Перестроечная кувыркайка

Александр Петрович Пальчун, 2022

История эта написана литературным героем одной из моих недавних книг – Аркадием Бобриком. Легкомысленный и необязательный Аркаша на этот раз сдержал свое слово – нацарапал что-то вроде мемуаров о развеселом перестроечном времени, заставшем его в маленьком провинциальном городке. Мне же осталось только отредактировать его воспоминания, убрать нецензурщину, исправить грамматические ошибки (которые заметил), присвоить себе авторство и настежь отворить ворота для бесприютно бредущей славы.

Резиновый доллар

Посторомкино встретило Андрея Несиделова психологическим ударом, а если припомнить дверцу сейфа, то и не только психологическим. В городе повсюду говорили об ограблении, и к своему ужасу Несиделов вскоре догадался, кто этот грабитель. Еще ужасней, что портфель с деньгами бесследно исчез. Вероятно, кто-то из посторомкинцев не поленился наклониться и поднять лежащий на земле миллион.

«Как мне оправдаться, не возвратив унесенное? — сокрушался Несиделов. — А как объяснить Алине, что я всего лишь обыкновенный бухгалтер? Вернее, лживый бухгалтер, выдающий себя за журналиста».

Воротиться домой Несиделов тоже не мог — там его наверняка дожидалась милиция.

Оставалось единственный, в течение многих веков проверенный способ — скрываться от правосудия. Пряхин в этом деле с удовольствием пришел ему на помощь. Он приютил Несиделова в надежде позаимствовать у гастролера парочку продуктивных, а главное, безопасных методов обогащения.

Обучению Антона Пряхина ничто не мешало. Его жена вместе с сыном уехала в деревню к матери. Половину бухгалтерии керамзавода, где она вела учет поступающих материалов, после ограбления кассы отправили в безоплатный отпуск.

Пряхин откровенно восторгался своим новым знакомым. С таким обожанием, наверное, начинающий пианист смотрит на звезду мировой величины. Несиделову ничего не оставалось, как выступить в роли учителя. Во-первых, он уговорил Антона Васильевича оставить опасную торговлю фальшивыми кольцами и придумал для него прибыльное занятие — уличную фотографию. Для этих целей Пряхину был вручен временно незадействованный фотоаппарат Canon.

Новоявленный фотограф облюбовал себе местечко на центральной городской площади. Не прошло и две недели, как он потеснил конкурентов не только с помощью современной камеры, но и необычным методом съемки, о котором будет сказано ниже.

Андрей же в целях конспирации отпустил усики, чтобы без опаски появляться в городе. Он решил не только словами, но и делами утвердиться в глазах Алины в роли столичного журналиста. Но для этого требовалось погрузиться в местные события и обзавестись новыми знакомствами. В этом деле Антон Пряхин оказался незаменимым помощником.

В тот вечер обеденный стол на кухне Антона Васильевича не блистал изысками. Селедочка скромно соседствовала с жареной картошечкой. Огурчики, разрезанные вдоль, поблескивали рядами семян, будто круизный лайнер иллюминаторами. Алые помидоры живописно распались на несколько частей от произвола ножа. Аппетитный хруст редиски перемежался журчанием «Кориандровой», наполняемой в прозрачную полость стакана. Несиделов курил «Мальборо». Пряхин — тоже «Мальборо», но предварительно ампутировав фильтр, считая его ненужным препятствием на пути к наслаждению.

Пряхин разливал изящным движением кисти — так автоинспектор на глазах публики артистично жестикулирует полосатым жезлом. После нескольких рюмок лицо Пряхина сияло от удовольствия, а шевелюра окончательно приобрела гармонию хаоса.

— Ты думаешь, я сразу пришел к золотой торговле? — Пряхин метко вонзил вилку в полумесяц помидора и переправил его по назначению. — Как бы не так! Ведь сначала надо познать себя — к чему ты предрасположен? Вот взять, например, пенсионера Митрича, живущего в нашем подъезде. Казалось бы, золотой человек, мирно проводит время у себя на даче. Ан, нет! Митрич яростно ненавидит политиков и все, что с ними связано. А год назад окончательно ошалел — начал охаивать самое святое. Деньги, говорит, делятся на четыре категории: на те, которые хрустят, которые шелестят, которые шуршат, и те, которые вызывают отвращение — то есть наши. И стал доказывать, что американский доллар ни то что понизить в курсе, даже разорвать невозможно. Будто бы доллар удлиняется, как резиновый.

Решили мы провести эксперимент, — продолжил Пряхин, — Митрич сбегал домой, принес однодолларовую бумажку и говорит: «Ты сначала потрогай у него воротник, — и любовно так гладит купюру, — каждый рубчик прощупывается».

Потрогал я американского президента за шею. Действительно — шероховатость наблюдается. «Ничего, — говорю, — удивительного! Костюмчик-то у него добротный, из хорошего шевиота. Вот рубчики и прощупывается. А ты мою спецовку потрогай — гладкая и замасленная! А если ее еще и нарисовать? Откуда же рубчикам появиться?»

Стали мы однодолларовую бумажку испытывать на растяжение. И действительно, смотрим — видоизменяется американец. Повело его физию в сторону, как от зубной боли. Кособочит ихнего президента, будто перед зеркалом в комнате смеха. Костюмчик хваленый скукожился, искривился и весь свой прежний фасон потерял.

Но Митрич не позволил эксперимент до конца довести, — Пряхин с сожалением вспомнил упущенную возможность нанести ущерб американской валюте. — Пожалели мы Вашингтона. Он в наших руках за пять минут обрюзг и на двадцать лет состарился. Но рубчики на костюме сохранились! Намочили мы бумажку, пригладили утюжком, и она опять засияла, как новенькая.

Оскорбила меня американская живучесть, — продолжил Пряхин после того, как опрокинул очередную рюмку. — Достал я сто рублей, намочил их, пригладил и… не узнаю своих денег! В руках — какая-то бумажка, страшная, как моя жизнь. Митрич торжествует. «Давай, — говорит, — попробуем на растяжение!» Попробовали — разорвали! «Ну что, убедился в моей правоте?», — ликует Митрич. А мне еще обидней. Сторублевка-то последняя была!

Склеил я купюру силикатным клеем и понес в магазин, — вздохнул Пряхин. — А Катька — продавщица — уперлась, не принимает ее. «Это, — говорит, — не деньги, а какая-то справка из больницы, грязная и рваная!» Я возражаю: «По размерам, Кать, — говорю, — деньгам точно соответствует». А она свое талдычит: «А вот по изображению — нет! Совершенно неясно, что это такое. Я любую бумажку беру, но эту… При всем уважении к вам, Антон Васильевич, нет полной уверенности, что это раньше деньгами было».

— И как же ты вышел из положения? Неужто пропала сотенная? — спросил Несиделов.

— Э-э-э, нет! Вернулся я домой, взял фломастеры у сына и принялся бумагу в первоначальное состояние приводить. Утерянная красота на глазах возродилась. В магазин отнес — у Катьки никаких претензий!

Начал я после этого случая к живописи приобщаться, — уже веселей заговорил Пряхин. — Времени свободного вдоволь, сижу — священнодействую. У жены сапоги прохудились — часик работы — есть на что отремонтировать! Сын на жвачку просит — пожалуйста! Жуй на здоровье. Так он, стервец, пока из магазина шел, всю ее слопал. Я дольше рисовал, чем он жевал. Супруга на проездной билет денег требует. Э-э-э, думаю, так не пойдет! Что мне теперь, как передвижнику, у мольберта с подрамниками сутками пропадать?! Нарисовал ей проездной билет — пусть ездит безбоязненно, от контролеров не бегает.

Практика, я тебе скажу, — великая вещь! — продолжил Пряхин. — Научился я деньги воспроизводить даже по памяти. Ленина мог левой ногой нарисовать. Терпенье и труд — все перетрут!

— Это в любом деле так, — поддержал Несиделов. — Хватит-хватит! Мне половинку.

Приходилось останавливать Пряхина, начавшего терять филигранность разлива.

— Стали мои скромные способности, — продолжил Антон Васильевич, — приобретать некоторую известность. Появились заказы. Кому больничный лист в натуральную величину, кому печать законопослушную в нужном месте расположить. Так что со временем стал я масло на хлеб в палец толщиной намазывать.

Сосед Митрич, с которым мы американскую валюту с нашей сравнивали, с выгодным предложением обратился. Он от безденежья самогонкой приторговывал, а тут решил опробовать новую технологию — освоить выпуск водочной марки «Распутин». Ты ведь знаешь такую — у нее с этикетки мужик одним глазом подмигивает.

Оплата меня устроила, одна этикетка — сто грамм.

После первых моих рисунков стали мы у Митрича опытный образец его продукции испытывать. Авторитетно заявляю, его напиток от заводского не отличишь! Но и я лицом в грязь не ударил. Потому что после четвертой рюмки стал Митрич возмущаться, будто бы мой Распутин с этикетки прямо при нем его жене Катерине подмигивает. А что будет, если он, Митрич, уедет на дачу?!

Одним словом, нахулиганил в тот день Митрич и попал в милицию. А там, будучи в нетрезвом рассудке, заявил, будто бы мне деньги играючи в руки текут. Будто бы я их рисую, в то время как он сутками вынужден гнуть спину у самогонного аппарата!

После этого случая, — вздохнул Пряхин, — долго меня по милицейским кабинетам таскали. Хотели дело пришить. Да не тут-то было! Во-первых, с завода хорошую характеристику дали. Во-вторых, оказывается, нет состава преступления — корыстные побуждения отсутствуют. Посчитали, и вышло, что я на краску да на бумагу больше потратился, чем денег нарисовал. А у Митрича самогонный аппарат забрали и доллары, что наторговал, в туалетном бачке нашли. Слава богу — ими и откупился.

Несиделову пригодились способности Пряхина к рисованию. Антон Васильевич порылся в своих архивах, нашел старый паспорт, когда-то принесенный ему, как специалисту, одним махинатором. Паспорт заказчик не забрал — вероятно, милиция забрала заказчика раньше.

Без дела валяющийся документ Пряхин переделал на Андрея. Фамилию вывел каллиграфически — «Разумейкин». Это была фамилия дедушки Несиделова по материнской линии. Приклеили фотографию нового владельца паспорта — благо, Canon под рукой. Теперь Андрей, внешне видоизменный благодаря усикам и снабженный фальшивым паспортом, мог безбоязненно разгуливать по городу. Появление усиков Несиделов объяснил Алине конспирацией при выполнении тайного редакционного задания.

И хотя отныне по подложному документу Андрей значился Разумейкиным, во избежание путаницы я чаще всего буду называть его, как и прежде, Несиделовым. И это очень правильное решение, поскольку многие мистики, — а тем более прокуроры — считают, что прошлое никуда не исчезает.

Пряхин боготворил своего квартиранта, слушал его советы, но и сам иногда позволял себе поучения:

— Андрюха, тебе с твоей головой негоже подламывать сейфы. Рано или поздно поймают. Хочешь за решетку?

— Не хочу.

— А если не хочешь, то надобно пробиваться в депутатский корпус — поближе к их неприкосновенности.

— Легко сказать.

— Непросто, согласен. Но с помощью газеты это всегда возможно. У меня в «Посторомкинском вестнике» закадычный дружок — редактор Сергей Крутов. Мы с ним когда-то вместе работали на керамзаводе, вместе получили квартиры. Он живет в нашем подъезде. Опять же, ты назвался Алине журналистом. А какой, спрашивается, ты журналист, если ничего не пишешь? Что она подумает о тебе? Давай не сиди без дела, а с помощью газеты поднимайся на другой уровень.

Под другим уровнем Антон Васильевич подразумевал не только депутатство в городском совете, но и увеличение доходов и укрупнение махинаций. Одним словом, он постоянно норовил подсунуть топор под нравственный компас Несиделова. И, надо сказать, отчасти это ему удавалось.

У человека в безвыходной ситуации голова начинает работать со скоростью компьютера. Несиделов написал несколько заметок, которые охотно и даже без протекции Пряхина принял редактор местной газеты.

В тот день Андрей вышел из редакции, куда занес очередной материал, и направился к Пряхину. Антон Васильевич как обычно нес вахту в центре города на фотографическом посту. Подходило время обеда, и Пряхин попросил Несиделова подменить его на полчасика, чтобы навестить ближайшую столовку. Андрей охотно согласился.

Вскоре к Несиделову, стоящему с расчехленным фотоаппаратом на груди, подошел усатый капитан милиции. Андрей сразу признал в нем своего недавнего преследователя. В сердце что-то кольнуло, а руки заныли от предчувствия кандального железа.

— Хочешь за свою работу получать по заслугам? — спросил милиционер.

— По заслугам?

— Вот именно! Горисполкому нужен фотограф, а в штате такой единицы не предусмотрено. Обещают платить наличными.

Несиделов малодушно закивал. Отказаться не посмел — сразу бы возник вопрос о нелицензионном фотографическом промысле Пряхина. Подкупала и неофициальность предложения. С некоторых пор Андрей невзлюбил всю эту бюрократию с предъявлением документов.

Увы, к своему несчастью, Несиделов не знал, кого Пряхин снимал накануне.