Антре без репетиций

Александр Александрович Тришкин

Как интересно и мудрёно порой бывают закручены линии людских судеб. Как своевременно посылаются нам знаки судьбы. Как Бог бережёт нас от невзгод. Постарайтесь не пропустить Божьих предупреждений. Все сюжеты основаны на реальных событиях.

Ил 62. Ташкент Новосибирск Хабаровск. Аэрозаяц

Год 1980-ый. Лето.

Юридически я был женат. Да, да. Было свидетельство о браке, женщина, жившая тогда со мной в одной квартире целых шестнадцать лет, носила мою фамилию, но жили мы примерно так: — каждый своей жизнью. Каждый отпуск из Шимановска, где я проходил службу, мы вместе ездили в Ташкент, где, уже по отработанной не единожды схеме, в самом конце отпуска ссорились, до развода, после чего я, в одиночку, ехал к месту службы, в твёрдой убеждённости и надежде, — что уж на этот-то раз, мы, наконец-то, разведёмся, а моя, так сказать, — супруга, оставалась у своего любовника и одновременно мужа своей сестры, — Маньки. Не удивляйтесь. В жизни бывают сюжеты, малость покруче Санта-Барбары, и всех мыльных опер. И вновь, — она через пару — тройку недель прилетала ко мне, в Шимановск, и снова, уговаривала меня продолжить наше совместное житие, и всё шло, как и год, и два, и три тому назад. Шло как по маслу: — два злых, люто ненавидящих друг друга пса продолжали жить, деля одну конуру. Спрашиваете: — Зачем? Почему?

Поясняю:

Во-первых: — Женщина, с которой я жил, по своим «тактико-техническим» характеристикам многократно превосходила, н-ну, примерно, двоих — троих Остапов Бендеров. А точнее, — она могла без мыла влезть в.., кхе-кхе.., ну, в общем, — ниже пояса, сзади, любому, не спорьте, — любому, без исключения! Как, собственно, она и в семью нашу влезла, этакой невинной лапочкой-девочкой, само обаяние и очарование. Так вот и меня ей всегда удавалось уговорить и убедить в том, что вот теперь-то она всё осознала и уж теперь-то, точно, у нас начнётся счастливая жизнь, о которой мечтает каждый на этом свете.

Во-вторых: — я очень любил и люблю сына и не хотел с ним расставаться. А больше всего я боялся оставить его там, в ненавидящем нашу породу, крысином стаде. Я боялся, что они загрызут его, заклюют. Дочь родилась десятью годами позже и её я, тоже, очень люблю.

В-третьих: — как сказал кто-то из мудрецов: «Каждый проживает свою жизнь в первый раз». Как ни крути, — а семейного счастья хотелось. И надежда на лучшее не оставляла меня до последнего. Хотелось и верилось.

В-четвёртых: — Осуждаете меня? Ваше право. Все мы умные задним числом. И если кто из читателей со мной не согласен, — не возражаю, — оставайтесь при своём мнении, но имейте в виду: — вы, так же, как и я, рассматриваете вопросы с точки зрения здравого рассудка, а та сторона рассматривала эти вопросы, исключительно, с позиции холодного расчёта. А именно: — для неё это был чисто период подготовки к настоящей жизни, — той которая у неё будет тогда, когда мы получим уже не гарнизонную, ведомственную квартиру, а свою, т. е. — государственную, вот к той жизни, но уже без меня, она и готовилась. Для чего аккуратно копила все мои зарплаты, очень, кстати, хорошие. Если в те времена люди мечтали о зарплате, скажем, рубликов в сто двадцать — сто тридцать, так вот: — моя самая первая получка была — двести тринадцать рэ. А дальше попёрли всякие подъёмные, тринадцатые, дальневосточные. Да ещё, — прибавьте к ним деньги, подаренные нам на свадьбе, — примерно около двух тысяч, — по тем-то временам!!! Очень приличные денежки, которые новоиспечённая молодая жена, вместе со своей родной сестрой-подельницей, имеющей аналогичные «тактико-технические Остапа Бендеровы» характеристики, ловко спёрли прямо на свадьбе. Позже её сестра отсиживала в Ташкентской тюрьме, за воровство в Ташкентском Аэропорту, и там она наверняка узнала, что вор, крадущий у своих называется крысой. Словом, — молодая жена со своей сестрой в день свадьбы сами поставили себе на лоб пожизненное несмываемое клеймо: — «Крыса», с которым проживают и по сей день. Но, совсем не об этом я собирался поведать.

И не примите мои воспоминания за скулёж: — ничего подобного. Мне, в некоторой степени, было даже интересно наблюдать, как бы со стороны, — как человеки могут себя неординарно проявлять, что движет их поступками. И ещё многие нюансы человечьего поведения были мне очень интересны. Психология, вообще, интереснейшая наука, и неотъемлемая часть нашей жизни.

Из очередного отпуска, проведённого в Ташкенте, сестра моей жены, да, да, — та самая, клеймёная Манька, предложила нам отправить меня в Хабаровск практически бесплатно. Как обычно, — из отпуска я, «по традиции», возвращался один. А эта самая клеймёная сестра работала в Ташкентском аэропорту и имела прямую связь со всеми членами экипажей самолётов. Это было ещё до того, как её посадили. В целом, всё выглядело примерно так: — в самолёт я сажусь вместе с экипажем, с, на всякий случай, купленным билетом, но не прохожу регистрацию. Прилетаю в Хабаровск, а билет, нигде не отмеченный, благополучно возвращается со стюардессой в Ташкент, где за ту же цену возвращается в кассу.

Всё аккуратно и экономично.

Скажете: — нехорошо летать зайцем?

О! Будьте спокойны! Я заплатил. В тот же день, а точнее, — ночь, и втридорога.

А ведь если бы я на этот рейс попал, как обычный пассажир, то не увидел бы и той «кухни», на которую довелось посмотреть изнутри, тогда не возник бы и этот сюжет.

Словом, — верьте — не верьте, но это было.

Ну что ж, — сказано, — сделано.

Наступил день отправки. Я в военной форме. Сажают меня вместе с лётчиками, экипажем самолёта в микроавтобус. Едем к самолёту. Я часто летал самолётами, дело привычное и обычное, но такая посадка в самолёт была очень непривычной, необычной, интересной. Никаких регистраций, никакого аэропортовского шума, суеты. Как-то, — как в кино. Как будто видишь работу лётчиков, как бы, изнутри. Поднялись по трапу. Нас встретили две стюардессочки. Одну из них я узнал, и сердечко забилось в груди, — Ариночка⁵… Я молча кивнул ей. Она в ответ слегка улыбнулась и чуть кивнула мне. Тишина. Приятный аромат салона самолёта. Меня всегда завораживал этот чарующий аромат салонов самолётов. Впечатление этакого волшебства, величия, надёжности, красоты. Командир экипажа предложил мне посидеть в пилотской кабине, на месте бортрадиста, пока не закончится подготовка к полёту и посадка пассажиров. Что-ж, — я ребёнок дисциплинированный, сижу тихо как мышка, никому не мешая, даже не пытаясь что ни будь повертеть, покрутить на приборной панели. Сижу и с любопытством разглядываю окружающую меня обстановку — приборы пилотской кабины, огоньки, стрелочки, тумблера. Их много. Очень много. Первое впечатление: — да как это, вообще, возможно запомнить такое количество всяких тумблеров, включателей, пищалок. И все эти приборы и механизмы молча, послушно, спокойно и уверенно ждут своего часа. Ждут, когда люди приведут их в действие, включат, запустят, и вся эта мощь, всё это чудо конструкторской мысли и человеческого гения заработает, загудит, оживёт, как мощный волшебный организм. Вырулит на взлётную полосу, разбежится-разгонится, оторвётся от земли, взлетит и унесёт в своём теле всех нас за тысячи километров.

В окна пилотской кабины видна суета аэропорта, толпа людей в зале ожидания, хлопоты работников аэродрома, беготня машин. Всё это завораживает, — создаёт необъяснимое ощущение чего-то волшебного.

Пока я любуюсь этой красотой, пилоты готовят самолёт к рейсу. Естественно я слышу все их разговоры, из которых начинаю понимать, что с самолётом что-то не в порядке. Разговор, примерно, такого плана:

— да ты попробуй запустить это так.

— нет, так не получится.

— да брось ты, — вон у Кольки, с Рижского рейса, получилось.

— ну ща, попробую…

Уходит. Возвращается. Опять разборки:

— а если попробовать так, а если этак, пойдём поглядим. Выходят вдвоём, проходит некоторое время, возвращаются. Чуть ли не до ругани. Ну чем ты думал?! Да что я мог сделать?! Я говорил Ваньке, — погляди эту штуку, а он не сделал.

В общем, — такой «базар-вокзал» продолжается минут пятнадцать — двадцать. В числе прочих, кто-то из лётчиков озвучивает такую фразу: «Где начинается авиация, там кончается порядок». И эта фраза звучит для меня дико. Ведь мы то, простые землепроходцы, всегда считали, что Аэрофлот, — самая надёжная структура! И ещё: — именно тогда, как мне показалось, развеялся образ этакого серьёзного, солидного, ответственного, знающего своё дело лётчика авиалайнера! Передо мной находились самые обычные пацаны, Колька, Ванька, Петька, которые могут ошибаться, как и любой другой пацан. Вот достанет сейчас пацан Колька из заднего кармана своих синих штанов рогатку, да и влепит во-он тому лысому в лоб камешек…

В течении всего этого процесса я сижу тихо как мышка и молча наблюдаю за происходящим. А сам думаю: — ну надо же, — единственный раз довелось полететь до Хабаровска на халяву, даром, и то рейс срывается, — самолёт поломанный попался. Вот досада-то.

А в окна пилотской кабины в это время видится такая картина: — подъезжает автобус с пассажирами, один, второй, и стюардессы начинают по трапу запускать пассажиров в салон самолёта… Эге, думаю, девоньки, вы чего это? Самолёт-то поломанный? Как же?!

Да уж, — ситуация.

Гляжу, — автобусы отъехали, трап от самолёта отвели, а проблема у экипажа доселе не разрешилась: — чем ближе к взлёту, тем интенсивнее ругань и суета экипажа. Бегают парни из кабины и обратно, и всё без толку. Когда лётчики выходят из кабины в салон к пассажирам, то вежливо улыбаются, не подавая вида, что есть неполадки, но, как только входят в пилотскую кабину, — продолжается ругань. А время идёт. И вот, наконец, наступает момент, когда откладывать решение уже нет возможности. Пассажиры уже удобно устроились в салоне, калитка закрыта и заблокирована. Собрал командир весь экипаж в пилотской кабине. Я сижу и смотрю.

— Ну, что, говорит, летим, или нет? И открывает бортовой журнал, в котором каждый член экипажа должен расписаться за готовность своей части борта.

Радист, место которого я тогда занимал, расписался сразу, — у него всё исправно. Штурман тоже.

Все смотрят на бортинженера, — от его слова сейчас зависит решение командира: — летим, или нет?

Навсегда в память врезалась эта картинка: — бортинженер несколько секунд подумал, снял фуражку, почесал затылок:

— Э-э, да хрен с ним. И расписался в журнале. Командир тут же ставит свой автограф и объявляет решение:

— ЛЕТИМ!

Та-ак, думаю вот это номер, вот это ситуация! Шуточки у вас, однако.

В тот момент у меня было такое ощущение, что командир озвучил не решение, а приговор!

В кабину заглянула стюардесса и позвала меня в пассажирский салон.

Иду и лихорадочно рассуждаю:

Факты:

Мы все уже здесь, в самолёте!!! Он уже заперт!!! Решение уже принято, — летим!!! Но, ведь, самолёт неисправен!!! Но, обратной дороги уже нет!!! Да, но мы ещё все на земле, мы ещё все живы, ещё есть шанс: — остановить это безумие, — лететь на неисправном самолёте!!! А как остановить!? Заорать на весь салон: — люди откажитесь!!! самолёт поломанный!!! Я сам видел!!! Я слышал, — они ругались, вон тот — вон с тем!!! Там какая-то продувка не работает!!! Признаюсь: — в какой-то момент в сознании промелькнуло даже ощущение некоторой паники. Но, спасибо родному Ташкентскому Военному Училищу, — твёрдо выработавшему в сознании умение спокойно анализировать ситуацию, разумно взвесить все нюансы и принять правильное решение.

Итак:

— Что такое продувка, а именно эта неисправность была озвучена экипажем, — я понятия не имею.

— Лётчики сами знают ситуацию, уж никак не хуже меня.

— Лётчики тоже хотят жить, и на неисправном самолёте, если бы неисправность была так значительна, они бы не полетели.

— Парашютов у них нет. Во всяком случае, при мне никто из пилотов в самолёт парашюта не пронёс.

Вывод: — Долой всякие сомнения! Летим!

Сажусь в самые последние ряды салона. Да-а, — решение то решением, а нервишки то простые, человеческие, напоминают о себе.

А тут ещё, как назло, слева сверху, прямо над самой головой, стал выпадать пластиковый лючок. То ли отсек для мелкой ручной клади, то ли какой-то технический отсек, мне было не до выяснений. Я его прикрою, а он, через минуту — другую, опять, я его туда, а он обратно. Вот, думаю, заноза, — ты ещё тут покапризничай, для полного ажура.

Еле успокоил, поджав его лоскутом бумаги.

Ну, что ж, — пора на взлёт. Вышла бортпроводница, поприветствовала, и покатились мы по рулевой дорожке на старт.

Давно я не летал на самолётах, тем более, — на современных лайнерах. Как происходит процесс взлёта на них, не знаю. А на наших ИЛах и ТУ взлёт происходил так: — Выруливает самолёт в начало взлётно-посадочной полосы, останавливается. Командир корабля запрашивает разрешение на взлёт. Это занимает некоторое время. Затем, как только разрешение на взлёт дано, двигатели самолёта, стоящего на тормозах, быстро набирают максимальные обороты. То есть — гул двигателей равномерно и быстро переходит в свист. Чувствуется, как машина, сдерживаемая тормозами, рвётся в небо, содрогаясь от мощи своих движков. Отпускаются тормоза и, — вперёд, на взлёт. Тело вдавливается в кресло, разбег, отрыв, взлёт и дальше до самой посадки, — сиди себе почитывай, попивай кофе.

Вот, примерно так, и мы. Вырулили на старт. Двигатели взревели, затем набрали взлётные обороты, перейдя с гула на свист.

Напрягся красавец-лайнер, задрожал всем своим могучим телом. Те минуты мне казались часами. Я сидел в своём кресле, вцепившись обеими руками в подлокотники, и ждал, — вот сейчас, вот-вот. Это последние секунды, но мы ещё на земле, ещё не поздно остановить безумие!

Но не рванулся наш лайнер вперёд.

Не отпустил командир тормоза, а вместо этого свист двигателей вновь перешёл в ровный гул, на малые обороты и лайнер наш вырулил опять на стоянку. Вышла в салон стюардесса Ариночка и с улыбкой сообщила, — мол, не волнуйтесь граждане пассажиры, из-за погоды рейс чуть-чуть задерживается, наберитесь терпения. Простояли мы на стоянке, как мне показалось, примерно с час.

Может быть, мне так только показалось, ведь всё это время я думал о ситуации примерно так: — эх, милая девонька, я-то знаю какие там у вас «погодные условия», я-то в курсе, — из-за чего мы вернулись на стоянку.

Вот, думаю, теперь-то точно высадят нас и отменят рейс. И даже уже очень надеялся, что именно так и будет, но… Мы вновь выруливаем на взлёт, и уже на этот раз взлёт состоялся. Только оторвались, как сразу началась очень сильная болтанка. Самолёт, как игрушку, швыряло из стороны в сторону. Можете себе представить мои ощущения тогда? Пот холодный был точно. Помню, — вцепился я руками в подлокотники кресла и не мог расслабить хватки, пока не прекратилась болтанка и машина не легла на курс. Дальше всё пошло ровно и гладко. В Новосибирске, на промежуточной посадке я не удержался и спросил у пилотов: — что же это было там, в Ташкенте? Что это за продувка такая? Лётчик, как мне показалось, напряг память… А-а.. Продувка, да это ерунда, что-то, типа, — для запуска движка, а когда движок запущен, то это не имеет абсолютно никакого значения, — сломанная она, или рабочая.

А на стоянку мы возвращались, действительно, из-за очень сильного ветра.

— Да-а, говорю, — поволновался я по этому поводу, до холодного пота.

Посмялись, покурили, и до самого Хабаровска летели уже безо всяких эксцессов.

А мне потом подумалось: — а ведь окажись на моём месте человек со слабыми нервами, или какой-нибудь фобией. Наверняка, — или из самолёта рвался бы, или пассажиров взбаламутил. Тогда, наверняка, возникла бы паника, и рейс пришлось бы отменить.

И тут уместно вспомнить, что ничто не даётся просто так. За всё приходится платить. Вот и за этот, бесплатный, рейс я всё же заплатил своими нервами и, пожалуй, несколькими сединками на своей голове.

Ведь тогда, сидя в самолёте, я готов был от всей души и с благодарностью многократно переплатить, лишь бы этот рейс отменили.

Хлебнул я тогда адреналина от всей души.

А кто же такая Ариночка? О-о-о… Это отдельная, заслуживающая особого внимания тема. О ней в следующий раз.

Мягкой всем посадки!

Примечания

5

О ней позже