Сердце некроманта

Наталья Шнейдер, 2023

Сама того не желая, я, светлая жрица, спасла от смерти некроманта. Теперь я – беглая отступница. Все, чему меня учили, все, во что я верила, оказалось ложью. Единственный, кто остался рядом – этот мужчина, отдавший душу тьме. Он твердит, что объединив силы мы способны на многое, а я…Я уже не знаю, чему верить. Только глупое мое сердце не хочет с ним расставаться.

Глава 1

Пламя факела колыхнулось, выхватив из темноты лежащее на скамье тело.

Обнаженное мужское тело.

Я ойкнула, тут же прикрыла рот ладонью. Заставила себя выпрямиться, натянув на лицо непроницаемую маску. Служительнице пресветлого Фейнрита не к лицу смущаться перед рабом Алайруса. Даже если щеки горят так, что, наверное, могут осветить камеру поярче факела — я сильнее приспешника темного бога, а низменным помыслам сейчас и вовсе нет места.

Стражник шагнул вперед, приблизившись к узнику. Факел, словно издеваясь, высвечивал то перевитое мышцами плечо, то упругие ягодицы. Во рту пересохло, и перестало хватать воздуха. Я уставилась в стену прямо перед собой — но она тонула во мраке, и взгляд сам собой устремился вниз.

Стражник подошел ближе, осветив темного целиком. Отчаянно стыдясь саму себя, я уставилась на него и снова едва не вскрикнула. На спине живого места не было — вспоротая кнутом кожа чередовалась с ожогами.

«Он некромант, — напомнила я себе. — Возможно, он это заслужил».

Только дышать стало еще труднее — и сейчас вовсе не потому, что я впервые видела нагого мужчину.

— Прикройся, паскудник, — гаркнул стражник.

Узник поднял голову, длинные черные волосы упали на лицо.

— Зачем? — голос был хриплым, точно карканье ворона. — Вы так старательно меня раздевали!

— Прикройся, — повторил стражник.

Он подобрал с пола и швырнул в черного ком тряпья. Тот вздрогнул, когда ткань упала на обнаженную спину, по телу пробежала судорога, но только неровный вздох выдал, что ему больно.

Сквозь гриву спутанных волос блеснули глаза.

— Неужели пресветлую сестру так смущает мой голый зад?

Я хватанула ртом воздух, судорожно подыскивая подходящий ответ.

— Ох, как я мог подумать так плохо о юной и чистой деве? — ухмыльнулся узник. — Конечно же, ее смущают раны, что нанесли мне ее братья ради моего же блага!

Стражник вздернул его за волосы, глухой стон сменился вскриком, когда кулак врезался узнику в лицо.

— Да я тебя…

— Хватит! — воскликнула я. Стражник выпустил узника, я решительно шагнула вперед, встав между ним и черным. — Вы! — Я ткнула стражника в грудь. — Оставьте нас. Пусть остается как хочет. Исповедь не требует одежды.

В конце концов, какова цена принесенных обетов, если меня может смутить полуживой смертник? Я должна быть выше любых низменных чувств. Любых.

— Но сестра… — начал было стражник.

— Речь идет о душе этого человека, и в сравнении с ее спасением голые телеса…

— Даже если это первые голые мужские телеса, которые ты видишь, сестра? — смех черного, хриплый и страшный, хлестнул, точно плеть.

Я стиснула зубы. Каков бы ни был этот человек, речь идет о спасении души. Моей гордыне здесь не место.

Стражник отодвинул меня, точно куклу. Ударил черного. В этот раз узник не вскрикнул.

— Довольно! — Я схватила стражника за плечо, оттаскивая. — Я сказала, оставьте нас!

— Зря вы, сестра. Он под пыткой глумился над нами, и над вашим добросердечием только поглумится. — Брезгливо скривившись, страж обтер кулак о накидку, прикрывавшую кольчугу.

Я вскинула голову.

— Я пришла сюда исполнить свой долг, и я его исполню.

Стражник усмехнулся. «Пой птичка, пой. Посмотрим, надолго ли хватит твоего рвения», — было написано у него на лице. Я изобразила самое непреклонное выражение, на которое только была способна. Да, я совсем недавно приняла посвящение, и этого человека должна была исповедовать сестра Елена. Но она заболела, а матушка Епифания велела идти мне. «Чем раньше ты увидишь зло во всей его неприглядности, тем лучше,» — сказала она.

Этот человек был воплощенным злом, но сейчас мне хотелось ударить стражника, а не его.

— Что ж, воля ваша. Стучите, если что. — Он воткнул факел в крепление на стене.

Скрипнули петли, стукнула дверь. Я осталась наедине с узником.

Сердце подпрыгнуло к горлу, мешая дышать. Я вскинула голову. Я пришла сюда исполнить свой долг, и я его исполню.

Черный медленно, с видимым усилием, сел на нарах. Откинул со лба волосы, открывая лицо — лицо молодого мужчины. Если бы не опухшая скула и тонкая струйка крови от разбитой губы, его можно было бы даже назвать красивым. Разве зло не должно было наложить на него свой отпечаток? Разве некромант может быть таким…

Я заставила себя выкинуть из головы неуместные мысли. Будет о чем поговорить на исповеди с матушкой Епифанией, но сейчас я здесь за другим.

— Извини, что не могу приветствовать тебя стоя, как подобает, сестра. — Он посмотрел на меня с насмешливым любопытством.

«И слава Пресветлому,» — едва не вырвалось у меня. Не хватало еще, чтобы он встал, явившись во всей красе. Щеки обожгло, и я поспешила выбросить из головы грешные помыслы.

— Твои братья слишком усердно пытались наставить меня на путь истинный. — Голос черного окреп, обретя силу, сейчас это было не хриплое карканье, а глубокий низкий баритон.

Я посмотрела ему в лицо — ни раскаяния, ни страха. И собственная нагота его, казалось, вовсе не смущала.

По коже пробежал холод, я зябко передернула плечами. Сквозняку здесь было неоткуда взяться, но воздух казался промозглым. Камень и темнота давили.

— Оденься, — постаралась сказать это как можно мягче. Нет, меня тоже не должны волновать «обнаженные мужские телеса», тем более что, разговаривая, надо смотреть друг другу в лицо, а не на… ниже пояса. — Здесь холодно.

— Да ты никак шутишь, сестра? Здесь жарко.

И в самом деле, у него на лбу проступила испарина. Я мысленно обругала себя. Так вот откуда этот блеск глаз — не насмешка, а жар. И наглость тоже оттуда — этот человек просто болен и не отдает себе отчет…

— Здесь холодно, — повторила я, подходя к нему. Протянула руку — пощупать лоб, но черный перехватил мое запястье, и я едва не вскрикнула. То ли от неожиданности, то ли от жара его пальцев, обжегшего мою кожу, то ли от боли — его хватка оказалась слишком жесткой для человека, якобы неспособного держаться на ногах.

— У тебя жар.

Я потянулась к магии — и словно провалилась в пустоту. Это оказалось так неожиданно и жутко, что я едва устояла на ногах.

— В кладку встроены артефакты, поглощающие магию. — В голосе черного прозвучала что-то вроде… сочувствия? — Ты здесь так же бессильна, как и я.

Я снова обругала себя — как я могла забыть! Конечно, никто не оставит некроманту возможность колдовать.

— Я принесу тебе отвар ивовой коры. И…

Его смех, жесткий и страшный, заставил меня отшатнуться.

— Как трогательно, — сказал черный, отсмеявшись. — Пытаться избавить от жара человека, которому скоро станет еще жарче.

Я прокусила губу, пытаясь сдержать навернувшиеся от обиды слезы.

— Грешно смеяться над милосердием.

— Так я и есть грешник. — Он попытался пожать плечами, но движение оборвалось, едва начавшись, лицо на миг исказилось от боли. Или мне это показалось — потому что, когда я заглянула ему в глаза, в них по-прежнему были лишь любопытство и насмешка. — Ты зря пришла, сестра.

— Я пришла исповедовать тебя и подготовить к последнему пути.

— Исповедовать? — усмехнулся он. — Пока твои братья-инквизиторы будут внимательно слушать, не назову ли я каких имен?

— Тайна исповеди нерушима! — возмутилась я.

Он замер на миг, а потом вдруг ухватил меня за запястье, стремительным рывком притянул к себе. Я едва удержалась на ногах, воздух застрял в горле, мешая вскрикнуть. Черный свободной рукой сжал мой подбородок, заглядывая в глаза, и я застыла, завороженная этим взглядом, кажется, даже забыв, как дышать.

— Откуда ж ты взялась, такая наивная птичка? — Он провел большим пальцем по моей скуле, и это прикосновение обожгло меня. — Или они думали, что, если пришлют тебя вместо какой-нибудь старой сколопендры, я растрогаюсь и разболтаюсь?

Я рванулась, отчетливо понимая: даже измученный и ослабевший, он сильнее. Надо было крикнуть, позвать на помощь, но грудь словно перехватило ледяным обручем и воздух застрял в горле.

Черный выпустил меня так же неожиданно, как схватил, и я едва удержала равновесие. Отступила к двери, паника захлестывала разум. Бежать! Из этого каменного мешка, что в месте с силой тянет из меня, кажется, и саму жизнь. От этого жуткого черного, способного лишь посмеяться над последним таинством.

Нет. Мой долг, долг жрицы пресветлого Фейнрита — заботиться о душах, которые еще можно спасти. Этот человек — воплощение зла, но господь в милосердии своем способен принять и эту душу.

Этот человек страдает от боли, и жар мутит его разум. Значит, я должна быть разумной за двоих.

— Здесь есть воздуховоды, иначе ни один узник не протянул бы и суток, — усмехнулся черный. — А где есть воздуховоды, там есть и уши. Ты зря пришла, сестра.

— Речь идет о твоей душе. Исповедь и покаяние…

— Покаяние? — Он поднялся, шагнул ко мне, и я попятилась, разом забыв обо всем, перестав видеть хоть что-то, кроме его лица, сейчас искаженного яростью. — В чем я должен покаяться? В том, что таким родился? Что Алайрус дал мне силу, не спрашивая моего желания? Или в том, что осознав эту силу, я не приполз к вам на коленях, чтобы вы забрали ее вместе с моей волей и разумом? Покаяться в том, что не согласился стать рабом, покорным големом?

Каждое его слово хлестало, словно пощечина, и с каждым словом я отступала, пока не уперлась спиной в стену. Но черный не отставал, и сейчас он навис надо мной и смотрел сверху.

— Если выбор между покорностью и костром — я выбираю костер. Ты зря пришла, сестра. Мне не в чем каяться, и исповедоваться я не желаю.

Зло и гордыня. В нем в самом деле не осталось ничего, кроме зла и гордыни. И все же я должна была…

— Ты выбрал, как жить, но жизнь коротка…

Да уж, куда как короче. Ему, наверное, не больше двадцати пяти. Даже младше моих братьев.

— Без покаяния ты обрекаешь свою душу на вечные… — Я осеклась под насмешливым взглядом.

— Так ведь потому меня и ждет костер, не так ли? Чтобы пламя сожгло зло, очистило душу, и она могла предстать перед Фейнритом…

Он отвернулся, двинулся к нарам, и я, наконец, вспомнила, как дышать. Только взгляд никак не мог оторваться от него, то и дело возвращаясь к широким плечам и гордой посадке головы.

К багровым струпьям ожогов и кровавым полосам от кнута.

— Хотя я предпочел бы тот мрак, где царит Алайрус. Он, по крайней мере, не лицемерит.

Черный пошатнулся, и я рванулась к нему прежде, чем поняла, что делаю. Подхватила под локоть. Он оттолкнул меня — сильно и больно. Я вскрикнула, теряя равновесие. Распахнулась дверь. Черный ухмыльнулся.

— Тайна исповеди, значит…

Кулак стражника врезался ему под дых, обрывая слова.

— Не смей! — закричала я. Забыв о том, что пресветлой жрице подобает хранить достоинство, бросилась на стражника, оттаскивая его за плечи. — Прекрати! Он ничего мне не сделал!

Стражник развернулся. «Тогда чего орала?» — было написано у него на лице.

— Проводите меня, — выдавила я, из последних сил стараясь не расплакаться.