За спиной адъютанта Его превосходительства. Книга вторая

Александр Черенов

«Адъютант Его Превосходительства»? Что-то знакомое, правда? Что-то… такое… героическое. О героях. Только здесь героев нет – ни «красных», ни «белых». А, если они и появляются, то лишь в комедийном, сатирическом и даже анекдотическом ключах. Потому что это – пародия и на первоисточник, и на пародию истории. Ведь в этой книге никто никого не убьёт, не взорвёт, не сожжёт и не пустит под откос. Но и без этих ненужных эксцессов читателю не придётся скучать… Книга содержит нецензурную брань.

Глава пятая

Усиков проснулся от пронизывающего холода. В купе было темно. За окном поблёскивала яркими звёздами безмолвная украинская ночь.

«Где я?».

Стандартный «набор алкоголика» уже вертелся на языке капитана, но настойчивый стук вагонных колёс своим ответом предупредил невысказанный вопрос. Потянув носом, Виктор Терентьич услышал запахи — и явно не украинской степи. Он с трудом приподнялся — и сразу же ощутил сырость под собой. Так отсыреть по причине открытого окна он не мог. Требовалось немедленно установить источник течи — и он потянулся к выключателю.

— Мать твою!

В тусклом свете купейной лампочки проглянули «детали интерьера». Но не мокрые галифе поразили капитана: чай, не впервые. Куда больше его впечатлило зрелище пакета, лежащего «на берегу лужи». Сверху «на одну вторую площади» тот был удобрен содержимым его желудка.

— Как это здесь оказалось?!

Усикову очень хотелось выдать «это» за пьяный бред, но «оно» не выдавалось. Старательно отводя лицо в сторону, он кончиками пальцев приподнял «это».

— Боже мой!

«Характеристика» относилась не только к внешнему виду пакета, но к амбре, расточаемому им. Стремительно трезвея, Усиков был уже способен констатировать наличие «проблем» не только у пакета, но в связи с этим — и у себя. А в последнем случае — ещё и перспектив роста. Проблем.

Пьяно шатаясь от трезвых мыслей, Усиков отправился на поиски людей — в лице проводника. Маршрут его пролегал по бесчувственному телу начальника охраны — его вчерашнего собутыльника. Или одного из них: детали Усиков помнил плохо. Проследовав — по телу штабс-капитана — дальше, Усиков стал барабанить кулаками во все двери подряд.

Подняв и проводника, и солдат охраны, капитан заявил о том, что какие-то негодяи «в его отсутствие» нагадили у него в купе, и потребовал немедленно привести отведённое ему помещение в надлежащий вид.

Неубедительные возражения проводника о том, что на дворе, то бишь, за окном — глубокая ночь — были сняты тут же по предъявлении Усиковым заряженного револьвера.

Когда сонный проводник при помощи «столь же бодрых» солдат придали купе… вид купе, Усиков отделался серебряным рублем на всех — и задумался. На тему пакета. Нет, доставить пакт он был обязан — тут и думать было не о чем. Но — не в таком же виде?! Однако и поручить восстановление его, кому попадя, он не мог. А тут ещё и мысли начало сносить с настоящего на прошлое.

— Как это я ухитрился так его загадить? Я же всё хорошо… не помню. Помню, что сел вагон. Мы поехали — это я тоже помню. Едва отъехали от станции, заявился ко мне этот штабс с бутылкой водки и парой огурцов.

Насчёт огурцов Усиков был твёрд во мнении. Содержимое «беседы» он редко забывал. Ну, а если и забывал, то оно само напоминало ему о себе. Как в данном случае — горкой на пакете.

Стимулируя процесс, Усиков потёр виски.

— Идём дальше. Значит: бутылкой водки… Ну, что такое — одна бутылка на двух офицеров? Ясно дело: не хватило… Не хватило — и мне пришлось вкупиться бутылкой «шустовского»… Её тоже не хватило — и штабс сбегал к солдатам. Вернулся он с котелком спирта. Скушали мы этот котелок, закусили…

Усмиков покосился на горку.

–… шоколадкой на двоих — и… а дальше не помню.

Ничего удивительного в такой амнезии не было. Для сохранения памяти шоколадки на двоих после котелка спирта, в очередь за бутылкой водки и бутылкой коньяка, явно не хватало.

— Котелок…

Капитан недоверчиво хмыкнул: масштаб — точнее, объём — совершённого им подвига, вызывал не только уважение, но и сомнение.

Для любого нормального… алкоголика.

— Не мудрено, что я так… хм… разгрузился в купе!

При одной мысли об этом его передёрнуло. Но от рецидививов он воздержался. Или — его воздержало. Не исключено: чувство долга. В виде загаженного пакета.

— Как он-то здесь оказался? А-а: наверняка, я спьяну хотел им «убить» штабса… А всё — водка проклятая!

Взгляд Усикова то и дело сносило на конверт. Итог был неутешительным: восстановить пакет до исходного состояния не представлялось возможным. Он претерпел от Усикова не только снизу, но и сверху. «Содержимое беседы» тоже внесло свой вклад — и не такой, уж, скромный.

— Что же делать?

Усиков был прав: надо было не только ехать, но и доехать, и даже вручить.

— Может, перебить аммиачный запах другим, более крепким?

А — жирные разводы?

Решение пришло не сразу и не само: пришлось напрячься.

— Надо менять пакет!

Раздобыть пакет — не проблема: на любой станции. Но как быть с печатями? Под мысли «о жизни и о себе» блуждающий взгляд капитана упал на золотую печатку, которую он как-то принял «в дар от благодарного населения».

— А если…?!

Надежда вспыхивала напрасно: размеры сургуча и печатки оказались несопоставимыми. Подделка была бы обнаружена тотчас и невооружённым глазом.

— А если — внаглую?!..

На станцию назначения состав прибыл утром. От былой прохлады уже не осталось и следа. Грязный обшарпанный вокзал встретил Усикова нарождающейся духотой, густо замешанной на ароматах машинного масла и общественных туалетов. Капитан ступил на перрон свежевыбритым и свеженаглаженным: за ночь проводник и солдаты восстановили статус-кво мундира.

Заметив встречающего с табличкой, Усиков пошёл навстречу… туалету. Там и состоялось погребение останков пакета. Письмо же капитан сунул в карман кителя, после чего отправился на почту, где без проблем купил новый конверт.

Расположившись за стойкой, он неуверенно обмакнул истерзанное перо в засиженную мухами чернильницу… Через десять минут оттиски печати местной почты на сургуче положили конец его многочасовым сомнениям… А спустя час атаман принял Усикова в своей резиденции.

Войдя в шикарно обставленный кабинет главы Директории, капитан щёлкнул каблуками, и протянул атаману пакет. Едва взглянув на конверт, атаман разломал печати и вынул письмо. Конверт — к удовлетворению Усикова — тут же отправился в пылающий камин. Вместе с печатями местной почтовой службы. С благодарностью Усиков отметил про себя, что глава Директории — не бюрократ.

После этого атаман принялся за письмо. Нет: пока ещё — только читать. По мере того, как он углублялся в текст, лицо его начало принимать бурячный оттенок. К положительным эмоциям этот окрас явно не имел отношения.

–??? — комбинированно запросил-испугался Усиков.

Ответный взгляд главы Директории был такого огненного наполнения, что Усиков непроизвольно «сходил в штаны». На этот не потребовалось и спиртосодержащих излишеств.

— Вы читали письмо?!

Меньше всего в вопросе атамана было… вопроса. После этого Усиков просто обязан был начать заикаться.

— К-к-как м-м-можно, п-пан атаман!

Усиков соврал. Частично. Только — насчёт «не читал»: он «всего лишь» написал письмо. Беззвучно — но вполне «разборчиво» — шевеля губами, Семён Васильич вернулся к тексту: может, он что-то не так понял.

Но нет: надежда оказалась обманщицей. Текст по-прежнему гласил следующее: «Ясновельможный пан атаман! В связи с выходом из окружения группы „красных“ под командованием Ивана Якина, которая тылами Ваших войск направляется к Хватову на соединение с основными силами армии, я — и в моём лице командование Волонтёрской армии и всех Волонтёрских сил Юга России — протягиваю Вам руку дружбу! Прошу принять мои искренние заверения в том, что, если „красные“, не встречая противодействия, пройдут тылами Ваших войск, то Вы, ясновельможный, будете повешены на первом же суку. Остаюсь с наилучшими пожеланиями. Искренне ваш. Генерал-лейтенант Кобылевский, командующий Волонтёрской армией. P.S.»

— Что значат эти буковки?

Атаман перевёл взгляд на Усикова и начертал в воздухе незнакомые литеры.

— Вероятно, постскриптум, — дрогнул голосом капитан: он точно не писал постскриптум. — Буквально: «после написанного».

Атаман вернулся к чтению.

«P.S. — гласил текст P.S. — Не забывайте, пан атаман, что только в этом году мы уже дважды надрали вам задницу! Всех благ!»

— «Всех благ!» — качественно позеленел Семён Васильич. — Их Превосходительство желают мне всех благ!

–???

Последним усилием воли Усиков выдал недоумение: и таких слов в его тексте не было. Он мог покляться, что в момент написания был трезв, как стёклышко! Но атаман вёл себя неадекватно — и это не сулило ничего хорошего. Предчувствия его не обманули.

— Скажите, капитан, — недобро усмехнулся Семён Васильич, — знаете ли Вы, что такое хорошие кожаные канчуки?

— Кан… чего?

— Канчуки?

Недобрая усмешка атамана нисколько не подобрела.

Усиков затряс головой. Точнее, голова и не спрашивала разрешения.

— Не-е-е…

— Вы, что, не читали «Вий» Гоголя?! Темнота!

Атаман плюнул в камин — как в посланца.

— Ну, о чём с Вами говорить после этого? Ладно: упрощусь. Специально для Вас. Известно ли Вам, что в старину делали с послами, оскорблявшими монарха страны пребывания? Пусть и в качестве почтальона?

Усиков побледнел: он когда-то учился в кадетском корпусе.

— Правильно! — одобрил Семён Васильич. — Их сажали на кол! В лучшем случае — всего лишь отрубали голову! Под хорошее настроение.

Капитан дрогнул в коленях: атаман явно не шутил. Значит, с письмом было что-то не так.

— Я ведь привёз Вам предложение мира и дружбы! — ещё раз упал духом Усиков. — Мне так и поручено сказать это на словах — в дополнение к письму!

Глаза атамана мгновенно вышли из орбит.

— Как, ещё и в дополнение?! Нет уж, увольте: с меня достаточно и письма!

Лист упал под ноги атаману, который тут же удостоил его своего сапога.

— Ничего не понимаю…

— Всыпать бы Вам — сразу бы всё поняли!

— За что?! — пошатнулся Усиков.

— За это самое!

И Семён Васильич указал на бумагу, отмеченную печатью его сапога. Затем он развернулся, и, скрипя новеньким хромом, зашагал по кабинету — как по душе Усикова. Капитан не ошибался в оценке маневра: атаман решал его судьбу. Даже — уже решил: осталось лишь огласить решение.

— Вот что, капитан.

Атаман протёк оловянными глазами на самое дно души Усикова. По этой причине Виктор Терентьич не мог не ощутить леденящий холод металла.

— Надрал бы я Вам задницу, если бы это хоть что-то изменило! Узнали бы Вы тогда, что такое хорошие кожаные канчуки, и, не читая Гоголя! У меня есть такие умельцы — куда тем художникам! Расписали бы Ваши филеи, не хуже, чем кузнец Вакула — храм Божий в Диканьках!

Усиков ещё раз уменьшился в росте — за счёт подкосившихся ног. Одно только и удерживало его от того, чтобы не пасть на колени: сослагательное наклонение. «Если бы…». И атаман не подвёл капитана.

— Не вибрируйте конечностями: я отпускаю Вас. И не потому, что — такой добрый: какой смысл пороть Вас? Передайте Вашим хозяевам, что в гробу я видал их дружбу! И ещё передайте, что угрозами меня не запугаешь: за мной — народ Украины!

Семён Васильич сунул руку за борт кителя — и несколько секунд поработал монументом… себе.

— Вот так и передайте!

— А-а…

Даже полноценно заикнуться об ответном послании Усикову не удалось.

— Вы едете сейчас же!

Атаман ещё раз выкатил впалую грудь.

— Немедленно! Вас проводят!

Под этот текст он сам «проводил» капитана за дверь. Коленом под зад. Мокрый и сверху, и снизу, и сзади, и спереди, Усиков беспомощно развёл руками.

— Ничего не понимаю…

Из-за дубовых дверей он не мог слышать энергичного монолога Семён Васильича. И, пожалуй, даже хорошо, что не мог: такие слова заставили бы его крепко задуматься над тем, стоит ли возвращаться в Харьков. Глава Директории был очень красноречив:

— Бескорыстная дружба! Плевал я на вашу бескорыстную дружбу! Какая мне корысть с бескорыстной дружбы? Ещё грозят, сволочи! Ну, ничего, мы ещё поглядим, чья переважит! Мне ведь, что «белые», что «красные» — всё едино! Так что — гуляй, Якин…