя бесплатно?»

«Станет, куда денется! Это ведь тоже из-за прыжка, а прыжок — из-за учебы, а не по моей прихоти».

«Знаешь, что меня удивляет? — спросил Тимон, и тот вопрос на самом деле возник у него не впервые, так что для Тимура он точно не стал неожиданностью. — Что эти ваши… медуны с медуницами не докопались, что сердце у тебя изначально было больное. А по всем данным — вроде как ништяк».

«Я сам не пойму. Это просто везуха, узнали бы — сразу пинка под зад безо всякого"мяса", а за операцию долг бы неслабый повесили… Шакс! Ты опять?! Не понял?! Зову психомеда!»

«Зови. Псих-то уж точно копать начнет и до всего докопается. Ты говоришь, что долг повесят и пинка под зад? А уголовной ответственности за подделку документов… ну, за левый чип, у вас не предусмотрено?»

«Шакс-шакс-шакс!..»

«Вот-вот. Так что давай-ка жить дружно».

«Заглохни! Не хочу я с тобой жить — ни дружно, ни как-то еще!» — задергался Тимур, причем реально, физически, так что подергаться пришлось и Тимону. И он не выдержал:

«Ты думаешь, мне хочется?! Да мне в сто раз хуже, чем тебе! Ты у себя дома, в своем времени, а я — не пойми где, мне такое и не снилось! Может, это мой предсмертный бред! Думаешь, не страшно?! И ты, долбаный нытик, в своем теле, а я и пальцем шевельнуть не могу! Мне выть от всего этого хочется, но даже это у меня не выходит!» — И он на самом деле зарыдал, но мысленно, опять же мысленно — иного ему было не дано.

Хотя… Тимофей ощутил, как по щеке скатилась слеза. И почти сразу же — по другой. Тимур, разумеется, это тоже почувствовал.

— Что это?.. — хрипло спросил он. Вслух спросил, настолько был поражен.

«Теперь ты… понял?.. — от неожиданности прервал рыдание Тимон. — Теперь веришь, что я не галик?»

«Это еще ничего не значит, — уже мысленно буркнул Тимур, но непреклонной уверенности у него больше не чувствовалось. — Из-за галиков тоже всякое бывает. Психомед бы… Э!.. Ладно…»

Было решено заключить временное перемирие. Договорились, что Тимон не будет сознательно выводить из себя Тимура и вообще специально нарываться, Тимур же больше не станет на него орать, называть бредом и заставлять заткнуться. Но поверить окончательно в то, что они теперь — два разных человека, разделенные двумя с половиной столетиями и оказавшиеся в одном теле, оба так и не смогли. Впрочем, Тимофею в это все же верилось больше, что и понятно, иначе оставалось поверить либо в галлюциногенную кому, либо в предсмертную агонию сознания.

Тимона обнадежило, что он смог по-настоящему заплакать — тело отреагировало на его эмоции. Может, как раз из-за сильных эмоций это и стало возможным? Может, со временем он может сделать что-то и не впадая в истерику? Ему так хотелось в это верить, так не терпелось почувствовать себя по-настоящему живым, что он попросил Тимура дать ему возможность попытки сделать что-то самому. Да хоть моргнуть, или пальцами пошевелить.

«А я тебе не даю, что ли?» — проворчал Тимур.

«Мне кажется, да. Не специально, я не это имею в виду. Но по-моему, ты инстинктивно этому противишься, как бы крепче сжимаешь руль».

«Чего я сжимаю?.. А! Это такой рычаг управления в древних тарантасах?»

«Ну, почти, — не стал вдаваться в подробности Тимон. — Так что, дашь немного порулить?»

«Попробуй. Все равно ведь ты гал…»

«Мы же договорились!»

«Ладно, молчу. Давай, моргай».

И Тимофей моргнул! Во всяком случае, он дал мысленную команду глазам на мгновение закрыться — и они ему подчинились! Или все-таки не ему? Вдруг моргание произошло рефлекторно, и совпадение вышло случайно? Нет, надо было сделать что-то более определенное. Да хотя бы те же пальцы! Пусть это будет указательный на левой руке. Тимон сосредоточился, представил, как он сгибает палец — и тот шевельнулся! Действительно шевельнулся! Не согнулся полностью, но все-таки!

«Ты тоже это чувствовал?!» — восторженно спросил он у Тимура.

«Чувствовал, чувствовал», — буркнул тот.

Ему определенно не понравился этот опыт, и Тимофей его понимал: кого бы обрадовало, что твоим телом управляешь не ты сам, а кто-то чужой, сидящий внутри твоей головы. Приятного мало! Кроме того Тимон это не просто понимал, но и чувствовал, поскольку область восприятий была теперь у них тоже общей.

«Я без спросу не буду, — пообещал он. — Но ты мне иногда разрешай, потому что… мне это надо».

Тимур ничего не ответил, но Тимону и так было ясно, что его «напарник» тоже это чувствует. Да и как иначе? К этому было трудно привыкнуть, но этого было не изменить.

А еще они договорились, что Тимур при знакомстве с новыми людьми будет представляться Тимом — все-таки Тим было приемлемым сокращением для обоих имен. К тому же, когда дело касалось общих чувств и ощущений, а физически и физиологически они по определению были едиными, им самим было тоже проще не делить это на двоих, а быть тем же Тимом.

Желтоволосая Осень навестила их — или теперь можно было сказать: его, Тима? — на следующий день, преувеличенно радостно объявила, что все показатели в норме, и что пациент может быть свободен.

Тимофей впервые в новом теле стоял на ногах. Он думал, что после двухсуточного практически неподвижного лежания — сиреневооблачная Медея не позволяла вставать даже по естественным надобностям, прекрасно со всем справляясь сама — почувствует слабость, головокружение, но все было в полном порядке, медицина двадцать третьего века показала себя с самой лучшей стороны.

Правда, кардиомед Славина напомнила на прощание, что искусственное сердце не выносит сильного холода.

— Что значит «сильного»? — спросил Тим. — Голышом в прорубь? — Эта фраза принадлежала Тимону, но Тимуру она так понравилась, что он ее озвучил.

— Если там вода, то можно и в прорубь, — не моргнув ответила Осень. — Температура воды не бывает ниже нуля, это для твоего сердца не страшно. Но если ты без теплой одежды пробудешь на тридцатиградусном морозе минут десять, то сердце почти наверняка остановится. Чем ниже температура, тем меньше времени потребуется для его остановки.

— Мне кажется, на морозе без одежды и с обычным сердцем вряд ли кто-то долго выдержит, — сказал Тимур.

Ему было очень обидно, и Тимон искренне разделил с ним эту обиду: в самом деле, как же это было несправедливо — исключать из училища за сверхпрочное, сверхнадежное сердце, которое могло остановиться лишь при каких-то совсем уж невероятных условиях! Но спорить на этот счет было совершенно бесполезно, тем более с медуницей, от которой вообще ничего не зависело. А вот за спасение жизни ее поблагодарить все-таки стоило, что Тим и сделал.

А потом, в раздевалке с зеркальными стенами, Тимофей впервые увидел свое новое тело целиком. Не удержавшись, он ахнул — это получилось сделать вслух, что не понравилось Тимуру. Но Тимон был искренне восхищен идеальными пропорциями телосложения, прекрасно — не перенакачано, а в самую меру — развитой мускулатурой, да еще при таком суперском росте! Именно о чем-то подобном он несбыточно мечтал прежде, зная, что таким ему не бывать никогда. И вот он смотрит — смотрит в зеркало! — на свой, казалось бы, недостижимый, но чудесным образом достигнутый идеал… От подобных чувств и мыслей даже ворчун Тимур растаял. Но Тимофей тут же вспомнил, какую цену ему пришлось заплатить за исполнение столь необязательной мечты, и грустно вдруг стало обоим.

Тим еще раз взглянул на себя в зеркало, и Тимон обратил внимание, что послеоперационный шрам отсутствует.

«А зачем он? — отреагировал на его удивление Тимур. — Где-то слышал, что у вас, в древности, шрамы украшали лицо мужчины, так это ведь не лицо».

«Ничего себе у вас медицина! — искренне восхитился Тимон. — Или это Осень такая мастерица? Кстати, вы с ней что, знакомы?»

«Познакомился одновременно с тобой, — хмыкнул Тимур. — С чего вдруг такая мысль?»

«И ты ей"тыкал", и она тебе».

«Но-но, ты думай, о чем… думаешь! Что я ей куда тыкал?! — тут Тимур «распознал» мысли напарника и поразился еще больше: — Так она же не знала, что нас двое, вот и говорила"ты", а не"вы"! А уж она-то точно была одна, зачем я должен был ее во множественном числе называть? Она же мне ничего плохого не сделала… Погоди-ка, это же у вас в прошлом такая нелепость была в моде? Вроде как"вы" — это вежливо?.. Забудь. И не вздумай кому ляпнуть… А, ну да, ты же и не сможешь… В общем, у нас назвать кого-то на"вы" — это, считай, оскорбление. Ну, морду за такое не бьют, но ты показываешь челу при этом, что ты его не уважаешь».

Объясняя это, Тимур достал из круглой ячейки в стене почти невесомый комок серой ткани, которую принялся надевать на себя, и которая в итоге оказалась обтягивающим тело, но при этом практически не ощущавшимся комбинезоном. Движений он не сковывал точно. Обулся же Тим в смешные на вид, какие-то девчачьи красные тапки, тоже оказавшимися очень удобными и почти не имеющими веса.

Тимон все ждал, когда же он окажется на улице, чтобы увидеть наконец воочию город будущего. Тимур на это мысленно расхохотался, а потом посокрушался, что нельзя спрятать мысли — очень уж ему хотелось устроить «гостю из прошлого» сюрприз. Но Тимофей теперь сам уже знал, что наружу им выходить не понадобится — внутренняя транспортная система пронизывала весь город густой сетью насквозь во всех направлениях, включая все здания и сооружения. Войдя в тракап — транспортную капсулу — в каком-нибудь учреждении на окраине, ты через несколько минут, максимум полчаса, если целью была противоположная окраина, оказывался у себя дома или где-то еще, не покидая тракапа. При этом движение капсулы, да и то незначительно, ощущалось лишь, когда она меняла траекторию с вертикальной на горизонтальную. Такой симбиоз личного вагона сверхскоростного метро с лифтом. Управлялся же тракап с помощью все того же ид-чипа, то есть, по сути, стоило лишь подумать о конечной цели пути, используя некоторые мыслительные техники, в которых Тимон до конца еще не разобрался. Ид — сокращенно от «идентификационный» — чип был тут, можно сказать, всем, начиная от удостоверения личности и медузы, заканчивая кошельком и средством суперсвязи — тоже, конечно же, мысленной. Тимофею пока страшно было лезть в дебри и разбираться, что можно делать с помощью ид-чипа еще. Для начала следовало хотя бы немного понять, что в принципе все это самое «еще» значит.

Жил Тимур в очень, нужно сказать, малюсенькой квартирке, которая принадлежала общежитию космолетного училища — называлось это непроизносимым термином, но означало то же самое — и несмотря на свои размеры имела все, необходимое для вполне комфортного проживания, которого для Тима осталось здесь, увы, всего на семь дней.

Поэтому, заказав в овальном окне с означающими всевозможную еду символами доставленный туда же через две-три минуты весьма вкусно пахнущий обед, Тим плюхнулся в висящее, казалось, прямо в воздухе полупрозрачное кресло и, поглощая не всегда знакомые для Тимофея, но все вполне съедобные блюда, уставился в стену.

Тимон уже знал, что напарник нацелился на здешнее, только куда более глобальное и всеобъемлющее, подобие интернета, — и впрямь на… а точнее, перед стеной, замелькали окна, панели, значки, символы… Мало того, знал Тимон и что именно Тимур хочет найти — какую-нибудь работу, пусть пока и временную, но дающую хотя бы минимальные средства к существованию.

Тимофей успел понять, что без хорошего образования и мало-мальского опыта работы в двадцать третьем веке тоже было несладко. Даже более несладко, чем в родном и безвозвратно далеком двадцать первом, — тогда хоть дворником можно было устроиться, теперь же подобный труд полностью автоматизировали и роботизировали.

Да, по большому счету Тиму не грозила голодная гибель. Даже по малому счету не грозила: настали времена, когда и любой безработный имел какую-никакую крышу над головой и бесплатное, пусть и не всегда особо вкусное пропитание. Но это была, конечно, не жизнь — существование, на которое ни Тимур, ни Тимон никогда бы не согласились — лучше уж еще раз откуда-нибудь прыгнуть. Без парашюта. А по большому счету можно было просто пойти к папе и покаяться. И все — Тиму была бы гарантирована такая жизнь, какую бы он захотел. С учетом папиных условий, разумеется.

Тимофей вспомнил своего отца. Пошел бы он к нему на поклон в подобных условиях?.. И… в горле вдруг встал горький ком…

«Э, ты чего?! — возмутился Тимур. — Если ты готов был пойти, то я иду к психомеду! В долги влезу, но пусть тебя из моей башки выковыривает!»

«Да не ной ты! — огрызнулся Тимон. — Звездец!.. Никуда бы я не пошел! Накатило просто… Думаешь, легко вот так все сразу забыть?»

Действительно, вспомнив отца, он ощутил не запоздалое раскаянье, а всего лишь ностальгию, острую тоску по прошлому — в обоих для него смыслах этого понятия. Но — как накатило, так и отпустило, тем более что Тимур уже распалился:

«Никогда, никогда в жизни я не пойду к отцу! Я упаду к нему в ноги лишь в том случае, если меня туда приволокут мертвого! И эти, которые дурацкие инструкции пишут, из-за которых здоровых в калеки списывают! Валитесь вы все в шакс! Мне тошно вас не только видеть, но и рядом с вами жить! Все! Я сваливаю! Хватит!»

«Кого приволокут мертвого?.. — внутренне похолодел от дурного предчувствия Тимофей, не в силах разобраться в хаотично мелькающих мыслях разъяренного напарника. — Куда ты сваливаешь?!..»

— В шакс! В космос! Куда угодно! — вслух завопил Тимур.

При этом он отсутствующим взглядом смотрел на бегущий перед ними поток данных. И Тимон ухватил кусочек одной из промелькнувших строк: «…звезда 51 созвездия Пегаса».

«Стой! — «закричал» он Тимуру. — Как это понимать? Да, уже знаю, что вы забрались далеко в космос. Но что, даже туда можно устроиться на работу?!»

«А?.. — встрепенулся Тимур. — Где?..»

Он быстро отмотал полосу объявлений к нужному месту, и они вместе с Тимоном несколько раз перечитали небольшое объявление — один лишь сухой текст, без каких-либо рекламных украшательств: «Требуются рабочие на лесозаготовки. Планета Эстер, звезда 51 созвездия Пегаса. Оплата сдельно-премиальная. Сумма заработка астрономическая».