До дрожи

Ана Сакру, 2023

Алиса: Я люблю Глеба Яновича Наумова, своего преподавателя истории, уже год.До этого вечера мне казалось, что безответно.Но сегодня у меня наконец появилась надежда, что мы сможем быть вместе, несмотря на разницу в положении и возрасте.И я сделаю всё, чтобы наш шанс быть счастливыми не упустить.Слышал меня, Базов?Можешь шантажировать меня сколько угодно, настоящую любовь не сломить!Она преодолеет любые преграды, придаст сил, осветит путь во тьме…Артём, придурок, хватить ржать!Тебе такие чувства просто недоступны…Артём: Можешь крутить носом сколько угодно, Цветочек. Я всё равно поимею тебя.История Алисы Лютик. Совершенно самостоятельная.#пошло и смешно#весело и грустнои #точно_душевно

Глава 2. Алиса

Признание срывается с губ так легко, а вот оглушающую тишину после него пережить практически невозможно.

У Глеба Яновича натурально отвисает обожаемая мной челюсть, а прекрасные голубые глаза, вылезая из орбит, очень рискуют окраситься лопнувшими капиллярами.

Меня накрывает паникой и безбашенной решимостью одновременно.

Уже призналась — нечего терять!

Вырываю своё запястье из ослабевших пальцев Наумова и с прыжка кидаюсь ему на шею, крепко обняв и прижавшись губами к открытому рту. Сердце вылетает куда-то в горло. Жарко, нестерпимо жарко трясет. Я так оглушена собственными эмоциями, что почти не ощущаю вкуса его прохладных влажных губ, и, лишь самовольно добравшись до преподавательского языка, пропитываюсь нотками мужской слюны, горьковатой и немного кислой от хмеля. Вспотевшими ладонями глажу его шею, затылок, вжимаюсь всем телом в его, будто пытаюсь стать с Наумовым сиамскими близнецами. Вдавливаюсь в твердый мужской торс грудью, животом, бедрами…

И внутри будто мощный, ослепляющий фейерверк взрывается, когда ощущаю, как мне ниже пупка упирается вполне ощутимая, горячая даже сквозь слои ткани твёрдость.

О боже…! Это всё правда, да? Я ему так нравлюсь?!

Рвано стону, сильнее приклеиваясь к горьковатым мужским губам.

Колени подгибаются и совсем не держат…

Что оказывается совершенно не вовремя, потому как в следующую секунду я чуть не валюсь на пол на своих ослабевших ногах, когда Глеб Янович вдруг с силой меня отталкивает.

— Лютик, вы в своём уме? — выпаливает хрипло Наумов, отпрыгивая от меня на добрый метр и подчеркнуто называя по фамилии.

— Я…я… — не могу больше ничего сказать, так как подбородок начинает предательски дрожать, а на глазах набухают слёзы, когда вижу, как Глеб Янович старательно вытирает рот после моего поцелуя.

Это конечно странно смотрится в сочетании с его гордо натянутой ширинкой, но сейчас мне сложно анализировать, да и из-за слёзной пелены всё плывёт. Чувствую только его тяжелый взгляд исподлобья на себе, от которого вдоль позвоночника выступает холодный липкий пот.

Если бы была возможность провалиться сквозь землю — я бы сейчас с удовольствием воспользовалась.

— Простите…я… — хриплю, сгорая со стыда, — Но…

— Ничего страшного, но это не должно повториться, да? — уже спокойней говорит Глеб Янович, снова делая ко мне шаг.

— Но я правду сказала. Я вас люблю. Уже давно, — лепечу немеющими губами, — А за то, что поцеловала, простите. Мне показалось, вы тоже…

— Алиса, тебе показалось, — повторяет Наумов за мной вкрадчиво, снисходительно улыбнувшись одним уголком губ, — Ты хорошая девочка, но ты моя студентка, а я твой преподаватель. Только так. Ты понимаешь? — протягивает руку и ласково убирает прядку волос мне за ухо.

И в этом жесте столько отеческого и одновременно чего-то высокомерного, что меня подрывает.

Хорошая девочка только, да?!

— Понимаю, что у вас стоит, — смотрю Глебу прямо в глаза.

Улыбка застывает на его губах, зрачки расширяются, пальцы так и зависают в воздухе, легко касаясь моих волос. И будто постоянный ток течет от него ко мне и обратно сквозь это невесомое касание. Вокруг так плотнеет, наэлектризовываясь воздух, что почти невозможно его вдохнуть.

— Просто ты очень…очень красивая девочка, Алиса. Я думаю, ты это и без меня прекрасно знаешь, — медленно и тихо произносит Глеб, не разрывая наш зрительный контакт.

— Я хочу быть вашей девочкой, — беззвучно отвечаю, так как вслух такое выдать духу не хватает.

Но он всё равно понимает. Опускает взгляд на мои губы и будто подвисает, хмурясь.

— Ты ещё совсем ребенок, — говорит твердо, но я всё равно улавливаю нотку сожаления, от которой внутри всё лихорадочно дрожит.

Кладу руку ему на грудь, не сбрасывает. Ладонь ошпаривает сквозь ткань рубашки, в самый центр быстро и сильно стучит его сердце. Почти так же быстро, как у меня!

— Я вам нравлюсь, — шепчу с торжеством, поднимая на Наумова глаза.

— Ничего не будет, Алис, — качает головой.

— Будет, — улыбаюсь сквозь слёзы, — Я вас добьюсь.

Глеб как-то странно смотрит долгим взглядом. И резко отступает.

— Больше не пей, Лютик, а то с практики выгоню и неуд влеплю, — бросает через плечо своим обычным насмешливым тоном, оставляя меня на летней открытой кухне одну.

Провожаю его быстро исчезающую во мраке южной ночи фигуру мутным взглядом. Рвано громко всхлипываю, уже не сдерживаясь. Зажимаю рот рукой.

Боже, меня разрывает от противоречивых, таких сильный эмоций!

Я ему нравлюсь! Я это точно почувствовала! Как и то, что он уверен, что между нами ничего быть не может…

Но ведь чувства важнее, да?!

Я ему нравлюсь…Это всё меняет! Ну и что, что он старше?! Подумаешь, четырнадцать лет. Когда мне будет тридцать, ему будет сорок четыре — да это уже почти одинаковые люди!

Я смогу ему доказать…!

Кружу по кухне, то рвано всхлипывая, то тихо смеясь в попытке успокоиться. Не охота в таком виде появляться перед ребятами у костра.

Так, надеюсь, тушь не потекла? Подхожу к навесному рукомойнику с зеркалом в углу. Сюда свет одинокой лампы Ильича не достаёт, и приходится врубить фонарь на телефоне, чтобы получше себя рассмотреть.

Ужас. Да я похожа на запившего мима.

Недовольно фыркнув, включаю воду и аккуратно промокаю черные подтеки под глазами.

— Да, ладно, Лютик, не старайся, итак красивая, — вдруг раздается насмешливый низкий голос из темноты.

— А! — коротко визжу от испуга, чувствуя, что только что пережила микроинфаркт.

— Здесь я с Глебом согласен, — продолжает мужской бархатный голос, и из окутанных тенью зарослей дикого винограда, служащих стенами летней кухне, словно улыбка чеширского кота, показывается криво ухмыляющееся лицо одного придурка с четвертого курса, с которым мы успели переругаться ещё в поезде по дороге сюда.

— А вот то, что на хрен тебя послал — тут сочувствую. Зря, мог бы и трахнуть, раз дама так просит, — продолжает ехидным тоном как-его-там-Артём-кажется, и материализуется весь, выйдя из тени и подперев плечом деревянный столб.

Вот это кринж…

Замираю перед парнем как кролик перед удавом, лихорадочно соображая, что именно он мог слышать, и, даже если слышал и видел всё, то чем мне это грозит.

Ну…я могу ведь всё отрицать, да? Подумаешь, сплетню пустит, плевать…Тем более Глеба Яновича все студенты любят и уважают, и не станут долго о нём трепаться.

От этой спасительной мысли хотя бы получается сделать первый вдох и, почувствовав хоть какую-то уверенность, состроить надменное и невозмутимое лицо.

— Что ты несешь? Вообще… Если мучают галлюцинации, обратись к врачу, эм…как там тебя? Не помню… — кружу рукой в воздухе.

— Артём, — с готовностью подсказывает, улыбаясь максимально широко, чем ещё больше смахивает на кота из «Алисы в Стране чудес».

— Да неважно, мне плевать, — отсвечиваю зеркальной лучезарной ухмылкой.

— Зря, лучше запомни, — урчит, при этом облизывая меня с ног до головы таким нагло — похабным взглядом с нотками совершенно непонятного мне превосходства, что хочется перейти к рукоприкладству.

Ничего на это не отвечаю, складывая руки на груди. Весь мой вид — приглашение валить отсюда. Только кто-то, похоже, не очень понятливый.

Молчим, сверля друг друга горящими глазами. Пауза затягивается, становясь всё более напряженной и смутно пугающей для меня. Челюсть уже сводит, но я продолжаю улыбаться, не моргая, в ожидании, когда этот двухметровый хмырь свалит наконец, догадавшись, что общаться я не настроена.

Наконец парень оживает и, подмигнув мне, достает из кармана плавательных шорт телефон. Разблокировав его, тычет дисплеем мне в лицо, но возмутиться я не успеваю — через секунду на горящем экране начинает крутиться какое-то видео, а на всю кухню раздаётся мой возбужденный, мерзко-молящий голос:

Но я правду сказала. Я вас люблю. Уже давно…