Неточные совпадения
— Люди там не лучше, не умнее, чем везде, — продолжал он. — Редко встретишь человека, для которого основным вопросом
бытия являются любовь, смерть…
«Московский, первой гильдии, лишний человек». Россия, как знаешь, изобилует лишними людями. Были из дворян лишние, те — каялись, вот —
явились кающиеся купцы. Стреляются. Недавно в Москве трое сразу — двое мужчин и девица Грибова. Все — богатых купеческих семей. Один — Тарасов — очень даровитый. В массе буржуазия наша невежественна и как будто не уверена в прочности своего
бытия. Много нервнобольных.
— «Внутренняя жизнь личности есть единственно творческая сила человеческого
бытия, и она, а не самодовлеющие начала политического порядка
является единственно прочным базисом для всякого общественного строительства».
Только позитивизм почему-то обрадовался этому несчастью и с легким сердцем упразднил сущность
бытия, стал утверждать, что есть явление без того, что
является.
Кант так далеко заходит в своем рационализме, что для него вся действительность, все живое
бытие есть продукт знания, мышления: мир созидается категориями субъекта, и ничто не в силах из этих тисков освободиться, ничего не
является само по себе, независимо от того, что навязывается субъектом.
Предпосылкой гносеологии
является не психология и биология, а изначальная, от познающего не зависящая реальность
бытия и духовной жизни.
Другим соблазном оторванного познающего субъекта
является желание признать себя творцом
бытия, увидеть в действительности как бы копирование самого себя.
Весь природный порядок, пространственный, временный, материальный, закономерный, который
явился результатом греха, соблазненности наущениями духа зла, есть наполовину подделка
бытия, ложь и призрак, так как в нем царит смерть, рабство и страдание.
Критицизм и эмпиризм — лишь разновидности рационализма, так как и их исходной точкой
является отделение субъекта от объекта, отрывание мышления от
бытия, анализ элементов сознания, субъекта, мышления, вырванных из живого целого, из непосредственного
бытия.
Если зло и страдания жизни, смерть и ужас
бытия не
являются результатом предмирного преступления богоотступничества, великого греха всего творения, свободного избрания злого пути, если нет коллективной ответственности всего творения за зло мира, нет круговой поруки, то теодицея [Теодицеей называется проблема оправдания Бога, но само это словосочетание вызывает возражение.
Только у познающего субъекта, оторванного от объекта, отсеченного от
бытия, может
явиться соблазн быть зеркалом, отражением действительности, быть верной копией действительности.
Идея
бытия есть первичная интуиция, а не производный результат дискурсивного мышления, и все попытки критицистов разложить эту идею на простейшие элементы, ничего общего с
бытием не имеющие, из субъекта взятые, производят впечатление софизмов,
являются ненужным и вредным схоластическим формализмом.
Первое: вы должны быть скромны и молчаливы, аки рыба, в отношении наших обрядов, образа правления и всего того, что будут постепенно вам открывать ваши наставники; второе: вы должны дать согласие на полное повиновение, без которого не может существовать никакое общество, ни тайное, ни явное; третье: вам необходимо вести добродетельную жизнь, чтобы, кроме исправления собственной души, примером своим исправлять и других, вне нашего общества находящихся людей; четвертое: да будете вы тверды, мужественны, ибо человек только этими качествами может с успехом противодействовать злу; пятое правило предписывает добродетель, каковою, кажется, вы уже владеете, — это щедрость; но только старайтесь наблюдать за собою, чтобы эта щедрость проистекала не из тщеславия, а из чистого желания помочь истинно бедному; и, наконец, шестое правило обязывает масонов любить размышление о смерти, которая таким образом
явится перед вами не убийцею всего вашего
бытия, а другом, пришедшим к вам, чтобы возвести вас из мира труда и пота в область успокоения и награды.
Тогда
является ко мне священник из того прихода, где жил этот хлыстовщик, и стал мне объяснять, что Ермолаев вовсе даже не раскольник, и что хотя судился по хлыстовщине [Хлыстовщина — мистическая секта, распространившаяся в России в XVII веке.], но отрекся от нее и ныне усердный православный, что доказывается тем, что каждогодно из Петербурга он привозит удостоверение о своем
бытии на исповеди и у святого причастия; мало того-с: усердствуя к их приходской церкви, устроил в оной на свой счет новый иконостас, выкрасил, позолотил его и украсил даже новыми иконами, и что будто бы секта хлыстов с скопческою сектою не имеет никакого сходства, и что даже они враждуют между собою.
Последняя глава).], что доказано ясно тем, что современная философия есть абсолютная философия, а наука всегда
является тожественною эпохе — но как ее результат, т. е. по совершении в
бытии.
Беспрестанное устремление мыслей к одному, наконец, взяло такую власть над всем
бытием его и воображением, что желанный образ
являлся ему почти каждый день, всегда в положении противуположном действительности, потому что мысли его были совершенно чисты, как мысли ребенка.
Эти возможности нового порядка вещей, лучших условий
бытия, чем какие когда-либо предсказывались, — не
являются обещаниями из иного мира.
И на заводе про его стариков ни слуху ни духу. Не нашел Сергей Андреич и дома, где родился он, где познал первые ласки матери, где
явилось в душе его первое сознание
бытия… На месте старого домика стоял высокий каменный дом. Из раскрытых окон его неслись песни, звуки торбана, дикие клики пьяной гульбы… Вверх дном поворотило душу Сергея Андреича, бежал он от трактира и тотчас же уехал из завода.
Эта филоновская идея, получившая большое распространение и в христианском богословии,
является в известном смысле чистейшим недоразумением: если отрицательное богословие ничего не может утверждать о Боге, то, ясным образом, не может утверждать и Его
бытия.
«Я прошу вас, — резюмирует Шеллинг, — считать установленным следующее: 1) Существо того, что Н. 3. называет Сыном, есть вечно в Боге и как поглощенное в actus purissimus божественной жизни, само с Богом, θεός. 2) С того момента (von da), как Отец усматривает в образах своего
бытия возможность другого
бытия, или того момента, как ему эти образы
являются как потенции, т. е., стало быть, от вечности, с того момента как он есть Отец, вторая потенция представляется ему как будущий Сын, он, стало быть, уже имеет в ней будущего Сына, которого он в ней наперед познает, в котором он собственно принимает план (Vorsatz) мира.
«То, что подлинно есть благо по сущности своей, не есть ни начало, ни цель, ни причина
бытия, и не имеет отношения к тому, что
является источником движения к причине
бытия» [Migne, 90, col. 1177 (Diversa capita ad theologian! et oeconomiam spectantia deque virtute ac vitio, β).
Это ее свойство по существу также не связано с теперешним греховным состоянием человечества, ибо и в райском своем состоянии человечество имело ту же основу
бытия в творческой свободе своей (благодаря чему и
явилась возможность грехопадения).
Каждая человеческая личность, имея для-себя-бытие,
является своим абсолютным центром; но она же и не имеет самостоятельного
бытия, свой центр находя вне себя, в целом.
Однако им принадлежит самостоятельное
бытие в том смысле, что они
являются онтологическим prius [Первооснова, основание (лат.); букв.: предыдущее, предшествующее, первичное.] вещей, в силу которого возможность (δυνάμει δν) переходит в действительность (ενεργεία öv), причем каждая форма имеет пребывающее, вечное существование, а совокупность форм образует их иерархию или организм.
Он исходит из противопоставления совершенного и несовершенного или же тварного
бытия: первое есть единое, обнимающее в себе все, в нем нет дробности и обособления, второе же/
является как нечто, то или это.
В этом понимании небытие, как еще-небытие или пока-небытие,
является той меональной тьмою, в которой таится, однако же, все, подобно тому как дневным светом изводится к
бытию и обнаруживается все, скрывавшееся под покровом ночной тьмы.
Учение Платона об идеях, вершиной которых
является идея Блага, само Божество, необходимо имеет два аспекта, вверх и вниз: идеи имеют самосущее
бытие в «умном месте», представляя собой нечто трансцендентное мировому
бытию, как быванию, но они же его собой обосновывают,
бытие причастно им, а они
бытию, между двумя мирами существует неразрывная связь — причины и следствия, основы и произведения, эроса и его предмета и т. д.
В ней отводится соответствующее место творчески-катастрофическим моментам
бытия, каковыми
являются в жизни отдельного лица его рождение и смерть, а в жизни мира — его сотворение и конец, или новое творение («се творю все новое».
311.]. «Во власти Бога стояло эту возможность вне-себя-бытия, которое
являлось ему лишь как таковая (an sich selbst), эту возможную инакость (Andernheit) постоянно удерживать у себя как только возможность.
Не в этом действии, чрез которое возникает язычество,
является Он Христом, но Он уже есть Христос, когда Он совершает это действие, ибо это действие (эта власть над отпавшим
бытием) дано Ему, лишь насколько Он уже есть Христос, т. е. помазанник Божий, предназначенный Богом быть наследником и господином» [Schelling.
Нахождение, живое приобщение к Истине
явилось бы тем самым и преодолением философии, ибо сама философия проистекает из той расщепленности
бытия, его неистинности, при котором мышление оказывается обособленной областью духа, — «отвлеченным».
«Соборное» искусство хочет проникнуть до той глубины
бытия, где все и всё
является единым; стремясь к действенности, оно ищет снять заклятие рампы с ее обманным иллюзионизмом.
Но они совершенно бесполезны как для познания других вещей, так и
бытия их, ибо не находятся в причастных им вещах;· ведь в таком случае они могли бы, быть может,
являться причиной в таком смысле, как примесь белого есть причина того, что нечто бело…
Т. 1. С. 305.]. «Поэтому, если существование Бога доказывается в нашем чувстве, то и оно
является столь же случайным, как и все другое, чему может быть приписано
бытие.
В своем комментарии к этому творению Ареопагита св. Максим Исповедник говорит следующее: «Мы сказали, что если Бог, сверхсущественно сущий (ύπερουσίως δν), называется безначальным и всего виновником, то антитезой, предлогом
бытия и бессущностным (εσχατον των όντων και οίνούσιον) подобно тому, как Бог сверхсущностен,
является материя (Ολη), она называется и не (μη) существующим и существующим в (εν) Боге, возникая благодаря Его благости, и через смещение с чувственным становится не вполне злом и не вполне добром, обнаруживаясь через неустойчивое (αστατον).
Излюбленным его литературным приемом
является гипербола: богословствование всегда определяется как ύμνεΐν [Прославление (греч.).], понятия постоянно комбинируются с υπέρ, d — privativum, αυτό — (ή ύπερούσιος ΰπαρξις, ή ύπέρθεος θεότης, ή ύπεράγαθος αγαθότης, οίναιτίως αύτοθεότης [Греч, приставки, означающие над-, выше-, сверх-; не-, без-; сам-, само — (сверх-сущностное
бытие; сверхбожественная божественность, сверхблагое благо, пламенеющее самообожение).] и под.).
Ibid., 148: «о ή ποιότητα οΐόμενος εχειν τον θεόν ή μη ένα είναι, ή μη άγέννητον καί άφθαρτον ή μη ατρεπτον, εαυτόν αδικεί, ου θεόν… δει γαρ ήγεΐσθαι και αποιον αυτόν εϊναι και άφθαρτον καί ατρεπτον» (кто мыслит, что Бог или имеет качества, или не
является единым, или нерожденным, или бессмертным, или неизменным, себя обижает, а не Бога… ибо надо думать, что Он и бескачественен, и бессмертен, и неизменен).], чистым и не имеющим никакого определенного признака
бытием (ψιλήν άνευ χαρακτήρας ϋπαρξι ν) [Quod. D. s. Unmut.
И в этом свете по-иному
является этот мир, получается совершенно другой вкус, новое ощущение
бытия — чувствование мира как удаленного от Бога, но вместе с тем от Него зависящего.
Поэтому всякое ««материальное»
бытие индивидуально в дурном смысле: основой индивидуации
является здесь дивидуация [Деление (лат.).], раздробленность.
Ведь оно не ищет ничего, чтобы существовать или благополучно существовать или вообще иметь почву, ибо раз оно
является основанием другого, то
бытие свое и благосостояние оно имеет не от другого, — что могло бы иметь такое значение для него вне его самого?
Ибо как μη, так и ου для ά отрицательного богословия
являются уже некоторыми положительными высказываниями о
бытии и тем самым относятся к имманентному, дневному, космическому сознанию, различающему свет
бытия и тени небытия, выявленность форм и сумерки потенциальности.
Ибо и это ничто не есть круглый нуль, но
является величиной в высшей степени положительною: именно здесь разумеется то, что существует под покрывалом Майи [В древнеиндийской философии Майа означает иллюзорность
бытия; под «покрывалом Майи» скрывается истинная сущность вселенной.], которое только застилает наш взор миром явлений; это положительное ничто и составляет подлинную, хотя и трансцендентную для нас действительность, по отношению к которой и установляется типически религиозное отношение.
Дети в своем мышлении
являются выше или ниже логического разума, но во всяком случае вне его, и тем не менее сам воплотившийся Логос мира указал в них норму совершенного
бытия, «ибо им принадлежит Царствие Божие» [Точнее: «ибо таковых есть Царство Небесное» (Мф. 19:14).
№ 1–3, 5–8).], и
является потребность искупления от мирового
бытия; в отдаленной перспективе рисуется возвращение к первоначальному безразличию, абсолютной ночи Ничто.
Занимая место между Богом и миром, София пребывает и между
бытием, и сверхбытием, не будучи ни тем, ни другим или же
являясь обоими зараз.
Карпов: ч. III, 341, прим.), именно диалектики понятия единого, το εν, которое в одном смысле
является совершенно трансцендентным
бытию и есть в этом смысле ничто, напротив, в другом смысле оно содержит в себе все и принимает в себя все разнообразие форм.
Я познал, что состояние разложения, в котором единичные личности могут достигать небывалой степени совершенства,
является отображением и частным случаем всеобщего
бытия».
Человек, — заключает Ницше, — это диссонанс в человеческом образе. Для возможности жить этому диссонансу требуется прекрасная иллюзия, облекающая покровом красоты его собственное существо.
Бытие и мир
являются оправданными лишь в качестве эстетического феномена.
Философской предпосылкой всегда
является примат
бытия над свободой и примат
бытия над духом.
Познание в
бытии совершается и
является внутренним событием в
бытии, изменением
бытия.