Выбор. Иное

Алекс Бранд, 2019

Фанфик – это произведение фаната, любящего автора и фэндом. Как назвать книгу – плод ненависти? Полемика с авторской идеей? "Американская трагедия" Драйзера – могли судьбы героев стать иными? Ответ – да.

Глава 13

Медленно встаю из-за стола. Лигет идет первым и мне хорошо видно его лицо, оно может сказать очень многое. На нем должно быть отражение реакции Гилберта на доклад о нашем разговоре. Ну и каково оно, это отражение? Лигет спокоен, враждебности не излучает. Но и только. Будет выдерживать нейтралитет, меня не поддержит, пока не убедится в благожелательности Гилберта. Мысли проносятся одна за другой, наперегонки с приближающейся троицей. Роберта вскидывает на меня испуганные глаза, ничего, переживём и это. Прикрываю веки и коротко киваю — работай! Все хорошо. Берт, только держи себя в руках, прошу. И последняя мысль перед тем, как они вошли — кто я? Остаться прежним в их глазах и тихо существовать дальше, вежливо презираемым ничтожеством? Или — поднять голову, быть собой? Роберта так смотрит… В ее глазах страх… И вера. Вера в меня, что не подведу, не обману. Она так смотрит… Остаться прежним? Перемениться? Я ведь уже все решил. Просто сейчас надо делать первый шаг длинного пути, необратимый шаг. После него отыграть назад — не выйдет. Мысли прочь, они уже тут.

— Ну, здравствуйте, дорогой племянник! — дядюшкин баритон, казалось, заполнил собой всю комнату.

Обмениваемся рукопожатием, отмечаю, что оно вполне дружеское. Хорошо. Гилберт руки не протягивает, останавливается поодаль, наособицу. Вот и они. Отец и сын. Глаза у обоих — серые, с холодком. Только у старшего они уже выцвели, стали прозрачными — и оттого с налетом благодушия. У Гилберта — глубокий насыщенный цвет стали, никакой мягкости. Острота, ирония, жесткая непреклонность. Впечатление усиливают острый подбородок, слегка впалые щеки и плотно сжатые губы. Светло-серый костюм, кремовая рубашка, безукоризненно повязанный галстук, прическа волосок к волоску. Мысленно хмыкнул, покосившись на свой пиджак, кривовато висящий на спинке стула, на свои руки и закатанные до локтей рукава. А, еще рубашка расстегнута на две пуговицы, галстук же вообще упрятан во внутренний карман пиджака, не люблю их…

— Добрый день, мистер Грифитс!

Лигет занимает позицию на равном удалении от всех, лицо подчеркнуто внимательное. Ко всем. На всякий случай. Дорого бы дал, чтобы узнать, что Лигет сказал Гилберту и что услышал в ответ.

— Добрый день, сэр.

Возвращаю приветствие дяде и киваю Гилберту, Лигет получает самую нейтральную улыбку, не будем подставлять беднягу. Гилберт на кивок не реагирует. Присаживаюсь на краешек стола и спокойно жду продолжения. Молча. Что-то промелькнуло в глазах двоюродного брата, удивленное. Конечно, я же тебя скопировал сейчас, родственничек, узнал повадку? Умница. Нет, он хорош, крепкого замеса парень. Начинает нравиться. Молчание затягивается и я не проявляю ни малейшего нетерпения или неловкости. Ко мне пришли — начинайте. Дядя намек понял, улыбнулся, оглядев всех нас.

— Как тут у вас идут дела, Клайд?

— Все в порядке, работа идет без отклонений и происшествий.

Произношу эту простую фразу, наблюдая за лицом Гилберта. Оценит? Оценил, его глаза слегка расширились, голова склонилась набок, пригляделся внимательнее. Клайд никогда так себя не вел и никогда так не говорил, Лигет не преувеличил — эти мысли без труда читаю в его взгляде.

— И как вам работа в этом отделении, не кажется монотонной, скучной?

— Отнюдь, ведь хоть это и маленькое подразделение в рамках цеха мистера Лигета, но именно через него идет поток воротничков далее на упаковку и к розничным продавцам. Таким образом, здесь — одна из ключевых позиций производства.

Легкий поклон в сторону мистера Лигета.

Стало очень тихо. Пауза затянулась и решаю ее прервать.

— Очень давно хотел при случае поблагодарить вас, дядя, и вас, Гилберт, за оказанное мне доверие.

Легкий поклон в сторону дяди и братца.

— Лигет, оставьте нас. И позовите мисс Тодд, пожалуйста, — Гилберт произнес это отрывисто и властно.

Меня сейчас уволят? Дорогая, не бойся, я и грузчиком могу. Или научу тебя чистить пистолеты, станем «Бертой и Клайдом», возьмём банк и рванем в Канаду. Я серьёзно.

— Почему вы считаете это отделение таким важным, Клайд?

Дядя принял тон. Как и Лигет. Победа? Нет. Тут рулит Гилберт, пока он не даст отмашку, дела не будет.

— Возможно, вам просто слегка вскружило голову руководство? — Гилберт вмешался, решительно перебив доброжелательный настрой беседы откровенно насмешливым тоном.

— Скорее, видимость руководства, не так ли? — позволяю себе слегка улыбнуться.

Краска прилила к бледным щекам двоюродного брата, он набрал воздух явно для какой-то ответной резкости.

— Стоп, стоп, прекратите, слышите?

Дядя повысил голос и положил руку Гилберту на плечо, успокаивая.

— Вы, племянник, тоже держитесь в рамках, настоятельно прошу вас об этом.

А ведь ему нравится происходящее… Потому и пришел вместе со всеми, позиции Гилберта незыблемы и таковыми останутся, несомненно, но почему бы слегка не щелкнуть сына по носу? Чтоб служба медом не казалась.

— Отец, я тебе говорил…

Дядя властно поднял руку, его светло-серые глаза потемнели. Гилберт замолчал. Сразу. Ого… Вот тебе и добродушный хозяин — во взгляде словно грозовая туча сгустилась, шарахнет молнией — мало не покажется. Никому из присутствующих.

— Племянник, сказать вам, что мой сын думает касательно вас и вашего пребывания на фабрике? Он сообщил мне это по дороге сюда.

Молча киваю. Не надо сейчас говорить. Гилберт бесстрастно смотрит в окно.

— Он посоветовал мне выкинуть вас прочь. Что вы на это скажете?

— Скажу, что не удивлен, — ответил нарочито спокойно.

— Вот как? Почему же? Разве у вас тут были проблемы, нарушения, происшествия, недочеты?

Умеет дядя давить, умеет. Однако не надо о проблемах, еще журнал откроет, а там…

— Не удивлен потому, что мое положение тут очень непрочно и всецело зависит от расположения семьи. Сегодня я тут, а завтра — уволен.

Губы Гилберта презрительно скривились, он снисходительно посмотрел на меня — а что же ты ждал-то, приблуда?

— Ошибаетесь. Клайд, вы меня не слушаете?

Попался. Попался!

— Слушаю очень внимательно, дядя.

Гилберт побледнел — я только что впервые обратился к Грифитсу-старшему по-семейному.

— Ваше положение здесь всецело зависит от того, как вы исполняете свою работу, как работает вверенное вам отделение, достойно ли вы представляете семью, наконец. Вы это понимаете?

— Разумеется. И именно поэтому я позволил себе в разговоре с мистером Лигетом упомянуть о некоторых соображениях касательно улучшения работы этого самого отделения.

Гилберт скривился вторично.

— Какими соображениями вы можете нас обогатить, Клайд? Вы же ничего не знаете, нигде не учились, не имеете никакого образования! Даже эту должность вы получили не по заслугам, а случайно.

А ты горячишься, братец. Где твоя бесстрастность?

— Потратьте толику времени и сами решите, обогатят они вас или нет. А диплом, в конце концов, это просто красивый кусок типографской бумаги, не более. Родоначальники Морганов не блистали образованием и не учились в Принстоне.

Дядя с братом переглянулись. И в конторке раздался громовой хохот мистера Грифитса-старшего. Я правильно вспомнил, Принстон? Девчонки в цеху от неожиданности прекратили работать и разом подняли головы. Глаза Роберты нашли меня и я постарался ответным взглядом передать — все хорошо! Она опустила голову и бодро застучала штампом.

— Получил, сынок?

Отсмеявшись, дядя прошелся по кабинету, выглянул в цех. Как раз вернулись Лигет и мисс Тодд. Незаметно кинул на нее внимательный взгляд. Вот и она — этакая матрона, плотная, невысокая, в очках, поджатые тонкие губы. На мгновение стало неуютно в ее присутствии.

— Ну вот, мисс Тодд, последите пока тут за порядком, мы забираем мистера Клайда на некоторое время.

— Конечно, я все сделаю, — она зашла внутрь и по-хозяйски заняла мое место. Стало тоскливо, вернусь ли сюда вообще? Поединок в разгаре и исход очень неясен, Гилберт в ярости. И кто за язык тянул с этим Принстоном? Переговорщик, твою мать…

— Итак, Клайд, мы вас слушаем. Говорите вы красиво, но пока это только слова. Излагайте ваши таинственные соображения. Лигет, останьтесь!

Я подошел к выходу в цех и сделал приглашающий жест. Мы вышли к девушкам и я начал обход.

— Последние недели я наблюдаю, разумеется, не за счет основных обязанностей, за тем, как распределяется рабочее время девушек.

Как раз во время этого вступления я поравнялся с Робертой. Услышав про «последние недели», она сделала круглые глаза от удивления. И прыснула от смеха, поняв, что я делаю. Украдкой показываю ей кулак, она утыкается в воротнички, плечи ее трясутся. Ну, я тебе задам, девчонка…

— Иными словами, я хотел узнать, нет ли неоправданных простоев, замедлений работы.

— То есть, нет ли нарушений дисциплины, не ленятся ли девушки? — дядя остановился и стал присматриваться к тому, как работает Марта. Ты на что там загляделся, а?

— О, нет, проблем с дисциплиной у нас нет и не было.

— Тогда о чем идет речь? — нетерпеливо спросил Гилберт. Интересно стало?

— Речь о том, что я заметил остановки в работе, вызванные не ленью, не нерадивостью.

Делаю паузу.

— Чем они вызваны, Клайд?

И вам стало интересно, мистер Грифитс?

— Болью, дядя.

— Чем?

Он явно обескуражен.

— Болью. Усталостью. Болью в спине и руках, усталостью в глазах.

Гилберт пренебрежительно усмехнулся.

— Тоже мне открытие, работницы устают… Ради этого мы тут тратим свое время?

— Работницы могут уставать меньше и производить больше, их руки могут работать с меньшей болью и не делать остановок посреди рабочего процесса, Гилберт.

И усмешка медленно исчезла с его лица. Резко я… Но пора ставить себя.

— Поясни еще раз насчет остановок работы, Клайд.

Гилберт удивленно посмотрел на отца, я тоже. Он обратился ко мне на «ты». Впервые. Не расслабляться.

— Сюда идет поток воротничков, около ста тысяч в день, так?

Дядя вопросительно взглянул на сына, Гилберт кивнул.

— Очень важно, чтобы процесс был ровным и непрерывным. Каждая работница штампует около четырех тысяч воротничков в день.

Говоря это, я начал неспешно прохаживаться по цеху.

— Рабочий день составляет девять часов или пятьсот сорок минут. Таким образом, средняя поминутная выработка составляет около семи воротничков.

Лигет достал блокнот и ручку, ничего себе проняло. Смелый он, однако.

— Когда работница останавливается хотя бы на минуту, это минус семь воротничков из ее возможной выработки в этот день.

— На сколько останавливается работница в день, ты подсчитал?

Дядя подался вперед, он уже все понял. Ну, девочки, простите. Ничего личного.

— В среднем простой составляет около часа.

— Лигет!

Начальник цеха лихорадочно начал подсчет. Он тоже уже все понял. Дядя нетерпеливо посматривает на его блокнот. Я деликатно молчу. Роберта восхищенно на меня смотрит, забыв про всю нашу конспирацию. Кулак показан вторично. Но при этом сердиться на нее совершенно не хочется, ведь этот лучащийся взгляд, этот румянец на щеках, эта улыбка — мне. Мне!

— Более десяти тысяч в день, мистер Грифитс.

Лигет вытирает выступивший на лбу пот.

— То есть мы теряем пятьдесят тысяч воротничков в неделю или двести тысяч в месяц?

Лигет молча кивнул. Гилберт ничего не сказал.

— Не теряем, дядя, — позволяю себе вмешаться.

— А что же?

— Мы их недополучаем. Если бы не этот простой, девушки могли бы вырабатывать больше.

Все, меня тут возненавидят… Переживу.

— Так. Хорошо. Теперь изложи причину простоя и почему бы мне не выгнать всех работниц и не набрать новых, порасторопнее.

Грифитс-старший шумно выдохнул воздух и грозно посмотрел на девчонок. Те дружно опустили головы и постарались уйти в работу. Получалось ни шатко, ни валко.

— Выгонять бессмысленно, новые работницы также будут простаивать этот час.

— Почему же?

Уфф… Проняло железную душу, Гилберт вмешался. Не радуемся, рано.

— Потому что вы замените людей, но не замените то, на чем они сидят и на чем они работают.

— Ты хочешь сказать…

Все. Это Гилберт. На «ты». Я выиграл.

— Да, я хочу сказать, что если сделать стулья удобнее, столы пониже, свет помягче — работницы перестанут страдать от болей в спине, усталости в руках и жжения в глазах. И не будут простаивать по часу в день. Более того, повысится и текущая поминутная выработка, не буду слишком смел, если заговорю не о семи, а о десяти-двенадцати в минуту.

И я набрался нахальства и посмотрел на мистера Лигета, кивнув на его блокнот. Он послушно углубился в подсчеты. Все терпеливо ждут.

— Около ста пятидесяти тысяч в день.

Дядя и Гилберт переглянулись. И оба посмотрели на меня. Лигет нервно затеребил блокнот.

— Клайд, всего лишь переделать стулья, столы и лампы?

— Да.

Ответил коротко и максимально уверенно.

Гилберт подошёл ко мне вплотную и посмотрел в глаза.

— И ты, конечно, готов поручиться за результат?

И я бесстрастно отвечаю ему.

— Нет, не готов.

Удивления он уже не скрывает.

— Не готов, но предлагаю попробовать. Если я неправ — вы решите, что со мной делать.

— А если прав? — дядя кладет руку мне на плечо и разворачивает к себе.

— Вы решите, что со мной делать.

— А ты наглец, — старший Грифитс поворачивается к Гилберту, — ну, что, выгоним его?

— А мы посмотрим на результат его «соображений».

— Значит, так тому и быть, сын.

Грифитс прошелся вдоль столов, приглядываясь, слегка пожал плечами. И вдруг спросил Марту…

— Милочка, вы сильно устаете на штамповке? Может, болит у вас что-нибудь?

Ах ты… Я затаил дыхание. Гилберт подошёл ближе. Марта переводит взгляд с одного на другого. И молчит.

— Она скажет, что все в порядке, дядя, — успел вмешаться, пока не заговорила сама, — они все скажут, что все хорошо. Никто не хочет терять работу.

— Да, ты прав, их ответам доверять не стоит, — сказал Грифитс, подумав, — хорошо, начинай перестраивать отделение. Гилберт, Лигет, содействуйте и держите меня в курсе. И, Клайд, на эти выходные приходи на обед, поговорим еще, я пришлю приглашение с точным временем.

Оо, черт… Хорошо, Берта это слышит сама и не решит, что и я теперь бегаю от нее «к дяде на обед». Но что же делать? У нас совсем другие планы…

За этими мыслями не заметил, что дядя и Лигет уже вышли, о чем-то разговаривая, и ко мне подошёл Гилберт.

— Пройдемся немного, Клайд?