Преступление из наказания

Александр Черенов

Висящим в петле под потолком служебного кабинета обнаружен труп прокурора области. Самоубийство? Убийство? Расследование осложняет серия странных смертей, наводящих на мысль об их связи со смертью прокурора… Книга содержит нецензурную брань.

Глава девятая (наши дни)

…«Vorbereitet, vorbereitet und vorbereitet!» означает не только «Готовиться, готовиться и готовиться!». Ещё это означает и подготовку к худшему. В нашем случае — к тому, что подозреваемых окажется значительно больше одного, и ни один не потянет на стопроцентного. Но даже в таких, совершенно «не творческих» условиях, готовиться — это не сидеть, сложа руки. Разве что, напротив подозреваемого, сложив руки на его плечах. И пусть говорят, что «лицом к лицу лица не разглядеть». Ещё, как разглядеть! Если, конечно, функционировать в режиме: «В глаза мне, в глаза!»…

…Девица первой стояла на очереди — а, значит, и первой же была «запущена в производство». Работу с ней я поручил «Важняку»: «Новичок», по молодости лет, ещё не был готов к рандеву лицом к лицу с «асами диванного труда». Точнее, глазами — к сиськам. Пока ещё он не мог противостоять декольтированной высокой груди, юбке, едва прикрывающей трусики, а, главное: наглому призывному взгляду. Это отнюдь не свидетельствовало о его «профнепригодности» или моральной неустойчивости: мальчик он был «честных правил». Но на равных бороться с чарами искушённой в постели бабы он ещё не мог. Здесь требовался человек с аналогичным опытом «с другого фланга». Желательно, профессиональный циник. А таким, помимо меня, «на балансе прокуратуры состоял» один только «Важняк».

Первый допрос я удостоил личным посещением: хотелось получить стартовое впечатление «с натуры», а не «в копии». Ведь первое впечатление — не всегда обманчивое. И неважно, что первых впечатлений имелось уже несколько «штук». Те впечатления были «тренировочного», даже «разминочного» характера. А первому в процессуальном отношении ещё только предстояло родиться.

Девица с ходу начала оправдывать все наши ожидания. Все, без исключения. Первым делом она поняла тщетность попыток соорудить из длинных ног и высокой груди смягчающие обстоятельства. И правильно: «Важняк» прошёл испытание ногами и сиськами, куда более высокопоставленными. Поэтому девица сразу же заняла «процессуальную позицию»: глазами не в сторону дивана, а в сторону УПК.

— Я не знаю, чем я ещё могу помочь следствию.

«Чистосердечное признание» тут же было оформлено экономным жестом из разведённых рук.

— Я сказала всё.

–… что сочли нужным сказать.

«Важняк» даже не улыбнулся: когда требовалось для дела, он даже скалу мог заставить позеленеть от зависти к личной монументальности.

— А мне нужно всё!

Восклицательный знак в конце предложения громыхнул подстать кулаку по столу. Эффект… «возымел себя»: девица вздрогнула.

— Я не понимаю Вас…

— А я не понимаю Вас! — «добавил камня в лицо» «Важняк». — Вы, что: хотите, чтобы я предъявил Вам обвинение в убийстве?

Следовательский «кросс» «Важняка» сработал не хуже боксёрского: девица пошатнулась, даже сидя на стуле. Именно по этой причине она не сподобилась на полноценный ответ: лишь помотала головой.

— Тогда я могу предложить обвинение в соучастии!

На этот раз секретарша подключила к изумлению отвешенную челюсть. Хотя, принимая во внимание незначительное количество серого вещества, состоящего на балансе девицы, челюсть, скорее всего, отвисла самостоятельно.

— Есть и третий вариант, — продолжил окаменевать лицом «Важняк». — Вы идёте за укрывательство и недонесение. Идёт?

В смысле: идёте?

Девица, наконец, проглотила комок в горле.

— За что?!

— Ну, я же сказал: за недонесение и укрывательство.

— За что?!

Глаза секретарши распахнулись по максимуму — и «Важняк», наконец, счёл возможным расслышать комбинацию из двух знаков.

— Ах, в этом смысле? Так ведь Вы не оставляете мне выбора. Вы сами воздвигли «указательный знак на развилке»: «направо поехать — коня потерять, налево поехать — казну потерять, прямо поехать…»… Вот! Вы же до сих пор не сказали ни слова правды! И что я могу Вам предложить? Лишь то, что… могу. Точнее: лишь то, что Вы сами предложили мне… предложить Вам.

Реакция оказалась плановой: секретарша зашлась в слезах. «Важняк» — «бестактный человек»! — как заправский садист, принялся с энтузиазмом любоваться страданиями молодой женщины. Он не предложил ей не то, что платка: стакана воды! Минут пять я терпеливо ждал от него проявления мужского благородства — так и не дождался!

Видимо, осознав, что сочувствия в этом кабинете не добиться так же, как и взаимности, девица отставила и это бесполезное занятие.

— Чего Вы хотите?

— Я хочу, чтобы Вы помогли себе!

В этом месте мы с «Важняком» хмыкнули в унисон. Только я сделал это вслух, а он — в глубине души. Увы, приём нельзя было назвать даже избитым — как затасканный. Но девице было не до стилистических тонкостей: она пыталась расшифровать призыв.

— Я Вас не понимаю…

Ответ её не блистал оригинальностью, но подвижки были налицо… на лице.

— Зачем Вы вернулись в прокуратуру?

— Когда?

— В вечер убийства?

Руки секретарши немедленно взмыли вверх и завибрировали одновременно с голосом.

— Я не возвращалась!

— Ложь! — «приятно» улыбнулся «Важняк». — Камера наблюдения зафиксировала не только факт Вашего возвращения, но и время. Случилось это в восемнадцать часов сорок минут. Почему Вы вернулись именно в это время?

— Я не возвращалась!

Странно, но состояние девицы мне показалось близким к истерике, а её слова — к правде. Мозгов на качественную игру, да ещё «на чужом поле», у неё не хватало «по определению», но звучала она весьма правдоподобно. Даже правдиво. А это могло означать лишь одно: её слова были правдой. Хотя бы, в какой-то части.

— А когда Вы вернулись? — подключился я, тоже

«с максимальным дружелюбием» в голосе и во взгляде.

— Я не возвращалась!

Девица уже не могла сдержать слёз. Плакала она тоже убедительно: у меня на такие дела глаз намётанный. Положение становилось любопытным. И не её положение: наше с «Важняком» Одно дело — секретарша плюс остальные улики. И совсем другое — остальные улики минус секретарша.

Я немедленно озадачился взглядом, и вместе с ним покосился

на «Важняка». Тот отреагировал моментально: повернулся к сейфу и повернул ключ в замке.

— Не хотите по-плохому — по-хорошему будет ещё хуже!

С этими словами он вставил компакт-диск в проигрыватель.

— Смотрите и не говорите, что не видели!

Секретарша утёрла распухший уже нос платком и повернулась к экрану, на котором «человек, похожий на заведующую приёмной областной прокуратуры», входил в двери означенной прокуратуры. Таймер в углу кадра показывал восемнадцать часов сорок минут.

— Ну, что Вы теперь скажете?

Для начала девица не могла сказать ничего: она была изумлена. Даже потрясена. И потрясение её было каким-то «неправильным»: она явно потрясалась не фактом разоблачения, а наличием того, чего быть не могло, но было. Я «не первый год замужем», и понимал толк в подобных делах. Девица была «не из ЦРУ» — тутошняя, и подобная нестыковка, если не потрясала, то заставляла хотя бы задуматься о самой себе и причинах. И заставляла не «вообще» — уже конкретно меня.

— Это не я…

— Как это не Вы?!

«Важняк» даже «вскипел от негодования», правда, чересчур

старательно.

— Шуба Ваша?

Девица ещё раз припала к экрану.

— Шуба, кажется, моя, но…

— Капюшон Ваш? — не давал опомниться «Важняк». Секретарша растерянно пожала плечами.

— Вроде, мой…

— Сумочка Ваша?

— Они все похожие…

— Хорошо!

«Важняк» и не подумал терять терпение: рано, да «и не таких раскалывали!».

— Рост Ваш? Фигура Ваша?

Я не стал вмешиваться, хотя вопрос насчёт фигуры был явно «не того»: какая фигура — в шубе?! Да и всё остальное сильно напоминало сценку в фотоателье из фильма пятидесятых годов: «Пиджак Ваш? — Пиджак мой, а лицо не моё!».

— Может, Вы хотите заявить о том, что эта запись — подделка? Заявите! А я на это Ваше заявление… нет, не «начхал», не «плевать хотел» и даже не «положил»!

Энергично блестя глазами: весь — в творчестве! — «Важняк» извлёк «из колоды очередного туза».

— Извольте ознакомиться с заключением экспертизы!

А, вот этим моментом я заинтересовался всерьёз. Что это: тактический ход под «черновик акта» — или «Важняк» и в самом деле сподобился? В итоге, над актом мы с секретаршей склонился почти «в унисон». К моему приятному удивлению, акт оказался подлинным. И когда они только успели — и акт — «оказаться подлинным», и «Важняк» — «подать к обеденному столу»?!

Склонившись над документом, секретарша задрожала пальцами и губами. «Важняк» терпеливо дожидался финала. Наконец, девица подняла на него потрясённый взгляд.

— Не может быть…

— Может, и не может, но есть!

«Важняк» раздулся от удовольствия, вернул диск сейфу, акт делу, и оперативно «сдулся».

— Ну, что: будем говорить правду?

–…

Секретарша не играла: она ещё честно не успела отойти от потрясения.

— Правду будем говорить? — «интеллигентно» продублировал «Важняк».

— Какую? — почти неслышно прошелестела губами девица.

— Единственную!

Я усмехнулся: не допрос из жизни, а прямо «Мёртвый сезон»: «Кто с тобой работает, говори?». На худой конец — «Место встречи…»: «Правду мы, выходит, говорить не захотели…».

— Чего Вы от меня хотите?

Девица вновь изготовилась к слезам, только на этот раз «Важняк» не выдержал линии.

— Во всяком случае, не любви! — нагло ухмыльнулся он. — Я не Остап Бендер, а Вы не Корейко. Поэтому я не хочу, чтобы Вы меня полюбили. Меня вполне устроят Ваши чистосердечные признания.

— В чём?! — тоже не выдержала линии секретарша: почти сорвалась на крик.

— В том, как совместно с другими, пока не установленными лицами, Вы осуществили акцию по переводу господина прокурора с этого света на «тот». Меня интересует, кто были второй, третий… ну, и так далее?

Девица уронила голову.

— Не было ни второго, ни третьего, ни «и так далее»…

— Вы хотите сказать, что в одиночку засунули этого кабана в петлю?!

Под грузом ухмылки лицо «Важняка» разъехалось в стороны.

— Не верю! Ну, вот, не верю! И не как Станиславский и даже не как Паниковский: как старший следователь по особо важным делам! Как хотите, не верю!

— И правильно делаете…

— Вот и Вы правильно сделайте! — тут же ухватился «Важняк». — Назовите мне тех, кто был с Вами?

Секретарша обречённо покачала головой.

— Это — бред, какой-то…

— Нет, это — правда!

«Важняка» прозвучал «гибридом» из осуждения и сочувствия.

— Вот это — правда!

Он постучал по сейфу.

— Вот это!

Теперь уже досталось папке с делом.

— А есть и другое!

Папка ещё раз поделилась содержимым — и «Важняк» помахал в воздухе сдвоенным листом.

— Значит, Вы утверждаете, что в тот вечер не возвращались в прокуратуру?

Секретарша не уловила многообещающего подтекста в голосе следователя и молча покачала головой.

— Может, и прокурору Вы не угрожали?

Теперь не понять следователя, «вышедшего открытым текстом», нельзя было и при желании, и девица встрепенулась. Правда, на окончательное постижение несколько секунд, всё же, ушло.

— А-а-а: в приёмной слышали?.. Ладно: этого я не отрицаю. Было: мы действительно ругались. Он поменял меня на молоденькую сучку, ну и…

— И Вы потребовали сатисфакции?

Девица честно округлила глаза.

— Ну, возмещения убытков, — «перевёл» уже я: «Важняк» был занят уничижением «объекта».

— Не возмещения, — нахмурилась секретарша, — а обещания.

— Скажите ещё, что он обещал на Вас жениться!

«Важняк» хохотнул: совсем отошёл от линии. Но девица не смутилась.

— Не скажу: на хрен мне такой муж… Он мне квартиру обещал… как это…

–… отписать.

Я вновь «помог нуждающимся».

— Да! Только «разговор по душам» был не в день убийства, а накануне.

— А согласно показаниям свидетелей…

— Хорошо, — уронила голову секретарша. — В день убийства мы тоже поговорили… на повышенных тонах…

«Важняк» решительно заскрипел креслом: разговор, уходивший в сторону — и совсем не в ту, куда он хотел увести его — возвращался «в русло».

— Итак, возвращаемся «к нашим баранам»!

— К нашему барану, — неожиданно поправила секретарша.

— Идёт! — хохотнул «Важняк». — Значит, Вы признаёте, что в день убийства грозили шефу «белыми тапками» и «Магаданом»?

— Ну, не всерьёз же!

Девица почти возмутилась.

— Это… как его… её?

— Фигура речи — мягко «а ля крокодил» — улыбнулся я. — Это, если «её». А, если «его», то стилистический оборот или образное выражение.

— Вот-вот: выражение! — «почти обещалась мне» благодарная девица. — Потому что все так говорят!

— Но не все так делают!

«Важняк» решительно «завернул» девицу «в канву».

И не воздать за это должное было нельзя: парень всё сделал мастерски.

— В последний раз спрашиваю: в вечер убийства возвращались Вы в прокуратуру, или нет?

— Нет.

— А коньяк с прокурором?

— Что?

— Пили или нет — «что»?

— Когда?

— Вечером?

— Нет.

— А днём?

— Нет.

— А зачем тогда «сортируете»? — «полыхнул» «Важняк».

Девица промолчала. Но я не стал бы делать многозначительных выводов ни её молчания, ни из её вопроса. Ответ был на поверхности: дефицит мозгов. Только «Важняк», похоже, и не собирался делать выводы: он уже сделал — один. А сейчас он хотел сделать этот «один вывод» общим. Их с секретаршей общим.

— Значит, не пили?

Дружелюбия в улыбке «Важняка» было слишком для того, чтобы… принять это за дружелюбие. «Слишком» не только для меня — и для девицы тоже.

— Нет, не пили.

— Читайте!

Уже наполовину изменив актёру в себе, «Важняк» бросил на стол перед девицей прошитые стиплером листы бумаги. Одного, даже не профессионального, взгляда на них хватало, чтобы понять: это — акт дактилоскопической экспертизы. Доказательством тому являлись стандартный бланк, фототаблица, наконец, заголовок, изобличающий этот документ именно как «акт дактилоскопической экспертизы».

— Можете опустить «гастрономические подробности»: все равно не поймёте, — не снизошёл к девице «Важняк». — Поэтому ознакомьтесь только с вводной и заключением.

Девица медленно поползла глазами по страницам. Дойдя до подписи эксперта, она некоторое время тупо «изучала» её, а затем вернулась на первую страницу с явным намерением «зайти на второй круг».

— Хватит!

Уже не сообразуясь с тактом, Важняк совершил отъём документа, и вернул его в папку.

— Sapienti sat!

— А? — «чистосердечно призналась» девица — и мне вновь пришлось исполнить роль «переводчика».

— Следователь интересуется, поняли ли Вы, что на одном из стаканов в кабинете прокурора обнаружены отпечатки прокурора, а на другом Ваши?

Девица облизнула губы — и вовсе даже не плотоядно.

— Да… Но там моих отпечатков…

— Нет! — с ядовитой улыбкой вклинился «Важняк». — Да, тётенька: согласно показаниям многочисленных свидетелей, вы с потерпевшим неоднократно уединялись не только на диване, но и за столом. Но, как показала уже персонально уборщица, она всегда мыла и протирала стаканы, которым пользовались гости прокурора и он сам. Прокурор, оказывается, был редким занудой. Но в тот день — опять же по показаниям уборщицы бабы Любы — она не смогла вымыть стаканы, так как прокурор с гостями «засиделись».

Улыбка «Важняка» стала невыносимо приторной.

— Так, что, как говорится, «давайте, не будем», гражданка! Если Вам этого мало, то в кабинете прокурора обнаружен и законсервирован запах духов, которыми в прокуратуре пользуется только одна женщина. Угадайте с трёх раз, кто именно?

— В прокуратуре все пользуются духами, — не стала гадать секретарша. — Даже баба Люба — и та иной раз обрызгается. И, кстати, не «Красной Москвой».

Улыбка «растащила» лицо «Важняка на пределе возможностей.

— Как это верно сказано, тётенька! «Москва» действительно оказалась… совсем не «Красной», а вовсе даже «Медаи Асахи»! А духами этой фирмы по месту работы пользуетесь только Вы! Вот показания свидетелей, а вот заключение одорологической экспертизы о том, что этот запах — духов «Медаи» японской фирмы «Асахи». Сладковатый, такой, специфический цветочный запах.

Секретарша побледнела.

Конец ознакомительного фрагмента.