Delirium tremens

Александр Николаев, 2018

Тех, кому она вначале покажется странной, прошу дочитать её хотя бы до пятой главы…О чем эта книга?О Боге, о жизни и о любви. О том, как и для чего этот мир создан.Или фантастическая история о том, как русские небанально пропили американские деньги.

Глава, в которой еще один разговор

— Слушай, Лара, а кто он? — Маккинли с Сибирячкой ушли последними. На улице было темно и морозно.

— Студенно, — она зябко поежилась, судорожно поведя плечами, — Да теперь уже, в общем, никто… Когда-то мне казалось, что я его любила. Но все это было очень давно.

— Может, вызовем такси? — предложил Эндрю, — Уже поздно и холодно.

— Нет, — в ее голосе прозвучали умоляющие нотки, — сто лет тут не была. Пойдем пешком? Здесь недалеко.

— Мне показалось, что ты замерзла.

— Не страшно. В самый раз. Давно я так, зимними ночами не гуляла. Пойдем пешком?

— Ладно, пойдем, — Маккинли не возражал, тем более, он собирался с ней поговорить.

— Мы вместе с ним учились в университете, в одной группе, и жили в одном дворе, — продолжила она свой рассказ, — он всегда мне казался человеком не отсюда.

— А он тебя? — американец был удручающе прям.

— Что он меня? — переспросила Лариса.

— Он тебя любил? — не отставал Маккинли.

— Андрюша, тебе никто не говорил, что ты страшный зануда? — вздохнула она, — А он меня не замечал…

— Он не обращал внимания на женщин?! — Маккинли не исключил и такой вариант.

— Ты не только зануда. Ты еще и дурак! — она демонстративно ускорила шаги.

— Не обижайся, — он мигом догнал ее и продолжил, — Значит, у него была другая?

— Была… — после некоторого молчания Сибирячка вздохнула и продолжила, — он всегда был себе на уме. В компании не стремился. Вечно где-то пропадал. На рыбалке, или, если сезон, любил собирать ягоды, грибы. Просто садился на велосипед и на день-два исчезал из города. Был талантливее любого из нас, а учебой не горел. Наши мальчишки боготворили его, остолопы, за то, что он мог сорвать любую лекцию, любой семинар. Просто встать и сказать преподавателю: «Мне кажется, Вы ошибаетесь…» И все. Занятие тонуло в анархии. Каждый занимался, чем хотел, а Миша с преподавателем исписывали километры доски… уже после первого курса они бегали от него, как от чумы…

А еще он сильно и нежно любил свою маму. И для нее кроме Мишеньки никого не существовало на свете. Она растворилась в нем. Помню, бывало, выйдет на улицу, смотрит, не появится ли, если он где-то задерживался. Не могла усидеть дома. Переживала. Ждала…

— А кто она? — Эндрю продолжал оставаться собой.

— Кто она? Мишина Мама? — переспросила Сибирячка и тут же нервно остановилась, поняв, что Маккинли интересует не она, — Знаешь, я тебя ненавижу! Ну нельзя же быть таким… таким… — она так и не нашлась, каким таким нельзя быть занудному американцу и снова замолчала.

— Ты же сама сказала, что все это было очень давно.

Пару минут они шли по сияющей зимней аллее, молча. Только звонкий хруст промороженного плотного снега гулко сопровождал их шаги в густой ночной тишине.

— Так. Одна кукла. Ничего особенного. Она училась не с нами. На экономическом. Двумя курсами позже.

— А почему кукла?

— Потому что, ненастоящая. Дура пластмассовая. Без души. И сердца.

Эндрю притормозил и сморщил лицо:

— Пластмассовая…

— Что?

— Да ничего, продолжай.

Еще какое-то время они шли в тишине. Лариса не могла собраться с мыслями.

— Я не знаю, как они познакомились. Он два года носил ее на руках. Забросил учебу. Подрабатывал грузчиком, дворником… Еще кем-то… Однажды, во дворе, я видела, как плачет его мать, умоляя Мишу вернуться в университет. Только, все равно, на парах он появлялся редко и вечно усталый. И все это лишь для того, чтобы лишний раз сводить ее в ресторан или купить ей какую-нибудь ерунду. А она принимала все это, как должное…

На нашем факультете, в лаборатории, работал старый инженер, Левин, вел у нас практикумы. Он относился к Мише, как к сыну, говорил, что такого студента у него еще не было. Казалось, он больше всех переживал за то, что Зобин променял его занятия на такую вот любовь. Я не знаю, что он ему, в конце концов, наговорил, но ему удалось убедить Мишу вернуться к учебе. Тем более, на носу был диплом. Конечно же, Зобину пришлось как-то с ней объясняться, что ему необходимо будет сосредоточиться и окончить-таки, университет. Но она поняла это по-своему…

— Ты говорила, тут близко, — Маккинли замерз. Он беспокойно, с надеждой вглядывался в расплывающуюся темноту аллеи, конца которой не было видно, — Надо было вызвать такси.

— Эх ты! Тепличный мальчик! Из оранжереи! — с легким злорадством подшутила над ним Лариса.

— Ну… я же, в отличии от тебя, не сибиряк.

— Я тоже не сибирячка! Эту нелепую кличку вы сами для меня придумали, конспираторы! Узнать бы: кто и почему? Уж я бы нашла ему псевдоним. Позабористей…

Услышав такое, Маккинли решил не хвастаться, что Сибирячкой, она стала с его легкой руки. Тем более, на вопрос «почему», он и сам бы теперь не ответил.

— В общем, — тут же сменив настроение и глубоко вздохнув, продолжила она, — эта стерва мигом нашла себе другого. Ездил у нас по району один. Уголовник! Весь из себя такой… на черном мерседесе. Барыга и бандит. Вдвое старше ее. Времена тогда наступили «подходящие». Все так быстро менялось, и ей красивой жизни захотелось… Я не знаю подробностей. Но, город у нас маленький. Миша их где-то встретил вдвоем и не сдержался, дал этому хозяину жизни по морде. Их разняли тогда, говорят, обошлось без драки. Однако, вскоре Зобина в подъезде дома подкараулили и зверски избили какие-то молодчики. Избили так, что сразу пролетел слух — забили насмерть… — Лариса остановилась. Ее лицо горело то ли от мороза, то ли от нахлынувших воспоминаний, — Скорая приехала быстро. Слава Богу, он выжил. Вот только маме его, какие-то доброхоты успели сообщить, что сына ее убили. Говорят, что она только накинула платок, выбежала во двор, прямо под дождь, и тут же осела на лавочке у подъезда. Не выдержало сердце. Умерла на месте…

Маккинли повернулся на дрогнувший голос Ларисы. Она плакала…

— Он вышел из больницы только в начале сентября, когда мы уже давным давно обмыли дипломы. В университет не вернулся. Объясняться и восстанавливаться не стал. Вместо этого, он запил. Запил так, словно хотел умереть. Продавал вещи из дома, покупал водку и шел с ней на кладбище. Знакомые несколько раз находили его там и приводили домой. Говорят, он напивался на ее могиле до беспамятства. Падал и спал прямо там, на кладбище. Когда я представляю себе это, цепенею от жути. А он пил, пил и пил. Каждый день до потери сознания. И допился до белой горячки. На ноябрьские праздники угодил в психушку. Помню, я даже обрадовалась этому, что он не упадет зимой пьяный на улице и не замерзнет насмерть.

Сколько он там пробыл, не помню. Может с полгода. А когда вышел, продал квартиру и уехал отсюда. Разные слухи ходили. Поговаривали, что он где-то на Дальнем востоке устроился. Рыбу ловит… Что-то в этом роде… Точно не скажу. Хотя, зная Мишу, наверное, так оно и было… Мы пришли, — она протянула руку в сторону калитки из аллеи, за которой, к удивлению Эндрю, стояла их гостиница.

— А дальше? — ему уже не так сильно хотелось в тепло, — Что было дальше?

— Дальше, я уехала в Москву. А потом в Америку. Связалась с вами, будь вы неладны! И потеряла всякую связь с родиной. Все это время я ничего о нем не слышала. В позапрошлом году было двадцатилетие выпуска. Я приехала. Зазвали сокурсники. Тогда-то и узнала, что он уже три года, как вернулся. По протекции друзей, его взяли сначала техником, а через год дали должность инженера-лаборанта в университете, в лаборатории нашего общего друга, Володи Мартыненко, мы учились с ним вместе… Вот и все.

— Откуда ты узнала, чем он занимается? В частности, про генератор?

— Слушай! Не начинай опять! Я это уже семь раз писала и переписывала! Ничего нового не скажу, возьми и прочитай мои отчеты! А еще лучше, ты мне ответь, какого черта ты к нему прицепился?! Только про генератор мне не пой! Я — не дура! Его финансирование Элдридж никогда не одобрит. И ничего не подпишет. А в благотворители, ребята, вы не годитесь! Тогда зачем?!

— Элдридж мне не указ. Я и без него деньги достану, — было видно, что Эндрю испытывает крайнюю степень волнения, решаясь на что-то важное, — Просто… я скажу, только дай мне слово, что ты это не разболтаешь и… не будешь смеяться?… Дело не в генераторе. Точнее, не только в нем. Он планирует работать над новым проектом, хочет ставить эксперимент. Какой? Я не знаю. Но, после сегодняшнего разговора, мне вдруг стало дико интересно, чем же таким еще он собирается заниматься?!