За спиной адъютанта Его превосходительства. Книга вторая

Александр Черенов

«Адъютант Его Превосходительства»? Что-то знакомое, правда? Что-то… такое… героическое. О героях. Только здесь героев нет – ни «красных», ни «белых». А, если они и появляются, то лишь в комедийном, сатирическом и даже анекдотическом ключах. Потому что это – пародия и на первоисточник, и на пародию истории. Ведь в этой книге никто никого не убьёт, не взорвёт, не сожжёт и не пустит под откос. Но и без этих ненужных эксцессов читателю не придётся скучать… Книга содержит нецензурную брань.

Глава восьмая

Командир сводной группы «красных» Иван Якин — урождённый Иона Яхер, еврей-выкрест, пристально всматривался в даль. Верный сын своего народа, он в очередной раз пытался обмануть судьбу.

Заканчивались уже шестые сутки «героического» перехода. «Геройствовали» «по полной»: где — ползком, где — перебежками. Пока судьба была милостива к «героям». Встреченные на пути мелкие «батьковские» и «жовто-блакитнические» отряды, не принимая боя, уступали им дорогу. И правильно делали: восемь тысяч штыков да полторы тысячи сабель, пусть и едва держащихся в ослабевших руках — это было слишком много для тех, кто предпочитал работать «по линии инспекции железных дорог».

— Эх, так бы и идти до самого Хватова!

Якин раздражённо отнял себя от окуляров полевого бинокля. Мечты его никак не могли пересечься с надеждой. А всё — слухи! Слухи о коннице Слонова, удачно зашедшей в тылы Красной армии. Это они не давали ему покоя: вдруг Слонов по дороге к своим заглянет и сюда, на восток? И тогда сильно потрёпанному войску Якина не устоять!

Якин вздохнул: надо бы увеличить темп… Да как его увеличишь, когда приходится идти только ночами, а днём отсиживаться в кустах и оврагах! Проклятый Батька: в который уже раз он отказался подчиняться «красному» командованию! Это — по левую руку. А по правую — такая же «надёжная» Директория!

Якин развернул карту.

— Разведка, твою мать!

Деятельность подчинённых, так и не сумевших разжиться информацией о силах и дислокации противника, была оценена по заслугам: лаконично и должным образом.

— А ведь и анархисты, и Директория — где-то здесь! И не «поездушники»: основные силы! Пока нам попадалась мелочь, но фарт не может длиться бесконечно…

Выжженная солнцем земля приняла злой плевок краскома.

— Киеву — что? Приказал — и умыл руки! «Пробивайтесь к Хватову!» Как будто у меня — сотня вариантов: выбирай, не хочу! Одна-единственная дорожка и осталась: этими проклятыми тылами — от Иван Антоныча до Семён Васильича!

После таких ламентаций не исторгнуть из себя тяжкий вздох уже было нельзя. И он был исторгнут:

— Ох, чует моё сердце…

…Одетый в штопаную поддёвку с крестьянского плеча, Воробьёв ел преданными глазами начштаба армии.

— А почему Вы решили перейти на нашу сторону? — не поддавался начштаба — плотный, пожилой мужчина с седыми, коротко остриженными волосами, в недавнем прошлом — преподаватель Академии Генерального штаба в чине полковника.

Воробьёв откашлялся: «легенду» следовало воспроизвести дословно.

— Так сразу и не ответишь…

Начало было классическим, почти, как в романе — но Воробьёв, на всякий случай, покосился на контрагента. Случай оказался «всяким»: контрагент не «клевал». А, если и клевал — то лишь носом. Следовало оживить сюжет — и срочно.

— Честно говоря, давно уже собирался! — решительно соврал Воробьёв. — К «белым» — то я попал по мобилизации: попробуй, не пойди!

Но сразу же решил: при первой же возможности перейду к своим… ну, к вам, значит — к «красным»! Вот!

Подрабатывая тексту, Воробьёв добавил преданности во взгляд. Это — та самая каша, которую маслом не испортишь. Ни при каких ингредиентах.

— А как давно Вы были мобилизованы?

Карта, на которую активно косил глаза начштаба, занимала его явно больше биографии перебежчика. Это давало подполковнику возможность спокойно подготовить ответ. Но оригинальничать он не стал. И не потому, что всё гениальное — просто: в этот момент Воробьёв неожиданно оказался самим собой. Вне «легенды».

— Чёрт его знает!

Простодушное восклицание шло в сопровождении такой же мимики и жестикуляции

— Точно врать не стану!

— Ну, хотя бы примерно?

Подполковник взрыхлил растительность на затылке.

— Ну, год — полтора. В этих пределах.

— И что, возможность перейти к нам появилась только сейчас?

Воробьёв дрогнул. Даже он — не полковник Редль, и не Мата Хари — не мог не почувствовать в вопросе начштаба неприятный подтекст.

— Ну-у… Не хотелось идти с пустыми руками, а доступ

к секретным документам удалось получить совсем недавно!

Это был довод — но почему-то вместо дифирамбов в свой адрес он получил ещё один неприятный вопрос.

— На картах — резолюция Кобылевского, датированная позавчерашним числом…

В глазах начштаба стоял даже не один, а три вопросительных знака.

— Как это Вам удалось так быстро добраться из Харькова в Киев?

В душе… нет: душа отсутствовала — внутри подполковника всё похолодело. Исключение составлял лишь район тыльной стороны брюк. Там уже всё было готово к конфузу по причине критических значений температуры. Из последних сил — предпоследние ушли на борьбу с кишечными позывами — подполковник улыбнулся. И не только улыбнулся, но и постарался сделать это, как можно простодушней.

— Не поверите: так хотелось поскорее добраться до своих, что летел, как на крыльях!

Воробьёв не соврал: именно таким способом он и пересёк линию фронта. Для ускорения его переброски Кобылевский распорядился выделить самый быстроходный аэроплан из свежего пополнения от союзников.

Лицо подполковника излучало такую чистоту помыслов, такую искренность, что начштаба обязан был ему поверить. Но он почему-то не спешил делать это.

— Доставленные Вами сведения…

Штабист начал протирать пенсне не по-красноармейски белоснежным платком.

–… представляют некоторый интерес. Да-с!

Воробьёв ещё раз обмер: и это — всё?! А где дифирамбы и заверения в немедленном принятии мер?! Ведь слова начштаба сулили одно лишь погребение карты и экспликации к ней в недрах штабной бюрократии! За это время Якин мог не только дойти до Хватова, но вернуться назад — и ещё раз повторить маршрут! И без всяких осложнений — в лице конницы Слонова! Как говорится, «за что боролись»?!

Мысленное негодование Воробьёва прервал телефонный звонок. Начштаба снял трубку, и коротко представился. Дальнейшие реплики его также не отличались многословием.

— Да! Да, у меня. Так точно! Слушаюсь!

Поняв, что разговор идёт о нём, Воробьёв напряжённо вслушивался в интонации голоса начштаба, пытаясь по ним определить не столько содержание разговора, сколько свою судьбу.

Положив трубку на рычаг, начштаба одёрнул китель и продемонстрировал Воробьёву свою, далёкую от стройной, штабную фигуру. Взгляд его был всё той же «комнатной» температуры.

— Благодарю Вас, товарищ.

Голос его был не теплее взгляда.

— Сейчас мы с Вами расстанемся, так как в приёмной Вас уже дожидаются товарищи из Чека.

Семён Хрисанфыч побледнел, и немедленно ощутил дрожь в коленях. Очередным последним усилием воли он успел лишь понурить голову — чтобы его не выдал взгляд. А взгляд был красноречивым:

«Чека! Это — конец!»

Даже не простившись с начальником штаба, он побрёл к выходу. За дверями его действительно ждали два молодых человека в кожаных тужурках с револьверами в руках…

…Якин прислушался.

— Нет, почудилось. От этих слуховых галлюцинаций уже впору с ума сойти! Проклятая степь!

Он с ненавистью оглядел выжженные солнцем просторы, которые лишь местами оживляли транзитом «перекати-поля». Но звуки не прекратились даже после того, как Якин энергично прочистил уши.

— В каком звенит, комиссар?

Комиссар ухмыльнулся.

— В обоих! Ты лучше погляди на горизонт!

— Глаза бы уже не глядели!

— Ну, на это стоит.

Якин нехотя припал к биноклю.

— Мать твою: аэроплан! Честное слово, аэроплан!

Это действительно был аэроплан, посланный из Киева

по распоряжению командарма. Воробьёв прежде времени справлял по себе панихиду: «красные» поверили его карте. Да и как им было не поверить, если впридачу к ней Кобылевский снабдил засланца подлинной картой другого участка фронта. Того самого, где оборону держал пехотный полк, буквально накануне отправки Воробьёва в полном составе перебежавший на сторону «красных». Большой беды в раскрытии этого, уже не секрета, не было — а вот пользу он принёс. В штабе «красных» сопоставили «дополнение» с фактом — и поверили главной карте, с намеченным «участком прорыва Слонова»!

Исторгая из себя бензиновые выхлопы, аэроплан с треском приземлился на ровную, как стол, поверхность степи, и, совершив короткую пробежку, громко чихнул и остановился. Из кабины вылез хрестоматийный авиатор: облачённый во всё кожаное, усатый и пожилой. По причине избыточных габаритов, он с трудом спустился на землю, и шумно отдуваясь, направился к стоящим невдалеке командирам.

Болтая на ходу объёмистым кожаным планшетом, он подошёл к Якину, сразу выделив его из общей группы. Нет, это произошло не благодаря его дедуктивным талантам, а исключительно в силу ярких семитских черт того, кто был урождён Ионой Яхером.

— Вы будете товарищ Якин?

— А какой чёрт может быть ещё здесь? — «вежливо представился» командующий группой.

Вполне удовлётворённый ответом, пилот расстегнул планшет и извлёк из него пакет, наделённый многочисленными сургучными кляксами.

— От командующего армией — лично Вам!

Не утруждая себя последовательностью операций, Якин решительно вскрыл пакет. По той же методе, по которой Александр Македонский «развязывал» узел. Пробежав глазами текст, он сперва длинно «высказался по-русски» — и лишь затем перешёл на русский.

— Ну, сволочи! Нет, ну ты посмотри на этих умников!

«Посмотреть» было предложено комиссару. Тот ознакомился с бумагой — и «высказался» бровями.

— Вот именно! — обошёлся без перевода Якин. — Это ж — какой крюк!

Следующая тирада была опять не для печати.

— Мы и так едва ли не на брюхе ползём — а нам предлагают ещё «немножко прогуляться»! Так: «всего несколько десятков вёрст» в сторону от маршрута! Нет, ну не сволочи, а?

— Сволочи!

Комиссар решительно подтвердил то, что «народ и партия — едины!» Даже — в нецензурных выражениях.

— Но…

–???

Это ему — Якин. На тему: «какие, ещё, могут быть «но»?!

–… и не выполнить приказ…

— Такой приказ мы обязаны… не выполнить!

Комиссар не первый день был «за Якиным» — почему и без труда воздержался от ненужной прямолинейности. «Заходить на командира» следовало умно — и без кавалерийских наскоков.

— Ну, а как быть со Слоновым? С угрозой его удара? Вдруг действительно напоремся на «белую» конницу — что тогда?

— Напоремся — примем бой! Семи смертям не бывать — а на марафон пусть эти умники сами выходят!

Якин в очередной раз экзотически сочетал в себе еврейскую горячность и кержацкое немногословие. Уже в следующее мгновение пакет мог претендовать на роль дублёра в тексте «Я возвращаю Ваш портрет». Пилоту даже не потребовалось тянуть руки: Якин сам поработал с его планшетом.

— Верните это авторам! Скажите, пусть они засунут его себе в задницу!

Пилот виновато развёл руками.

— Не имею права, товарищ командующий! Мне приказано передать пакет, и взять с Вас расписку в получении.

Некоторое время краском беззвучно артикулировал губами. Текст был явно не из куртуазного романа.

–… твою мать! — заключил он «отвод души» — и «подмахнул» спешно протянутую авиатором бумажку. — Лучше бы водки привёз: неделю — ни капли во рту!

Вместе с русской фамилией Якин принял и русские привычки.

Авиатор оживился: он уже явно не рассчитывал на то, что всё обойдётся малой кровью. «В лице» горячительных напитков.

— Могу предложить спирт! Правда, не вполне очищенный: держу его не для человека, а для аппарата! Но если товарищи командиры не побрезгуют…

— Товарищи командиры не побрезгуют! — решительно заверил Якин. — Давай сюда свой спирт!

Вскоре трёхлитровый запас пилота перешёл в руки командующего группой.

— Из закуски могу предложить только сухари!

Авиатор ещё раз «повинился» руками.

— Предлагай!

Якин уже не отводил взгляда от сосуда с «живой водой». Расчувствовавшийся пилот хотел даже пожертвовать мензурку из-под бензина, но посуда у командиров имелась своя.

–???

Это Якин отработал глазами по авиатору. Тот не понял: не имел комиссарского опыта по работе с начальственными взглядами. Пришлось командиру включить звук.

— Третьим будешь?

Пилот скорбно покосился на стакан.

— С нашим бы удовольствием — да я за рулём!

— Ну, в таком случае, не смею задерживать!

Якин и комиссар сдвинули стаканы. Под завистливый взгляд авиатор хлюпнул слюной, приложил руку к хрустящему шлему — и упал. Духом.

— А в штабе-то, что сказать?

Не поднимая глаз — точнее, не отрывая их от стакана — Якин дожевал сухарь.

— Скажи, что пакет передал. Предъяви расписку. Добавь, что Якин приступил к изменению маршрута. А изменил тот Якин маршрут, или нет, не их собачье дело! Всё! Порхай!

Авиатор ещё раз хрустнул кожей — и побрёл к аэроплану. Через пять минут, трясясь всеми расчалками и маша «бэушным» полотном, биплан оторвался от земли. Исчезающую за горизонтом неуклюжую деревянную птицу Якин провожал завистливым взглядом.

— «Чому я нэ сокiл, чому нэ лiтаю?» Тьфу!

Лирическая пауза оказалось… лишь паузой.

— Сволочи! Штабные крысы!

Якин хватил ещё стакан — и не позволил уклониться комиссару.

— Чего молчишь?

Комиссар неспешно дожевал сухарь: основательный человек. Во всём.

— Думаю. Полезное занятие, между прочим.

— Ну, и чего надумал?

Комиссар кивнул головой на сосуд.

— Давай — по третьей? А то для серьёзного разговора мы чересчур трезвы.

— Дело говоришь, комиссар!

Давно обрусевший по всем линиям, Якин решительно взялся за бутыль. Выпили ещё «по одной». Закусили, чем Бог — через лётчика — послал. Помолчали.

— Ну?

Комиссар вздохнул. Точнее, выдохнул.

— Думаю так. К Хватову нам идти — сие неизменно: вариантов нет. А вот как идти…

Глаз комиссара съехал на Якина.

— Раз уж ты решил отказаться от штабного маршрута, давай наметим свой!

Якин заметно оживился: он услышал именно то, что хотел. Доказательством тому была мятая карта, тут же выдернутая из-за галифе сапога.

— Подключайся!

Под командирский тон — но великодушным жестом — Якин предложил комиссару место у своей персоны. На соседней кочке. Расстелив карту на жёстком ковре выжженной травы, он обставил её по краям стаканами. Комиссар подполз к Якину — и они оба уткнулись в карту.

— Вот, смотри!

Палец Якина «проводил» комиссара к точке на карте.

— Мы сейчас — примерно здесь. А Слонов, судя по информации штаба, перейдёт нам дорогу примерно здесь.

Палец командующего переместился в другую точку, на толщину фаланги правее исходной.

— Это — если мы будем двигаться прежним маршрутом, самым неудобным, но кратчайшим и наиболее безопасным.

Якин покосился на бутыль: мыслительный процесс требовал допинга. Но комиссар увлёкся картой — а солировать Якин не привык.

— Судя по расчётам штабных, Слонов будет здесь не раньше полутора-двух суток. Но, как бы мы ни поспешали, а он перехватит нас примерно здесь.

Обозначая место встречи, Якин бросил на карту огрызок сухаря.

— Вот и думай, комиссар, куда нам, бедным, податься! Налево — Иван Антоныч, прямо по курсу — Слонов, направо — Директория вперемежку с анархией. И уже не сторожевые разъезды, а, какие-никакие, войска: с тачанками, с конницей, с артиллерией!

Якин загрустил — и уже не только без водки.

— Прямо, как в сказке: направо пойдёшь — коня потеряешь, прямо пойдёшь…

Он махнул рукой — и сказку сделал былью:

–… твою мать!

Комиссар тактично не препятствовал отводу души. В этом ему помогал опыт знакомства. Тот самый: «сын ошибок трудных…». Через пять минут живописных матов командующий должен был «вернуться». Так оно и произошло.

— Выбора у нас нет!

Якин решительно подвёл черту под сомнениями, собой и комиссаром.

— Один у нас шанс: вот этот коридор между Слоновым и Директорией!

Он провёл ребром ладони по краю карты.

— Не думаю, что «белый» генерал, прекрасно зная, где находятся жовто-блакитники, сам полезет на рожон. Скорее всего, он пройдёт вот здесь, чтобы спокойно и без потерь уйти за линию фронта.

Ладонь Якина сделала изгиб на карте.

— А мы пройдём между ними по узкой полоске земли — ну, как по лезвию ножа! Как считаешь?

Комиссар немного подумал — и «посчитал так, как надо». Как надо делу и командующему.

— Только одно возражение.

–???

— Один край я вижу. А где второй?

— Край чего?

Голос Якина дрогнул: он уже всё понял. Но комиссар не ограничился сделанным выстрелом — и «перезарядил ружьё»:

— Коридора, естественно?

–…

Якин оказался честен перед правдой жизни и правдой карты.

— Вот тот-то и оно! — выразительно поработал глазами комиссар. — Отсюда — неизвестная ширина коридора. Непонятно также, что там, внутри? Какой рельеф местности?

Он смахнул с карты стаканы, и встряхнул просвечивающую на изгибах потёртую клеёнку.

— Карты-то не хватает! Мыши обгрызли!

Мыши, конечно, были ни при чём. На этот раз благодарить стоило картографов РККА и командирский сапог. И, если первые не закончили дела, то второй ополовинил даже не законченное. А всё — потому, что красные командиры «академиев не кончали», и планшету всегда предпочитали сапог. А законов физики не могла отменить даже революция. Хотя бы — в части сопротивления материала. Материал карты сопротивлялся недолго: сапог оказался сильнее.

— Да и масштаб мелковат: ничего конкретного даже о видимой части маршрута сказать нельзя… Знаешь, если бы поляки всучили Сусанину такую карту, и он повёл бы их по ней, то они не посмели бы критиковать старика! Его извинила бы их же собственная топография!

Якин нахмурился. Он не любил возражений. Особенно — не голословных.

— Будто у нас есть выход… Или ты предлагаешь внаглую переть на Слонова?

Перед ответом на такой вопрос следовало основательно подкрепиться — и комиссар налил ещё по стакану. По полному: полумер не признавал ни тот, ни другой. Сдвинули. Осушили.

— Нет, этого я не предлагаю…

«Закусив» рукавом — благо, ароматы того позволяли это — комиссар осторожно выдохнул в сторону.

— Я лишь хочу сказать, что хрен редьки не слаще…

Якин решительно стукнул по карте. Стаканом. Заодно и вопрос приговорил.

— Стало быть, возражений нет!

Предполагая, что строптивец Якин может ослушаться приказа, генерал Кобылевский оказался провидцем. Как показало совсем недалёкое будущее — на свою же голову. Точнее, на голову своего коллеги Слонова…