За спиной адъютанта Его превосходительства. Книга вторая

Александр Черенов

«Адъютант Его Превосходительства»? Что-то знакомое, правда? Что-то… такое… героическое. О героях. Только здесь героев нет – ни «красных», ни «белых». А, если они и появляются, то лишь в комедийном, сатирическом и даже анекдотическом ключах. Потому что это – пародия и на первоисточник, и на пародию истории. Ведь в этой книге никто никого не убьёт, не взорвёт, не сожжёт и не пустит под откос. Но и без этих ненужных эксцессов читателю не придётся скучать… Книга содержит нецензурную брань.

Глава четвёртая

В двадцать один пятьдесят пять Концов занял исходную позицию в тёмном переулке дома напротив входа в ресторан. Отсюда вход был виден, как на ладони. Наташа должна была появиться с минуты на минуту. Концов заметно нервничал. Для убоя времени он решил закурить. Разбитые пальцы не слушались хозяина, поэтому он не сразу вытащил из мятой коробки «Эсмеральды» мятую же папиросу. Всё его тело ныло — и не от вожделения. Драться сегодня, не в пример остальным дням, совершенно не хотелось. Он взглянул на часы: двадцать два ноль-ноль!

— Пора!

Концов выглянул из-за угла. Наташи на месте почему-то не было.

— Что за чёрт?! — не поверил глазам Павел Андреич. Непредвиденный поворот сюжета заставил его нырнуть обратно в спасительную тень переулка.

«Может, всё ещё дома прихорашивается, зараза? Ну, это ещё ничего: до закрытия ресторана время есть. А, может, она уже в ресторане, с каким-нибудь понравившимся кавалером? А что такого: успела проскочить до моего выхода на позицию. А может, она уже не в ресторане, а в номерах? А, что, тут такого: в кои-то веки девка вырвалась на свободу?».

Мысль Концова покатилась по наезженной колее. Человеческие слабости были близки ему, как никому другому. «Все мы немощны, ибо человеци суть!». Вот и судил он обо всём с позиций реализма. Правда, некоторые определяют это иначе: «в меру собственной испорченности».

Концов со злостью выплюнул окурок.

— Где же ты бродишь, моя дорогая, мать твою так?

Только напрасно Павел Андреич «трактовал» Наталью Николавну. Не знал он того, что «отеллоподобный» «Нумизмат» в последний момент решил, таки, воспрепятствовать участию возлюбленной в операции. Поэтому он сказал Наташе, что ему нужно срочно встретиться с деловым партнёром — и «по забывчивости» добавил к своему ключу от входной двери и её. Платон Иваныч искренне рассчитывал на то, что «этот фулюган» и без помощи Наташи учинит драку: в первый раз, что ли?

Наташа, естественно, и не подозревала о таком коварстве возлюбленного. Нарядившаяся в своё лучшее платье и шляпку с вуалью, она с половины десятого безуспешно колотила маленькими кулачками по запертой двери. Но дверь была дубовой и запертой — и с десятым ударом старинных напольных часов Наташа упала. Духом и на пол.

— Боже, что же теперь будет?!

…Ничего этого Концов не знал. Но он знал главное: минута пришла одна — без Наташи. Минута действия. Нужно было немедленно спасать лицо. Своё собственное. И единственным средством спасти лицо было подвергнуть его немедленному же мордобою.

Концов с тревогой наблюдал за тем, как из ресторана потянулись гуляки — вначале поодиночке, а затем и компаниями, с каждой минутой всё более многочисленными. По этой причине тревожил уже не только исход спарринг-партнёров, но и исход предстоящего боя.

«С тремя-четырьмя я управлюсь без проблем, — дрогнул в душе Павел Андреич. — С пятью-шестью — вряд ли, но побьют несильно. А вот с толпой в дюжину мужичков мне и с кистенём не справиться!»

— Побьют!

Павел Андреич с невыразимой тоской оглядел свои, такие ещё, минималистские и вполне добропорядочные ссадины.

— Ох, побьют!

Но синяки надо было ещё заработать: мотивированно спровоцировать избиение. А мотивов, как раз, и не находилось. На улице, ярко освещённой ресторанными огнями, как назло, не наблюдалось ни одной особы женского пола!

— Господи, ну, хоть бы одна блядь появилась! — взмолился Концов.

И Господь услышал его: одна появилась! И именно блядь! Даже издалека в вульгарно раскачивающей бёдрами мадмуазель Концов без труда узнал Софи. Это была девица из свежего пополнения князя Ослоева. Её искусство Павел Андреич уже имел возможность оценить по достоинству.

— А теперь бы ещё и подвыпившую компанию! Господи, ну, сделай такое чудо!

И Господь, тяготеющий более к грешникам, чем к праведникам, откликнулся и на этот раз: из ресторана, один за другим, повалили здоровенные бугаи.

— Один… два… три…

С округлившимися глазами Концов почти беззвучно шевелил губами, осуществляя подсчёт своих будущих истязателей.

–… восемь… десять… двенадцать… Двенадцать!

Ну, как тут было не схватиться за голову! И капитан схватился.

— За что, Господи?! Я не заслужил такой щедрости!

Но Господь молчал: он уже работал с другими просителями. Да и капитану грех было привередничать: и блядь получил, и подходящую компанию. Да ещё — в нужный момент.

Оглядев свои кулаки, Концов обречённо вздохнул. Но времени на некролог по себе уже не оставалось: мужички начали «клеить» девицу.

Запятовав «легенду», с воплем «Мать вашу, она — не ваша!», капитан пересёк улицу, и, развернув за шиворот одного из молодцов, одним ударом сшиб ничего не подозревавшего мужичка с ног. Такая же участь постигла и оторопевших второго и третьего: что-что — а драться Павел Андреич умел!

Но то, чего не смогли или не успели сделать первые трое молодцов, смогли и успели сделать остальные. Вскоре их кулаки заработали по капитану — и капитан «заработал». Ох, как «заработал»: даже охнуть не дали! Вскоре Павел Андреич присоединился к валявшимся на земле пяти или шести телам своих оппонентов. Теперь он защищал только главный рабочий орган. Не голову, конечно.

Испуганная проститутка вначале прижалась к стене, затем взвигнула от страха, и инстинктивно метнулась в первое попавшееся на пути укрытие. Таковым, на её счастье — а больше на счастье Павла Андреича — оказалась дверь ресторана.

— Там, — она махнула рукой за дверь, — какие-то пьяницы бьют адъютанта командующего!

Роль Наташи была почти в точности исполнена случайной проституткой. Софи даже «пошла от себя»: запросила помощи не анонимному офицеру, а искушённому в любви клиенту.

Толпа офицеров с оглушительным рёвом ринулась из-за столов, ничуть не заботясь об их сохранности. Истязание Концова стремительно перешло в истязание его истязателей, которые вскоре составили ему компанию на земле.

— Что случилось, Павел Андреич?

Сквозь «вату в ушах» к Концову пробился нетрезвый, но всё равно знакомый голос собутыльника. Несмотря на побои, Концов не ошибся ни разу. Во-первых, голос был нетрезвым. Во-вторых, он был знакомым. И, в-третьих, он действительно принадлежал собутыльнику — ротмистру Дулину.

Но дать ответ «по легенде» Павел Андреич оказался не в состоянии: мешала каша во рту. Из зубов и сгустков крови. Естественно, ромистр не разобрал — и зашёл на второй круг.

— Ничего особенного, р-р-р-ротмистр-р-р…

Капитан, наконец, сумел выдавить из себя рекомендованный текст — вместе с «кашей», которую он сплёвывал не столько на землю, сколько на мундир.

…Просто какие-то негодяи…

–… Были невежливы с дамой? — догадался ротмистр.

Павел Андреич молча уронил голову на грудь. «По пути» он успел дать «координаты» дамы, всхлипывающецй у дверей ресторана.

— Ну, это совсем другое дело!

Дулин, сам пользователь услуг «мадмуазель Софи», безоговорочно встал на сторону капитана. «Мадмуазель» была «достоянием» исключительно офицерского состава. Штафирки к её «эксклюзивному» телу не допускались.

— Покушаться на наших женщин?! Да за это не только морду набить — жопу надрать стоило!

Наутро Концов проснулся героем — в гипсе и бинтах. В это же время Михаил Николаевич встретился с «Нумизматом». От Дулина он уже знал все подробности ресторанного инцидента. Даже те, которых не существовало в природе: рассказчик давал авторскую редакцию событий. В ней Павел Андреич предстал Атлантом, а сам Дулин — Гераклом.

— Как Вы могли так грубо нарушить приказ? — «приветствовал» «Нумизмата» Михаил Николаевич. — За это Вас следовало бы…

— Расстрелять?

В голосе «Нумизмата» промелькнула надежда.

— Нет: лишить бизнеса на деньги ЧК!

— Только не это!

У старика подкосились ноги и отвисла челюсть.

— Своим подлым поступком — да что, там, поступком: преступлением! — Вы поставили всех нас на грань провала! Всех, в том числе и свою ненаглядную!

Утомившись поедать старика глазами, Михаил Николаевич перешёл к сокрушению. Сокрушился головой, то есть.

— Нет, ну, как Вы могли так поступить?! Какие бы претензии Вы ни имели к Концову, каким бы раздолбаем он ни был — но он наш боевой товарищ! Наш! Мой! Ваш! Наташин!

«Нумизмат», конечно, не хотел бы видеть Концова товарищем Наташи — даже боевым, но перечить шефу не посмел. Поэтому он, как уронил голову — так больше её и не поднимал.

— Нет, ну надо же! — не унимался Михаил Николаевич. — Интеллигентный человек, состоятельный, пожилой — и вдруг такое паскудство! Так «подставить» товарища — пусть даже лично Вам он и не товарищ! Свинство, какое! Это не Вам — это всем нам бесчестие! Набить бы Вам за это морду, любезный!

В глазах «любезного» опять мелькнул проблеск надежды.

— Нет, это буду не я! — мстительно усмехнулся штабс-капитан.

Проблеск сразу же перестал мелькать. Зато мстительности в глазах штабс-капитана прибыло.

— Вы правильно меня поняли! Я просто доведу об этом до сведения одного человека!

–???

— Да-да, его самого: капитана!

От таких слов «Нумизмат» не мог не упасть на колени — и он упал на них.

— Только не это! Всё, что угодно — но только не это! Я сейчас!.. Сейчас!..

С этими словами он полез во внутренний карман пиджака, и с третьей попытки извлёк оттуда внушительных размеров пакет.

— Вот!

— Что это?

Михаил Николаевич взвесил на ладони упаковку. Вес сподвигнул его на уважительный хмык.

— Деньги!

«Нумизмат» зачем-то огляделся по сторонам. Наверно, для создания пакету соответствующего «интерьера». Или для придания его весу «дополнительного веса».

— Так сказать… ну… на оперативные расходы.

— Что?! Что Вы сказали?!

Михаил Николаевич выгнул грудь и брови. И то, и другое — дугой. По сюжету он не мог не встать в позу. В позу оскорблённого благородства. Разумеется, и текст должен был соответствовать позе. Он ей и соответствал.

— Да понимаете ли Вы, что оскорбляете дворянина и офицера?

— Конечно, конечно!

Кажется, Платон Иваныч понял не только это, но и всё остальное — Вот и полез опять в карман. Исправлять ошибку и заглаживать вину. Спустя мгновение в другой руке Михаила Николаевича лежал свёрток ещё более увесистый, нежели первый. Теперь у штабс-капитана было значительно меньше оснований для демонстрации позы. Фундамент под оскорблённым благородством должен был пошатнуться.

— Здесь — ваше полугодовое жалование!

«Нумизмат» скосил глаз на конверты.

— То есть, я хотел сказать, что это — премия в размере Вашего полугодового жалования… То есть, я хотел сказать…

— Как это некрасиво, Платон Иваныч!

Штабс-капитан всё же «поскрёб по сусекам».

— Получается, Вы откупаетесь за кровь несчастного Концова!

— Получается, — покорно согласился «Нумизмат».

— И кто же Вы после этого?!

–…

— Позор!

И Михаил Николаевич ловко рассовал пакеты по карманам галифе. Своего, разумеется. Определять «новый облик» Платон Иваныча он воздержался.

— Ладно. Будем считать инцидент исчерпанным. А Концову…

–??? — обмер Платон Иваныч.

–… А Концову Наташа пусть скажет, что у неё внезапно начались месячные. У неё ещё нет задержки?

Бледное лицо «Нумизмата» порозовело. Штабс-капитан тактично не стал развивать тему. После двух конвертов можно было и снизойти к старику.

— Ну, если не годится это объяснение, придумайте другое. Но желательно — тоже медицинское. Например, сердечный приступ. Или живот схватило — как у хренов… как у солдата перед боем… Ну, или пусть ей внезапно стало дурно!

— Не поверит же, — упал духом Платон Иваныч.

— «Не поверит»! А Вы ему справку покажите! Сможете достать справку?

–???

«Нумизмат» даже оскорбился бестактностью вопроса.

— Вопрос снимается! — поднял руки вверх Михаил Николаевич. — Но имейте в виду, дорогой Платон Иваныч…

Пауза. Специально для того, чтобы поставить «Нумизмата» во фрунт. Даже — на коленях.

–… Вы теперь у меня — на крючке! Ещё один такой фортель — и никакие деньги Вам не помогут! Деньги — это, конечно… деньги. Но, entschuldigen Sie, aber шкура дороже! Вы меня поняли?

–… — понял «Нумизмат». Носом.

— Вы свободны.

«Нумизмат» боднул головой — и поднялся с коленей.

В педагогических целях воздержавшись от adieu, Михаил Николаевич повернулся к нему спиной, и отправился в штаб, где уже с утра начали чествовать Концова.

Виновник торжества, весь в зелёнке, бинтах и гипсе, по причине увечий принимал лишь пассивное участие в мероприятиях. Опираясь на костыли — накостыляли-то изрядно — он всего лишь пытался тянуть в улыбке распухшие губы. Ни о каком ином участии не могло быть и речи. И это больше всего удручало капитана: видеть, как пьют другие, было для него сущей пыткой.

Несколько подняло его настроение появление в приёмной, где и развернулись основные торжества, командующего армией. Его превосходительство лично возгласил тост за здоровье доблестного адъютанта — и даже намекнул на какие-то перемены в жизни того по служебной линии. Правда, не очень внятно намекнул: Вадим Зиновьич ещё не совсем отошли от вчерашнего… заседания.

Куда больше капитану поднял настроение увесистый пакет с премиальными от Натальи Николавны, к которой Павел Андреич пришёл требовать сатисфакции. Пришёл, невзирая на страдания, причиняемые ему каждым шагом. Пакет доставил ему даже большее удовлетворение, чем то, которое уже была согласна дать Наташа. На радостях Павел Андреич даже не стал вдаваться в детали медицинского заключения, которое связная продемонстрировала ему почему-то издалека. Расстались соратники почти дружески.

Всё складывалось для Концова, как нельзя лучше: и маскировка «поездных ран», и подъём авторитета, и размер премиальных, и целых три дня безделья, предоставленные командующим для поправки здоровья! Одно лишь тревожило капитана: предстоящее объяснение с Татьяной. И не зря.

Не успели ещё закончиться торжества, как в штаб ворвалась Татьяна Чуркина. Сказать, что она была разгневана — значило бы не сказать ничего. Сейчас это была сущая фурия, или же гарпия, или же, что ближе к истине, обе эти «красавицы» вкупе.

— Ну-ка, выйдём в коридор, «герой»!

Временно утратив эластичность, Концов не успел спрятаться под стол — и был ухвачен за шиворот и волочён за двери. Там его, скачущего на костыле, беспардонно приложили к стене. Пока ещё — только спиной.

— Значит, Софи?!

Удар был нанесён сразу, в лоб. Хорошо ещё, что пока лишь словом. О возможности другого варианта наглядно свидетельствовала попытка Концова заслониться от возлюбленной загипсованной рукой.

— Ну, что ты, Танечка…

По причине бестактной дегероизации бесстрашный герой был жалок.

–… Я только защищал… эту… как её… честь.

— Проститутки?

Таня аккуратно отвела от лица Концова загипсованную руку.

Капитан правильно расценил это движение — и закрыл брешь в обороне другой рукой. Той, которой опирался на костыль.

— Ну, ты скажешь, Таня!

Бодрой улыбки не получилось. Другой — тоже.

— Я, Танечка, свою честь… это… защищал.

Поскольку взгляд Татьяны непрерывно работал огнемётом, Концову пришлось «залечь в окопы». Ему было страшно: а вдруг возлюбленная подвергнет его избиению прямо по месту службы — да ещё в день вознесения на пьедестал?!

— Правильно боишься…

Если не в мыслях, то в глазах Татьяна читать умела.

— Честно говоря, следовало бы надавать тебе по морде!

«Так ведь надавали уже!» — возмутился Павел Андреич. Правда, сделал он это одними глазами — и то в пол. И правильно сделал: «собеседование» ещё не достигло апогея.

— Значит, меня одной уже не хватает? — перезарядила взгляд Татьяна. — На возмездную любовь потянуло?

— Ты всё превратно истолковываешь!

Концов хотел взмолиться ещё и конечностями, но не смог: был обездвижен Татьяной. От жестикуляции пришлось отказаться.

— Клянусь тебе, всё обстояло совсем не так, как тебе доложили!

— «Мне доложили»!

Судя по тому, как дёрнулся Концов у стены, любимая не промахнулась. Взглядом.

— Да ты же сам растрепал всему свету, что какие-то типы пытались перехватить у тебя эту шлюху! Разве не так? Что, Дулин всё это придумал?

Поблагодарив Дулина за трёп в штабе, Концов тут же пообещал ему рассчитаться за Татьяну. Но сейчас требовалось другое: срочно объяснить и объясниться. Для этого капитан нуждался не только в свободе слова, но и в свободе тела. Ни того, ни другого в наличии не было. А тут ещё подвели зоология с физикой: не учил ведь. Вот и не знал, что чем активнее жертва пытается высвободиться из удавьих объятий, тем сильнее удав сжимает кольца. Или — как в физике: сила действия вызывает равную ей силу противодействия. А в данном случае сила противодействия даже нарушала этот закон: сил у физически крепкой девушки оказалось больше, чем у мужчины-инвалида, пусть и временного. Татьяна Чуркина увлекалась ведь не водкой, а спортом. То есть, стороны изначально находились в неравном положении. Даже без физики с зоологией.

Концов понял, что надо менять подход.

— Танечка, родная, я тебе сейчас всё объясню! Эта девица тут совершенно ни при чём! То есть, не то, чтобы не при чём… То есть, я хотел сказать, что она оказалась там… ну, совершенно случайно! Просто шла мимо! И никакая она не моя дама — слушай больше этого болтуна Дулина!

Судя по выражению лица Татьяны, версия не проходила — и Концов решился.

— Я хочу признаться тебе…

–… — обомлела Татьяна.

— Никакого подвига я не совершал!

— Фу, ты! — облегчённо выдохнула Татьяна: её мысли были «на другую тему». Вот теперь Павел Андреич мог слегка приободриться.

— Дело в том, Таня, что весь предыдущий день и всю предыдущую ночь я пил, не просыхая! Ты, наверно, уже в курсе, что меня два дня не было на службе?

Татьяна кивнула головой: она была в курсе. В курс её неоднократно ввели в штабе по причине её неоднократных же визитов туда. Пустующий стул адъютанта не встревожил штабных: капитан нередко уходил и в более продолжительные загулы.

У Пал Андреича ещё раз отлегло от сердца.

— Ну, вот. Как я, значит, «перебрал» — не помню даже, где и с кем — меня, естественно, потянуло на подвиги.

— Ну, естественно!

— Вот! А в жизни, сама знаешь, всегда есть место подвигу. И лучшее место для него — ресторан «Парадиз». Как я добрался до ресторана — не помню, да это и не суть важно. Помню лишь, что я уже хотел войти внутрь… ну, в поисках приключений. А тут из дверей вывалилось несколько хамов — прямо на меня! Естественно, состоялся краткий обмен мнениями — по поводу личностей друг друга. Слово за слово — и мы уже были просто обязаны перейти от слов к делу… Нет, кажется, я врезал без всяких слов! И пошло-поехало!

Концов мечтательно закатил глаза. Правда, закат был недолгим: мемуары шли не только в мажорной тональности.

— Но и на старуху, как говорится… М-да: не рассчитал! Ни своих сил, ни числа фулюганов. Их оказалось двенадцать — как апостолов у Христа, прости Господи! И все — на мою голову! Да ладно бы — только на голову — так ещё и на всё остальное! В общем, наподдали мне так, что мало не показалось!

Пытаясь вызвать сочувствие, Концов «ненароком» подчеркнул увечья. Но сочувствия вызвать не удалось. Пришлось опять идти, как по минному полю.

— И как раз в это время эта дура случайно…

— Случайно?! — не пожалела яда Татьяна.

— Клянусь тебе: совершенно случайно!

— А почему Дулин сказал, что в ресторане она вызывала подмогу не анониму, а адъютанту командующего?

— Ну, мать моя, ты даёшь! — с облегчением выдохнул Павел Андреич: клюнула, кажется! — Да кто в этом городе не знает старшего адъютанта Его превосходительства?! Ты что, хочешь меня обидеть? Ну, конечно же, этой девице кто-то показал меня в каком-нибудь присутственном месте!

— В ресторане: иных присутственных мест ты не знаешь!

Взгляд Татьяны опять стал «шерлокхолмсовским».

— Если, конечно, не считать заведений князя Ослоева.

Концов побледнел даже из-под зелёнки.

— За что, Татьяна?!

— Ладно, продолжай!

— За что, Татьяна?! — «продолжил» Концов.

— Я — не о том!

— Ах, да: виноват… Ну, так вот. Как только она завопила, все офицеры выскочили на улицу. Сама понимаешь, что тут началось и чем закончилось…

Из-под бинтов Концов стрельнул глазами по лицу возлюбленной. Подвижки, если и имелись на нём — то лишь в сторону ещё больших сомнений. И капитан «рванул из окопа»:

— И что мне оставалось делать?! Не мог же я признаться

Дулину, что сам нарвался на мордобой? Да меня бы потом извели насмешками! Представляешь, как бы упал мой авторитет — авторитет настоящего офицера: кутилы, картёжника, драчуна, ба…

–???

Но второго шанса Концов любимой не дал.

— Бабой бы меня посчитали!

«Что: съела?!»

Вопрос удалился из глаз Татьяны.

— Ну, вот. Когда меня, значит, побили, стал я думать…

— Тебе всегда нужен стимул? — взяла реванш Татьяна.

— Ну, зачем ты так!.. Словом, выбора у меня не было…

Заслушав отчёт, Татьяна удручённо цыкнула губами.

–???

«На какую тему?» — запросил «любимый».

— «Чёрного кобеля не отмоешь добела», — открытым текстом вышла Татьяна. Опровержение Концов не успел дать: продолжение следовало. — Но я тебя и отмывать не буду! Если до меня дойдёт хоть один слушок о твоих похождениях — знай: между нами всё кончено! «Досуг мне разбирать вины твои, щенок!»

— За что ты — так?!

— Это — не я, а Иван Андреич.

–?

— Крылов.

— Из штаба?

–….

Неадекватная реакция Татьяны Николавны вызывалась исключительно пробелами в знакомстве с биографией Павла Андреича. Не сына действительного статского советника — а «того, другого». Концов был честен в своём невежестве. Он не читал ни басен, ни стихов. Не считая, конечно, «Гаврилиады», «Луки Мудищева» и «переложения „Евгения Онегина“ для народа».

Всё прочитав в глазах любимой, Концов «пошёл сдаваться».

— Танюша, родная…

Павел Андреич не только качественно дрогнул голосом, но и «где-то даже» блеснул слезой.

–…клянусь тебе, что ничего… «такого» ты обо мне не услышишь… то есть, больше не услышишь…

Уточнение было существенным. И, уточняя, Концов рассчитывал не на непонимание, а на снисхождение.

–… А, если, что и было — так это до нашего с тобой знакомства!

Концов соврал — и соврал нагло. Правда, не моргнуть при этом глазом не получилось. Но моргал глаз исключительно по причине чувств.

— А сейчас я чист перед тобой, как херувим!

Таня устало махнула рукой. На всё — и на вопрос веры, в частности.

— Будет врать-то, «херувим»!

Концов не успел просиять, как попал под душ:

— Но я тебя предупредила!..

«На дорожку» Татьяна критическим взглядом окинула «любимого», большей частью надёжно изолированного гипсом и бинтами от её взглядов и рук.

— Да, не скоро, видно, ты будешь трудоспособен, — отскорбела Татьяна. По себе. — Не скоро. Великий пост ожидает меня… Ладно, уж, пошли, горе ты моё…

В сопровождении любимой Павел Андреич покинул штаб, и заковылял к поджидавшему его «линкольну». Доставив Татьяну к одной из её многочисленных подруг, он отправился домой — отлёживаться и восстанавливать физические кондиции. По дороге он прикупил к имеющемуся запасу ещё полдюжины коньяка: лечиться — так лечиться…