Неточные совпадения
Ни минуты не думая, Анна села с письмом Бетси к столу и, не
читая, приписала внизу: «Мне необходимо вас видеть. Приезжайте к
саду Вреде. Я буду там
в 6 часов». Она запечатала, и Бетси, вернувшись, при ней отдала письмо.
В те дни, когда
в садах Лицея
Я безмятежно расцветал,
Читал охотно Апулея,
А Цицерона не
читал,
В те дни
в таинственных долинах,
Весной, при кликах лебединых,
Близ вод, сиявших
в тишине,
Являться муза стала мне.
Моя студенческая келья
Вдруг озарилась: муза
в ней
Открыла пир младых затей,
Воспела детские веселья,
И славу нашей старины,
И сердца трепетные сны.
Он шел встречу ветра по главной улице города, уже раскрашенной огнями фонарей и магазинов; под ноги ему летели клочья бумаги, это напомнило о письме, которое Лидия и Алина
читали вчера,
в саду, напомнило восклицание Алины...
Анфиса. Правда! (
Читает.) «Кажется, этого довольно. Больше я ждать не могу. Из любви к вам я решаюсь избавить вас от неволи; теперь все зависит от вас. Если хотите, чтоб мы оба были счастливы, сегодня, когда стемнеет и ваши улягутся спать, что произойдет, вероятно, не позже девятого часа, выходите
в сад.
В переулке, сзади вашего
сада, я буду ожидать вас с коляской. Забор вашего
сада, который выходит
в переулок,
в одном месте плох…»
Она глядела на него долго, как будто
читала в складках на лбу, как
в писаных строках, и сама вспоминала каждое его слово, взгляд, мысленно пробегала всю историю своей любви, дошла до темного вечера
в саду и вдруг покраснела.
Вон я хотела остеречь их моралью — и даже нравоучительную книгу
в подмогу взяла: целую неделю читали-читали, и только кончили, а они
в ту же минуту почти все это и проделали
в саду, что
в книге написано!..
— А еще — вы следите за мной исподтишка: вы раньше всех встаете и ждете моего пробуждения, когда я отдерну у себя занавеску, открою окно. Потом, только лишь я перехожу к бабушке, вы избираете другой пункт наблюдения и следите, куда я пойду, какую дорожку выберу
в саду, где сяду, какую книгу
читаю, знаете каждое слово, какое кому скажу… Потом встречаетесь со мною…
Перед обедом он засыпал где-нибудь
в саду, потом за обедом веселил и смешил тетушек своей веселостью, потом ездил верхом или катался на лодке и вечером опять
читал или сидел с тетушками, раскладывая пасьянс.
— Что же
читать! — воскликнула она и, бросив книгу на стол, прибавила: — Так лучше пойду дурачиться, — и побежала
в сад.
День был жаркий. Преосвященный Парфений принял меня
в саду. Он сидел под большой тенистой липой, сняв клобук и распустив свои седые волосы. Перед ним стоял без шляпы, на самом солнце, статный плешивый протопоп и
читал вслух какую-то бумагу; лицо его было багрово, и крупные капли пота выступали на лбу, он щурился от ослепительной белизны бумаги, освещенной солнцем, — и ни он не смел подвинуться, ни архиерей ему не говорил, чтоб он отошел.
Все служебное время года он
читал дела, обрабатывал свои «мнения» да исподтишка любовался сыном Сержем, только что перешедшим во второй курс университета, а летом подбивал дорожки
в саду своей подмосковной, лечил гомеопатиею баб и мужиков да прививал оспу ребяткам, опять издали любуясь сыном, поставленным матерью
в положение совершенно независимое от семейства.
Вечером Лихонин с Любкой гуляли по Княжескому
саду, слушали музыку, игравшую
в Благородном собрании, и рано возвратились домой. Он проводил Любку до дверей ее комнаты и сейчас же простился с ней, впрочем, поцеловав ее нежно, по-отечески,
в лоб. Но через десять минут, когда он уже лежал
в постели раздетый и
читал государственное право, вдруг Любка, точно кошка, поцарапавшись
в дверь, вошла к нему.
Мать старалась меня уверить, что Чурасово гораздо лучше Багрова, что там сухой и здоровый воздух, что хотя нет гнилого пруда, но зато множество чудесных родников, которые бьют из горы и бегут по камешкам; что
в Чурасове такой
сад, что его
в три дня не исходишь, что
в нем несколько тысяч яблонь, покрытых спелыми румяными яблоками; что какие там оранжереи, персики, груши, какое множество цветов, от которых прекрасно пахнет, и что, наконец, там есть еще много книг, которых я не
читал.
Мать,
в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие
в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их
в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни
в какие хозяйственные дела, ни
в свои, ни
в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе
в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то
в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом —
сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют,
читать книжки или играть
в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться
в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
В первый день напала на меня тоска, увеличившая мое лихорадочное состояние, но потом я стал спокойнее и целые дни играл, а иногда
читал книжку с сестрицей, беспрестанно подбегая, хоть на минуту, к окнам, из которых виден был весь разлив полой воды, затопившей огород и половину
сада.
После ужина вошла она
в ту палату беломраморну, где
читала она на стене словеса огненные, и видит она на той же стене опять такие же словеса огненные: «Довольна ли госпожа моя своими
садами и палатами, угощеньем и прислугою?» И возговорила голосом радошным молодая дочь купецкая, красавица писаная: «Не зови ты меня госпожой своей, а будь ты всегда мой добрый господин, ласковый и милостивый.
Раз потом, уже долго спустя, я как-то напомнил Наташе, как достали нам тогда однажды «Детское чтение», как мы тотчас же убежали
в сад, к пруду, где стояла под старым густым кленом наша любимая зеленая скамейка, уселись там и начали
читать «Альфонса и Далинду» — волшебную повесть.
Я гулял — то
в саду нашей дачи, то по Нескучному, то за заставой; брал с собою какую-нибудь книгу — курс Кайданова, например, — но редко ее развертывал, а больше вслух
читал стихи, которых знал очень много на память; кровь бродила во мне, и сердце ныло — так сладко и смешно: я все ждал, робел чего-то и всему дивился и весь был наготове; фантазия играла и носилась быстро вокруг одних и тех же представлений, как на заре стрижи вокруг колокольни; я задумывался, грустил и даже плакал; но и сквозь слезы и сквозь грусть, навеянную то певучим стихом, то красотою вечера, проступало, как весенняя травка, радостное чувство молодой, закипающей жизни.
Мне ничего не было нужно. Я быстро отвернулся, стыдясь своего порыва, боясь, чтоб отец не
прочел его
в моем смущенном лице. Убежав
в чащу
сада, я упал лицом
в траву и горько заплакал от досады и боли.
Настенька садилась или
читать, или переписывать что-нибудь, или уходила
в сад гулять.
И
в этот день, когда граф уже ушел, Александр старался улучить минуту, чтобы поговорить с Наденькой наедине. Чего он не делал? Взял книгу, которою она, бывало, вызывала его
в сад от матери, показал ей и пошел к берегу, думая: вот сейчас прибежит. Ждал, ждал — нейдет. Он воротился
в комнату. Она сама
читала книгу и не взглянула на него. Он сел подле нее. Она не поднимала глаз, потом спросила бегло, мимоходом, занимается ли он литературой, не вышло ли чего-нибудь нового? О прошлом ни слова.
— Нет, не басню Крылова хочу я
прочесть, а мою басню, собственную, мое сочинение! Поверьте же, сударыня, без обиды себе, что я не до такой степени уже необразован и развращен, чтобы не понимать, что Россия обладает великим баснописцем Крыловым, которому министром просвещения воздвигнут памятник
в Летнем
саду, для игры
в детском возрасте. Вы вот спрашиваете, сударыня: «Почему?» Ответ на дне этой басни, огненными литерами!
— И вы вот что сделайте, пан Зверев! Татко после обеда всегда спит, а вы приходите ко мне
в сад, где я бываю, и там
в беседке мы будем с вами
читать! — прибавила она Аггею Никитичу.
Закрыл книгу, потом осторожно открыл её с первой страницы и, облокотясь на стол, углубился
в чтение;
читал долго, пока не зарябило
в глазах, а когда поднял от стола голову —
в комнате было светло, и деревья
в саду стояли, уже сбросив тяжёлые уборы ночи.
Прошли
в сад, там,
в беседке, попадья, закрыв лицо газетой, громко
читала о чём-то; прислонясь к ней, сидела Горюшина, а поп, измятый и опухший, полулежал
в плетёном кресле, закинув руки за голову; все были пёстрые от мелких солнечных пятен, лежавших на их одежде.
Потом он долго, до света, сидел, держа
в руках лист бумаги, усеянный мелкими точками букв, они сливались
в чёрные полоски, и
прочитать их нельзя было, да и не хотелось
читать. Наконец, когда небо стало каким-то светло-зелёным,
в саду проснулись птицы, а от забора и деревьев поползли тени, точно утро, спугнув, прогоняло остатки не успевшей спрятаться ночи, — он медленно, строку за строкой стал разбирать многословное письмо.
После обеда сидели обыкновенно на балконе, выходившем
в сад, и женевец рассказывал биографии великих людей, дальние путешествия, иногда позволял
в виде награды
читать самому Володе Плутарха…
Ушел бы сейчас, да боюсь; по деревне собак пропасть. Экой народ проклятый! Самим есть нечего, а собак развели. Да и лесом-то одному страшно. Придется
в беседке переночевать; надо же туда идти, там библиотека и наливка осталась. А как сунешься? Он не спит еще, такой монолог
прочитает! Пожалуй, вылетишь
в окно, не хуже Фидлера. Пойду, поброжу по
саду, хоть георгины все переломаю, все-таки легче. (Уходит.)
Иванов сидит за столом и
читает книгу. Боркин,
в больших сапогах, с ружьем, показывается
в глубине
сада; он навеселе; увидев Иванова, на цыпочках идет к нему и, поравнявшись с ним, прицеливается
в его лицо.
Какие сладкие мгновения переживала Наталья, когда, бывало,
в саду, на скамейке,
в легкой, сквозной тени ясеня, Рудин начнет
читать ей гётевского «Фауста», Гофмана, или «Письма» Беттины, или Новалиса, беспрестанно останавливаясь и толкуя то, что ей казалось темным!
Послушав же меня, она сказала: «Вот как надо
читать», и с тех пор, несмотря на летнее время, которое она обыкновенно проводила
в своем чудесном
саду, Надежда Ивановна каждый день заставляла меня
читать часа по два и более.
Андрей(оглядывая бумаги). Ладно, пересмотрю и, что нужно, подпишу, а ты снесешь опять
в управу… (Уходит
в дом,
читая бумаги; Ферапонт везет колясочку
в глубину
сада.)
Он вспомнил, как
в детстве во время грозы он с непокрытой головой выбегал
в сад, а за ним гнались две беловолосые девочки с голубыми глазами, и их мочил дождь; они хохотали от восторга, но когда раздавался сильный удар грома, девочки доверчиво прижимались к мальчику, он крестился и спешил
читать: «Свят, свят, свят…» О, куда вы ушли,
в каком вы море утонули, зачатки прекрасной, чистой жизни?
Павла Никонова заменил Мирон, братья почти не разлучались, неистощимо разговаривая о чём-то, размахивая руками; вместе учились,
читали, сидя
в саду,
в беседке.
Я сам не без боязни появлялся у купели с сестрою Любинькой у подбелевского священника, заставлявшего дьячка
читать символ «Веры», плохо сохранившийся
в моей памяти. Но
в большинстве случаев мне приходилось крестить у наших дворовых, при этом буфетчику Павлу не раз случалось разыскивать меня
в саду или
в поле и насильно приводить к купели, от которой я бежал, избавляясь от слова нашего приходского священника: «
Читайте Верую».
В некотором царстве,
в некотором государстве жил-был помещик, жил и на свет глядючи радовался. Всего у него было довольно: и крестьян, и хлеба, и скота, и земли, и
садов. И был тот помещик глупый,
читал газету «Весть» и тело имел мягкое, белое и рассыпчатое.
Сельскохозяйственные книжки и всякие эти советы
в календарях составляли его радость, любимую духовную пищу; он любил
читать и газеты, но
читал в них одни только объявления о том, что продаются столько-то десятин пашни и луга с усадьбой, рекой,
садом, мельницей, с проточными прудами.
Он
прочел это на стенах, на обвалившейся штукатурке, на кусках кирпича и изразцов, находимых им
в саду; вся история дома и
сада была написана на них.
Он мог
читать мысли других людей; видел
в вещах всю их историю; большие вязы
в больничном
саду рассказывали ему целые легенды из пережитого; здание, действительно построенное довольно давно, он считал постройкой Петра Великого и был уверен, что царь жил
в нем
в эпоху Полтавской битвы.
Я немного поколебался, однако сел. Пасынков начал
читать. По-немецки он знал гораздо лучше меня: ему пришлось толковать мне смысл некоторых стихов; но я уж не стыдился ни своего незнания, ни его превосходства передо мною. С того дня, с самого того чтения вдвоем
в саду,
в тени сирени, я всей душой полюбил Пасынкова, сблизился с ним и подчинился ему вполне.
В саду так хорошо, а тут изволь
читать про какие-то конфликты между просвещенными державами и про сельскохозяйственный кризис…
Из этого он заключил, что стихи нужно не
читать, а петь, и принялся у себя
в саду распевать стихи Дмитриева.
Отец приятеля Кольцова имел довольно много книг, и приятели целые дни проводили вместе
в саду,
читая романы Дюкре-Дюмениля, Августа Лафонтена и пр.
В ту зиму, когда я вернулся из-за границы, вечера были длинные-длинные, я сильно тосковал и от тоски не мог даже
читать; днем еще туда-сюда, то снег
в саду почистишь, то кур и телят покормишь, а по вечерам — хоть пропадай.
Приятно, надевши полушубок и валенки,
в ясный морозный день делать что-нибудь
в саду или на дворе, или
читать у себя
в жарко натопленной комнате, сидеть
в кабинете отца перед камином, мыться
в своей деревенской бане…
Воздух совсем побелел. Кабинета и окна уж не было. На крылечке пивоваренного завода, того самого, мимо которого сегодня проезжали, сидела Манюся и что-то говорила. Потом она взяла Никитина под руку и пошла с ним
в загородный
сад. Тут он увидел дубы и вороньи гнезда, похожие на шапки. Одно гнездо закачалось, выглянул из него Шебалдин и громко крикнул: «Вы не
читали Лессинга!»
Я машинально подошел и
прочитал, что сегодня
в городском
саду дают трагедию Гуцкова «Уриэль Акоста» при участии таких-то и таких-то.
И я ушел из усадьбы тою же дорогой, какой пришел сюда
в первый раз, только
в обратном порядке: сначала со двора
в сад, мимо дома, потом по липовой аллее… Тут догнал меня мальчишка и подал записку. «Я рассказала все сестре, и она требует, чтобы я рассталась с вами, —
прочел я. — Я была бы не
в силах огорчить ее своим неповиновением. Бог даст вам счастья, простите меня. Если бы вы знали, как я и мама горько плачем!»
Недели две спустя,
в жаркий, истомный июньский полдень, Авилов лежал на краю громадного густого
сада, на сене, и
читал. Вдруг он услышал совсем близко за своею спиной легкие шаги. Он обернулся и увидел Харитину, которая, по-видимому, его не замечала.
Я знал, что целая комната возле нашего физического кабинета, то есть кабинета с физическими инструментами, находилась
в его распоряжении для сушки бабочек и насекомых и даже аудитория,
в которой
читал Фукс и от которой он имел ключ: следовательно, ему было где разместиться; свежих же листьев и трав для корма червей он мог ежедневно доставать
в саду, который находился при соседственном доме, купленном
в казну для университета.