Принцип домино. Падение

Leo Vollmond, 2023

В лунном свете ничто не одарено вечностью. Все в жизни имело свойство заканчивать. Сама жизнь в том числе. Его закончилась много лет назад здесь – в Нордэме. В тот миг казалось, что раз и навсегда: захлебнулась во лжи, поросло быльём и слухами, переходила из уст в уста городскими легендами и легла в основу мифов, где правда неотличима от вымысла. Грезилось, что если не на века, то точно надолго. Напрасно. Как оказалось, ложь тоже имела срок годности. Городская легенда обрела воплощение, едва о ней прозвонил колокол.Ложь, бережно хранимая долгие годы. За десятилетие любой бы потерял грань между ней и правдой. Последняя точно виделась не столь увлекательной. Но колокол прозвонил. Призвал одного из Нордэмских бесов вернуться назад. В Преисподнюю. Этот город никого не отпускал без откупа и востребовал долги даже с почивших.

Музыка ветра

Тишина… Слышите ее? Такая неуловимая и хрупкая. Ее так легко нарушить или сломать. Порой так хочется к ней прикоснуться, схватить и не отпускать, обернуться в непробиваемый кокон абсолютной всепоглощающей тишины, где тонут все звуки, где нет ничего и никого вокруг, где тебя никто и ничто не тревожит.… Есть только тишина, обволакивающая с ног до головы, где все вокруг замирает. Нет ни движений, ни звуков. Сплошной вакуум. Абсолютный ноль. Состояния полного, никем и ничем не нарушаемого покоя, которое сложно создать и очень легко изменить. Малейший шорох и начинается хаос: разошедшийся кругами по воде от падения в стоячую воду камня, пронзит пространство. От атома к атому задействует элементы некогда инертной системы. Жизнь вокруг придет в движение и наберет обороты. Тишина ускользнет, растворяясь в воплях резонирующих молекул, словно ритмичные удары несмолкающих колоколов.

«Надоели!» — только и могла сформулировать она, выбегая из квартиры и с силой хлопая входной дверью. Что достали до печенок — ничего не сказать. Эванс бегом поднималась по скрипучей лестнице на крышу дома, который теперь и близко не был ее крепостью. С просьбой «отвалить нахрен» мысли кричали в голове, пока она неслась по скользкой крыше к выступающей в переулок части здания и перелезала на пожарную лестницу. Ей просто хотелось тишины, совсем немного побыть одной. Разве это преступление? Разве она так много просила? Эванс скрипела зубами от бессилия, пробегая вниз очередной пролет ржавой пошатывающейся конструкции. От топота с железа посыпалась облупившаяся краска и слой ржавчины, покрывавший покореженную временем и погодой арматуру. Лестница обвалилась на середине стены дома и не доходила до расстояния безопасного прыжка на землю. Давно признанной аварийной она грозила обрушиться в любую минуту, но вес Эванс позволил ей беспрепятственно миновать несколько пролетов без малейшего скрипа.

Эванс спустилась до нужного окна, после которого лестница свесила куски железа подобно лохмотьям. Открыв окно снаружи, Миа залезала внутрь и оказалась в маленькой тесной комнате, заставленной пыльными коробками. Сюда уже много лет никто не заходил. Ветер с улицы разбавил пыльный и спертый воздух. Сквозняк побежал вперед и запутался в музыке ветра, висевшей неподалеку. Растормошил недвижимые долгое время трубочки, отозвавшиеся мелодичными переливами. После долгого затишья металлический звон не смолкал ни на секунду.

Протиснувшись между пыльными коробками, Эванс вышла в темный коридор, и остановилась у приоткрытой двери комнаты напротив. Над ней висели те самые тонкие трубки, напевавшие нежную мелодию от шевеления ворвавшимся с улицы сквозняком. Аккуратно толкнув дверь, Эванс шагнула в такую же маленькую, как и та, что с коробками, комнату, но отличную чистотой и порядком. Вещи разложены по местам. Пыль тщательно протерта везде, где только можно. Настенная лампа послала теплые блики, заигравшие на голубых обоях детской и по полкам с расставленными игрушками на комоде и кроватке. Свет отражался от рамок с фотографиями светловолосого мальчика от рождения до лет четырёх-пяти.

Нетвердой походкой она прошла по ковру с рисунком автомобильной дороги к пустой и аккуратно застеленной детской кроватке, на которой сидела игрушка в виде большой серой мыши. Ноги подкосились. Руки ухватились за бортик. Глаза крепко зажмурились. Она все ждала, что тот, кому эта комната предназначалась, просунет через деревянные прутья маленькую ручку и прикоснется в ответ. Всего на мгновение. На сотую долю секунды подарит иллюзию, что он здесь — знает и помнит о маме, и будет рядом. Вот только его здесь никогда не было и никогда не будет. Ребенок ни разу не играл в подаренные игрушки, не спал в купленной для него кровати, укрываясь сшитым матерью одеялом, и не видел его детскую с голубыми обоями и своими фото на стенах. Никки даже не знал о существовании комнаты в доме матери, что все еще надеялась и ждала его появления в этих стенах. Ветер заходил в комнату через незакрытое окно, сталкивая друг с другом маленькие колокольчики, заполнявшие высокими нотками тишину пустой детской.

— Ми, это я, — сквозь сказочный звон вернуло ее в настоящее, где его голос сжал горло комом невыплаканных за годы разлуки слез. — Могу я войти?

Звон затих, а его голос стал громче. Он спрашивал разрешения, хотя до этого никогда не о таковом не заботился: просто делал, что хотел, наплевав на всех и на последствия. Разбирались с ними кто угодно, но только не избалованный и инфантильный мальчишка, вечно убегающий от реальности в мир радужных единорогов. Она не хотела отвечать ни сейчас, ни позже. Просто ждала, когда он уйдет, как уходил всегда, не желая сталкиваться с проблемами. Эванс повисла на прутьях кроватки, не в силах даже вздохнуть, и держалась из последних сил, чтобы не разреветься подобно сопливой девчонке после просмотра дешевой мелодрамы. За не такую уж и долгую жизнь, она уже видела, слышала, а порой и делала, такие вещи, что иногда сама удивлялась, что окончательно не тронулась умом, иногда откровенно жалея об этом. Эванс слышала сквозь тихий звон, шаги по ковру, и нервное сопение, присевшего рядом. Ли молчал.

«И на том спасибо!» — мысленно поблагодарила она, что Ларссон не открыл рот и не ляпнул очередную глупость в попытке исправить, что исправить никак нельзя. Тишина в комнате нарушалась только их глубоким дыханием и мелодичными переливами музыки ветра под потолком.

— Мне нравится этот цвет, — не выдержал он и заговорил хриплым голосом. Ларссон оперся спиной о кроватку и откинул голову на прутья, в которые Эванс вжалась лицом. — Ему бы здесь понравилось, — сдавлено продолжил он и гулко сглотнул.

«Уйди. Просто уйди!» — молилась Эванс, но не могла произнести слова вслух. «Проваливай из его комнаты. Из этой квартиры. Из моей жизни. Уходи, прошу тебя», — хотелось кричать, но горло сдавило сильнее, а от желания заплакать неприятно щипало глаза.

— Это кроватка ему мала, Ми, — едва слышно шепнул Лиам, глубоко и шумно дыша, и шмыгнул носом.

— Свали нахрен, Ларссон, — едва ли членораздельно выговорил она. — Свали нахрен, тебе не впервой, — от притока злобы слова вышли четче и увереннее.

Эванс задавалась вопросом, почему умение друга исчезать, стоило проблеме показаться на горизонте, вдруг оказалось невостребованным. Сейчас он решил столкнуться со слоном в гостиной лицом к хвосту.

— Заманчиво, но я, пожалуй, откажусь, — голос почти перешёл в шепот и терялся на фоне музыки ветра, придававшей атмосфере тревоги. — Я могу все исправить, честно, я знаю, что делать, — Лиам повернулся к ней.

Теплое дыхание коснулось ее волос, отогнав задуваемую с улицы прохладу. Его слова стали последней каплей, переполнившую чашу переживаний. По щекам побежали горячие дорожки стекавших на деревянные прутья слез.

— Ничего уже не исправить, Лиам. Остаётся жить с последствиями и не усугубить их, — она говорила со смирением, пока слезы лились сильнее: сбегали по лакированному дереву и впитываясь в разноцветное одеяло, расстеленное на кровати. Не в ее правилах искать виноватых и валить с больной головы на здоровую. Оставалось ругать только себя, что пошла на сделку с белобрысым дьяволом, а расплачивался теперь ее сын, носивший его же фамилию.

— Обещаю, что все исправлю, — Ларссон приблизился и привычным за годы жестом уткнулся носом ей в макушку. — Обещаю, — повторил он, но она не верила. Больше нет. Время пустых обещаний прошло, а для действий уже слишком поздно. Лиам не отставал и обнял.

— Обещаю, — выдохнул он ей в волосы, прижимая к себе.

Очевидно, что ему не поверили и простили. Эванс принимала его таким, как есть, не требуя от невозможного. Со всеми недостатками и достоинствами Лиама, всегда делала худший прогноз на последствия его поступков, чтобы он не мог ее неприятно удивить. Но Лиам мог. В том и таилась его уникальность, и Эванс это точно знала. Вернее, все знали, включая самого Лиама.

Ли так и сидел возле нее, пока она окончательно не успокоилась и не затихла, перестав всхлипывать. Эванс засыпала у него на коленях. Штанина джинс под ее щекой стала влажной от слез. Видимо, присутствие Ларссона — удар по нервам. Он окончательно эмоционально ее вымотал, раз циничная и расчетливая она позволил себе зайти в комнату Никки и разреветься у Лиама на глазах. Ли легонько гладил ее по волосам, боясь потревожить.

— Я знаю, как все исправить, — он склонился и осторожно поцеловал, едва касаясь ее губ своими. — Обещаю, — тихо повторил, целуя засыпавшую на коленях подругу.

Усталость навалилась подобно лавине. Дышать стало сложнее обычного. Миа попыталась подняться, но тело стало ватным. Комнату заполнил ядовитый туман, проникавший в голову и спутавший мысли.

— Обещаю, — шептал Ли, опускаясь рядом на пол, и не выпускал ее руки из своей. — Я тебя держу, — последнее, что он смог сказать, проваливаясь в странный сон без сил.

Сквозняк в квартире усилился. От холодного воздуха, скользившего по полу, тело покрылось гусиной кожей, но Миа все никак не могла проснуться. Скрип половиц за дверью детской оповестил, что они больше не одни. Несмолкающая музыка ветра предупреждала о надвигающейся опасности практически постфактум. Шаги постепенно приближались. Железные колокольчики обезумели, сводя звоном с ума, но в какой-то момент резко стихли и смолкли с жалобным лязганьем. Шаги раздались над ухом. Сон стал напоминать кошмар, начавшийся с упавшей на пол музыки ветра, спевшей лебединую песню.

— Ну, здравствуй, спящая красавица, — хриплый голос со смешливыми интонациями, едкий запах химикатов и бензина пробились сквозь сонное сознание. Кто-то резко потянул ее вверх. Ладонь Ларссона выскользнула из ее руки. Эванс все пыталась найти его руку, но хватала лишь пустоту. Сил открыть глаза больше не осталось. — Скучала по мне, м? — услышала она на задворках сознания, пока окончательно не провалилась в пустоту, отдававшую на языке едким привкусом.