Говор

Го́вор (субдиале́кт) — это разновидность языка, используемая в общении небольшой, как правило, территориально связанной частью носителей данного языка.

Говор связан с языком, вариантом которого он является, основными элементами структуры, но отличается от него некоторыми специфическими чертами на разных уровнях языковой структуры, например, на фонетическом: говор акающий, говор цокающий и т. п. Группа сходных, но имеющих частные различия говоров объединяется в диалект. В учении сравнительной лингвистики — элементарная величина в диалектологическом дроблении языка, то есть такая коллективная языковая система, которая обладает наиболее определённой и постоянной характеристикой, принадлежа, в связи с этим, относительно небольшому и тесно спаянному кооперативными потребностями коллективу, нуждающемуся поэтому в постоянном перекрестном языковом общении. Поэтому лингвистике приходится чаще всего иметь дело с говорами единичных населённых пунктов (говор такой-то деревни, города и т. д.), или же небольших районов, представляющих известное единство в экономическом отношении.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Диалекты выполняют отличные от литературного языка функции. Они обладают разными масштабами действия. Территориальные диалекты называют также местными говорами, так как каждый диалект ограничивается местом распространения, т. е. на определенной территории страны используются присущие только данной территории языковые формы. Это обусловлено тем, что язык на определенном территориальном пространстве расслаивается.

Дарья Голованова, Русский язык и культура речи. Шпаргалка

Лишь в некоторых говорах, как отмечает академический курс «Русской диалектологии», а именно в говорах Смоленской и Брянской областей – на территории, примыкающей к БССР, а спорадически и в других говорах как северного, так и южного наречия, а также в некоторых среднерусских обнаруживаются факты, как будто нарушающие это единство. Речь идет о случаях нерегулярного употребления в значении прямого объекта гиперформы им. – вин. над. мн. ч. существительных, являющихся названиями животных, и еще реже – лиц в оборотах типа: А домашние зайцы кроликами зовут; Надо кони поить; Старики жалеть надо и т. п. [РД 1964: 181–182], которые являются, очевидно, пережитками предшествующего этапа развития КОН и которые могли бы рассматриваться как свидетельство того, что формирование КОН для мн. ч. существительных в этих говорах еще не закончено.

А. Б. Пеньковский, Очерки по русской семантике

Таким образом, на протяжении XVII века произошло второе усложнение общерусского языка: в его структуру были введены многие элементы традиционного для восточных славян и многим обязанного самому русскому языку церковнославянского книжного языка русского извода. Этот язык по своему происхождению и предшествующим этапам развития не очень отличался от русского и представлял собою еще более архаический срез все того же восточнославянского языка, чем новгородский диалект в момент совмещения его с южнорусскими говорами. Однако в лексическом и синтаксическом отношении этот книжный язык был богаче разговорного русского и более развит, тут сыграли свою роль столетия длительного совершенствования письменного языка, лексические и синтаксические заимствования из греческого – кальки, семантические смещения и т. д.

В. В. Колесов, «Жизнь происходит от слова…», 2015

При рассмотрении языка в качестве одного из маркеров этничности группы не столь существенно действительное положение идиома: язык может служить одним из основных символических маркеров, поддерживающих границы сообщества, однако не представлять собою, с точки зрения внешнего наблюдателя, языка в структурном смысле слова, то есть «не существовать» для лингвиста, иными словами, – не выполнять в сообществе коммуникативной функции. Отмечены сообщества, в которых манифестируемый в качестве символа группы идиом утрачен (как, например, марковский говор [Бахтин, 2001]), однако группа по-прежнему использует его как один из маркеров своих границ. С точки зрения их роли в конструировании идентичности идиомы, подобные марковскому говору, функционально не отличаются от полноценных языков.

В. В. Баранова, Язык и этническая идентичность. Урумы и румеи Приазовья, 2010

В ряде работ М. И. Матусевич изложены результаты инструментальных исследований фонетического строя других языков. Ещё в конце 30-х годов Маргарита Ивановна проанализировала с использованием всех существовавших в то время технических возможностей систему фонем одного из говоров эвенкийского языка. Итоги этих разысканий удалось опубликовать лишь в 1960 г. в «Очерке системы фонем ербо-гоченского говора эвенкийского языка на основе экспериментальных данных», который содержит подробное описание артикуляции всех согласных в разных фонетических положениях и основных аллофонов гласных, иллюстрируемое палатограммами и кимограммами. Уже посмертно было опубликовано фонетическое описание звукового состава одного из говоров эвенского языка, которым М. И. Матусевич блестяще владела (Звуковой состав ламунхинского говора эвенского языка // Звуковой строй языка. М., 1979).

Сборник, Памяти Маргариты Ивановны Матусевич (1895-1979). К 120-летию со дня рождения, 2017

Вся территория, занимаемая носителями русского языка, делится на две большие зоны. Северо-восточнее линии Псков–Калинин–Москва–Муром–Пенза–Саратов распространены так называемые северновеликорусские, а к юго-западу от нее – вплоть до границ Украины и Белоруссии – так называемые южновеликорусские говоры. Иногда, кроме слова «говор», употребляют в том же смысле слово «диалект» или «наречие».

А. А. Леонтьев, Прикладная психолингвистика речевого общения и массовой коммуникации, 2011

Изучение языка в середине XIX в. осуществлялось и под влиянием идей немецкой антропогеографии, приписывавшей ему «свой особенный характер, сообразный характеру и истории того народа, который создал и развил его» – «каждый язык имеет свою самостоятельную идею о красоте речи, в которой выражается душевная красота народа»[278]. Примером такого подхода служит следующее поэтическое описание русского языка: он, «сообразно размашистому характеру народа, любит разливаться свободно», подобно источнику[279], сравнение русского языка и наречия «малороссийского племени» приводит к выводу о том, что русский язык – «бесконечное море, питающееся из бесконечного множества наречий»[280], а малороссийский «остался нетронутым в своих основах», не раздробился на разные говоры и эта «целость» есть признак «первобытности языка» и преграда к его дальнейшему развитию[281]. Основанием для такого заключения становится принцип прямого уподобления: однообразная местность («однообразная тучная равнина») порождает «столь же однообразное племя» и – как следствие – лингвистическое единообразие. Данная схема рассуждений весьма характерна для середины столетия: циркуляция соответствий всех названных выше признаков надеждинской народности позволяет, в сущности, весьма свободно оперировать дефинициями в отношении различных областей народной жизни, однако основанием всегда являются природные особенности местности. Российский социолог в начале XX в. так описывал этот – уже казавшийся ему архаичным – метод работы с языком: «слова языка свидетельствовали о первобытных психических и биологических процессах, которые для своего разъяснения создавали новые исследования психофизиков»[282].

М. В. Лескинен, Поляки и финны в российской науке второй половины XIX в.: «другой» сквозь призму идентичности, 2010

В связи с только что упомянутыми боливийско-парагвайскими параллелями для инкской керамики, можно упомянуть гипотезу о происхождении языков кечуа, почти полвека назад предложенную американским лингвистом Л. Старк. Изучая диалекты кечуа, распространенные в горах Эквадора и в большинстве своем близкие к классическому руна сими (языку Куско), Старк заметила среди них группу архаических говоров, отражающих, по ее мнению, еще более древнее состояние языка, чем даже кечуа В/1. Сопоставляя лингвистические и археологические карты, Старк пришла к выводу, что племена прото-кечуа обитали на восточных склонах эквадорских Анд, после чего в середине I тыс. н.э. проникли в район Кито, где сохранились до самого прихода инков. Часть же кечуа мигрировала дальше на юг, именно от них произошли все перуанские диалекты.

Ю. Е. Берёзкин, Империя инков, 2014

Параллельно с созданием словарей в последние десятилетия ведётся активное изучение особенностей промысловой лексики и терминологии. В фундаментальной монографии В. В. Усачёвой «Славянская ихтиологическая терминология» (М.: изд-во Индрик, 2003) исследованы принципы и способы народной номинации пресноводных рыб. Подготовлен ряд диссертационных исследований, анализирующих лексику отдельных регионов – псковских рыбаков, рыбаков Беломорья, озера Селигер, Белого озера, среднего течения реки Оки, Онежского озера. В исследовании Е. А. Березовской «Ихтиологическая лексика в говорах Русского Севера» (Екатеринбург, 2006) детально разработан этимологический аспект диалектной ихтионимики.

А. В. Черных, Рыболовный словарь Прикамья, 2013

Особый интерес представляют наблюдения над ритмической организацией текстов вологодских говоров, описанные в тезисах симпозиума по структуре текста Р. Ф. Пауфошимой: выбор ритмической структуры слова «задается ритмом фразы». Так, например, слово пироги в разных фрагментах текста у одного и того же диктора имеет различное акцентное оформление: были гороховые пи́роги пекли и пироги́ были красивые [Пауфошима: 32]. Эта зависимость акцентной структуры слова от акцентной структуры фразы в целом, безусловно, свидетельствует об отношениях подчинения и включения, устанавливающихся между словом и фразой.

В. В. Васильева, Русский прозаический ритм. Динамический аспект, -1

В конце 40-х годов ХХ столетия как участник диалектологической экспедиции (полевое изучение говоров входило тогда в программу обучения студентов-филологов) я слушал в деревне рассказ одной милой девушки: «Отец-От на вОйне, мать-та в ВОлОгду О ту пОру была уехавши, Оставили меня сОвсем Одной таку маленьку…» Я увлечённо записывал, что говор развил постпозитивный артикль, но хранит архаические черты (у нас уже был курс истории древнерусского языка): «окают» (не редуцируют безударные гласные), склоняют краткие прилагательные, предпочитая их полным, используют плюсквамперфект, причём с деепричастием в именной части, а не с причастием.

В. Г. Костомаров, Язык текущего момента. Понятие правильности, 2014

Русский литературный язык сложился в XVI–XVII вв. в связи с образованием Московского государства и был нормализован в XVIII веке. В основе его – московский говор. Значительно повлиял на формирование русского литературного языка старославянский (в дальнейшем – церковнославянский) язык.

Я. Р. Пантуева, Русский язык и культура речи. Учебник для студентов теологического, религиоведческого и других гуманитарных направлений и специальностей высших учебных заведений, 2015

Богатство речи – разнообразие используемых в ней языковых средств. Лексическое богатство русского языка отражено в различных лингвистических словарях (например, «Словарь современного русского литературного языка» в 17 томах состоит из более 120.000 слов, в однотомном «Словаре русского языка» С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой насчитывается более 80.000 слов, в «Словаре живого великорусского языка» В.И. Даля – более 200.000 слов). Кроме того, в языке огромное количество диалектных, жаргонных, просторечных, специальных (терминов и профессионализмов) слов, закреплённых в специальных лингвистических словарях (например, в «Словаре редких и забытых слов» В.П. Сомова, «Словаре русских народных говоров»). За богатством словаря стоит богатство явлений. Чем больше знаний о мире у человека, тем богаче его лексикон.

Т. И. Кобякова, Стилистика русского языка и культура речи (сфера профессиональной коммуникации), 2013