Перестроечная кувыркайка

Александр Петрович Пальчун, 2022

История эта написана литературным героем одной из моих недавних книг – Аркадием Бобриком. Легкомысленный и необязательный Аркаша на этот раз сдержал свое слово – нацарапал что-то вроде мемуаров о развеселом перестроечном времени, заставшем его в маленьком провинциальном городке. Мне же осталось только отредактировать его воспоминания, убрать нецензурщину, исправить грамматические ошибки (которые заметил), присвоить себе авторство и настежь отворить ворота для бесприютно бредущей славы.

Входная дверь

Но вернемся к появлению Несиделова в квартире Пряхина. Недавний продавец фальшивых колец от неожиданности встречи с покупателем прислонился к стене. Несиделов ступил через порог.

— Тогда я пойду? — сказала Алина, стоявшая рядом.

— Да-да, — кивнул Андрей и по коридору прошел в гостиную. Он опустился в кресло и укоризненно покачал головой. Антон Пряхин застыл в позе виноватого школьника, изучающего половицу.

— Э-хе-хе! — Несиделов постучал пальцами по подлокотнику кресла. — Что творим, что творим… В ваши-то годы! Вы что, дорогой мой, до пенсии собираетесь промышлять подобным образом? Глупое, опасное и малоприбыльное занятие.

По лицу Пряхина пробежала тень справедливой обиды.

— Почему малоприбыльное? Хотя, конечно… может быть, вы знаете лучше…

— Знаю, — вздохнул Несиделов с видом педагога, уставшего вдалбливать прописные истины в головы неуков. — Поставьте чайник. Что-то я проголодался.

«У кольца нет конца», — гласит народная мудрость. Но, изучая незнакомца, жующего хлеб с маслом и запивая его чаем, Пряхин впервые усомнился в непогрешимости коллективного разума. Благодарности от гостя он не ожидал, но где-то внутри забрезжила надежда — а вдруг пронесет? Ведь малый нагрянул без милиции.

Как потом рассказывал Пряхин, в Несиделове его с первой же минуты впечатлила раскованность в движениях и свободный полет мысли. Антон Васильевич даже начал сомневаться, сам ли он на вокзале подошел к Несиделову, или угодил в заранее расставленную ловушку?

— Где ваша семья? — спросил Несиделов.

— У супруги неприятности на заводе… нервный срыв. Только что уехала с сыном к теще.

— Ограбление?

— А вы отку?..

Несиделов многозначительно промолчал. Пряхин разинул рот. Неожиданная догадка молнией пронзила его с макушки до пят. Как ужаленный, он забегал по кухне.

«Это надо же! — внутренне негодовал Антон Васильевич. — Тут мечешься по вокзалу, вздрагиваешь от каждого милицейского свистка. А этот босоногий хапнул месячную зарплату завода и спокойно попивает чаек!»

Пряхин откровенно зауважал гостя.

— Вот и хорошо, что супруга в отъезде, — сказал Несиделов, — я в вашем городке проездом, так сказать, небольшое турне… А в гостиницах требуют паспорт.

— О чем речь! Да сколько угодно! Тем более что мы, как я понимаю, в некотором роде, коллеги.

— Андрей Несиделов! — представился незнакомец, протягивая руку. — Специалист широко профиля. А вы тоже не лыком шиты — умеете расположить к себе. — Несиделов намекнул о вокзальной встрече. — И дверь у вас презабавная.

Пряхин повеселел, мрачные мысли растаяли, как слезы младенца при виде бутылочки с молоком. Приободренный, он вскоре рассказал историю появления входной двери в свою квартиру.

— Есть тысяча способов испортить человеку жизнь, — начал Антон Васильевич. — Моя жена придумала еще один. Она пилила меня целый год: «Когда утеплишь входную дверь?»

И я не устоял. Осенью купил дерматину и два метра утеплителя. Снял дверь с петель, расположил ее плашмя в прихожей и приступил к делу.

Соседи поднимаются к себе, заглядывают в проем, здороваются. А я киваю в ответ — изо рта гвозди торчат, словно тигровые зубья.

Пока работал, замерз, хуже собаки. Ведь в нашем подъезде кроме моей, еще двух дверей не хватает — входной и той, что ведет на чердак.

— Я заметил, — авторитетно подтвердил Несиделов.

— Так вот. Сквозняк в подъезде такой, что у женщин иной раз не то что юбки, драповые пальто кверху поднимает. Продрог я и только, значит, собрался дверь на место вернуть, как жена с новым капризом: требует дверной глазок врезать — чтобы все было как у людей.

— Зачем тебе глазок?! — возмутился я. — Что ты увидишь в нем? В подъезде темень египетская, соседи наощупь квартиры ищут, по стенкам руками шарят — этажи считают.

Но женщину не переспоришь. Настояла на своем.

Просверлил я отверстие, приспособил глазок и стал дверь на место прилаживать. Руки замерзли, не слушаются, на один завес петлей попал, на другой промахнулся. Дверь качнулась, что-то треснуло… Матерь божья!.. Выломал верхний завес из двери вместе с доской.

Дверь-то, оказывается, из опилок сделана! Только по сторонам для отвода глаз дощечки прибиты. Выходит, десять лет от грабителей опилками отгораживался!

Попытался я эту дощечку с завесом к двери обратно прибить. Не получается — опилки плохо гвозди держат. Что делать? Ночь приближается, квартира настежь. Заходи, кому не лень, уноси честным трудом нажитое. Хорошо, сынок подсказал: «Пап, а ты дверь кверху ногами переверни, с другой стороны дощечка-то целая».

Смышленый пацан, весь в меня! — лицо Пряхина просияло отцовской гордостью. — Перекрутил я, значит, завес, перевернул дверь и на место поставил. Идеально подошла. Одно неудобство — замок не с той стороны оказался. И глазок низковато — на уровне колен. Но это ерунда по сравнению с прежней бедой. Вместо замка временно наживил входную дверь гвоздем, чтобы от сквозняка не отворялась, и быстрее в ванную — восстанавливать кровообращение.

Только согрелся, стали соседи наведываться. Я то гвоздодер ищу — двери открывать, то опять их заколачиваю.

Сосед, пенсионер Митрич, заглянул.

— Это, говорит, ты здорово придумал, что глазок низехонько расположил. Придешь после получки, а жене сразу видно — свой там лежит, или пришлый какой. Только и звоночек надо бы того… пониже, на таком же уровне.

— Да ты что, Митрич! — оправдываюсь, — это мы для собаки сделали. Тобика на прогулку выпускаем, а когда возвращается — двери царапает. Так что теперь Витек, сынок мой, смотреть будет — своя ли собака? Сам посуди, зачем нам приблудная?

— И то верно, — согласился Митрич.

На следующий день возвращаюсь с работы, а жена в слезах. Сын тоже ревет:

— Тобик ушел на прогулку и не вернулся, наверное, дверь не признал.

— И соседи смеются, — подвывает супруга, — из других подъездов на наш глазок приходят смотреть. Закрой его чем-нибудь!

— Да чем же я его закрою?

— Хоть номером от квартиры!

— Ты хочешь, чтобы и с других микрорайонов прибегали?!

— Тогда обивку разверни наоборот. Глазок наверху окажется, — подсказал сынок.

— Повторенье — мать ученья. — Пряхин тяжело вздохнул. Грустные воспоминанья окунули его в прежнюю хлопотливую атмосферу. — Снимаю, значит, дверь, отрываю обивку, сверлю новое отверстие для глазка… Матерь божья!.. Отверстие в двери не совпадает с отверстием в дерматине. Внизу совпадало, а вверху не совпадает! И подвинуть нельзя, материала в обрез — еще вчера лишнее отхватил. Жена опять в слезы, а я в крик:

— Это все твои капризы! Чтоб все как у людей, как у людей!..

— Ой, что делать-то будем! Всю дверь исковеркал, дерматин перевел, на весь дом ославил!

— Не реви, — говорю, — беги лучше в хозяйственный магазин, что-нибудь придумаем.

На другой день явился сосед Митрич.

— Ну, ты, говорит, и клоун! Вчера внизу глазок для собаки пришпандорил, а сегодня вверху два поставил. Для себя и для жены, что ли? На пару разглядываете, кто к вам в гости пожаловал?

— Темный ты человек, Митрич, — говорю. — Ты когда-нибудь в Крыму бывал?

— В Крыму нет.

— То-то и оно! Значит, стереотрубы для обзора местности не видел. В нее, как в бинокль, двумя глазами смотреть полагается. И все — как на ладони! А почему у нас должно быть иначе? Зачем, спрашивается, мне перед единственным глазком рожу косоротить, словно на приеме у окулиста — глаза себя лишать?! Можно ведь и двумя глазами смотреть. И главное — все видно, как в той трубе. Настоящее стерео!

— И то верно, — согласился Митрич.

Несиделов от души посмеялся над рассказом Пряхина и словно между делом спросил:

— А что это за девушка — над вами живет?

— Ну, ты и ловкач! И туда глаз положил! — воскликнул Пряхин. — Алиной Юрьевной зовут, в газете работает. Кстати, незамужняя. Но обидчивая до ужаса. Я когда-то ей комплиментик сделал: «Вы, — говорю, — очень даже хорошо для своих лет смотритесь». Так она губки поджала, три дня не здоровалась.

А на прошлой неделе, вижу, сумку неподъемную тащит. Дай, думаю, помогу. Издалека вежливо свою услугу предлагаю: «Ну, вы, Алина Юрьевна, говорю, и молодчина! Агромадные тяжести таскаете. Не всякой бабище такое под силу».

И что же ты думаешь?! Вместо благодарности: «Да как вы смеете! Вы… вы… грубиян!» «Ради бога, — отвечаю, — Алина Юрьевна, какой же я грубиян? Сумочка-то, кхе… кхе… на тридцать кило тянет, а вы ее одной ручкой. Другая бы костьми легла. А вы жилистая, хотя и маленькая. Руки крепкие — не у всякого мужика такие. А ножки пусть и тонкие, зато устойчивые. Вам, наверное, и не такое под силу!»

А она, ни с того ни с сего, как влепит мне пощечину! Вот и делай женщинам после этого комплименты!

Последняя фраза адресовалась не только соседке, но и всему слабому полу, от которого Пряхину, как и Несиделову, досталось порядком.