Неточные совпадения
Вторая услуга, оказываемая
чистым лицом, есть
любовь подчиненных.
Ужасно то, что мы — старые, уже с прошедшим… не
любви, а грехов… вдруг сближаемся с существом
чистым, невинным; это отвратительно, и поэтому нельзя не чувствовать себя недостойным.
Он чувствовал, что
любовь спасала его от отчаяния и что
любовь эта под угрозой отчаяния становилась еще сильнее и
чище.
Я знал красавиц недоступных,
Холодных,
чистых, как зима,
Неумолимых, неподкупных,
Непостижимых для ума;
Дивился я их спеси модной,
Их добродетели природной,
И, признаюсь, от них бежал,
И, мнится, с ужасом читал
Над их бровями надпись ада:
Оставь надежду навсегда.
Внушать
любовь для них беда,
Пугать людей для них отрада.
Быть может, на брегах Невы
Подобных дам видали вы.
Что ж! ежели ее верования могли бы быть возвышеннее, ее жизнь направлена к более высокой цели, разве эта
чистая душа от этого меньше достойна
любви и удивления?
Она оставляла жизнь без сожаления, не боялась смерти и приняла ее как благо. Часто это говорят, но как редко действительно бывает! Наталья Савишна могла не бояться смерти, потому что она умирала с непоколебимою верою и исполнив закон Евангелия. Вся жизнь ее была
чистая, бескорыстная
любовь и самоотвержение.
— Счастье, счастье! — едко проговорил он потом. — Как ты хрупко, как ненадежно! Покрывало, венок,
любовь,
любовь! А деньги где? а жить чем? И тебя надо купить,
любовь,
чистое, законное благо.
Она искала, отчего происходит эта неполнота, неудовлетворенность счастья? Чего недостает ей? Что еще нужно? Ведь это судьба — назначение любить Обломова?
Любовь эта оправдывается его кротостью,
чистой верой в добро, а пуще всего нежностью, нежностью, какой она не видала никогда в глазах мужчины.
В своей глубокой тоске немного утешаюсь тем, что этот коротенький эпизод нашей жизни мне оставит навсегда такое
чистое, благоуханное воспоминание, что одного его довольно будет, чтоб не погрузиться в прежний сон души, а вам, не принеся вреда, послужит руководством в будущей, нормальной
любви. Прощайте, ангел, улетайте скорее, как испуганная птичка улетает с ветки, где села ошибкой, так же легко, бодро и весело, как она, с той ветки, на которую сели невзначай!»
Это был
чистый, светлый образ, как Перуджиниевская фигура, простодушно и бессознательно живший и любивший, с
любовью пришедший в жизнь и с
любовью отходящий от нее, да с кроткой и тихой молитвой.
Это был
чистый самородок, как слиток благородного металла, и полюбить его действительно можно было, кроме корыстной или обязательной
любви, то есть какою могли любить его жена, мать, сестра, брат, — еще как человека.
Я люблю, как Леонтий любит свою жену, простодушной,
чистой, почти пастушеской
любовью, люблю сосредоточенной страстью, как этот серьезный Савелий, люблю, как Викентьев, со всей веселостью и резвостью жизни, люблю, как любит, может быть, Тушин, удивляясь и поклоняясь втайне, и люблю, как любит бабушка свою Веру, — и, наконец, еще как никто не любит, люблю такою
любовью, которая дана творцом и которая, как океан, омывает вселенную…»
Надя, Надя… ты
чистая, ты хорошая, ты, может быть, вот в этой самой комнате переживала окрыляющее чувство первой
любви и, глядя в окно или поливая цветы, думала о нем, о Лоскутове.
Чистый внутренний трагизм является в том случае, когда обнаруживается безысходный трагизм
любви, коренящийся в самой природе
любви, независимо от социальной среды, в которой людям приходится жить.
То-то и есть, что вся
любовь, таившаяся в молодом и
чистом сердце его ко «всем и вся», в то время и во весь предшествовавший тому год, как бы вся временами сосредоточивалась, и может быть даже неправильно, лишь на одном существе преимущественно, по крайней мере в сильнейших порывах сердца его, — на возлюбленном старце его, теперь почившем.
Напротив, с сердцем высоким, с
любовью чистою, полною самопожертвования, можно в то же время прятаться под столы, подкупать подлейших людей и уживаться с самою скверною грязью шпионства и подслушивания.
Как нравились тебе тогда всякие стихи и всякие повести, как легко навертывались слезы на твои глаза, с каким удовольствием ты смеялся, какою искреннею
любовью к людям, каким благородным сочувствием ко всему доброму и прекрасному проникалась твоя младенчески
чистая душа!
Кружок — да это пошлость и скука под именем братства и дружбы, сцепление недоразумений и притязаний под предлогом откровенности и участия; в кружке, благодаря праву каждого приятеля во всякое время и во всякий час запускать свои неумытые пальцы прямо во внутренность товарища, ни у кого нет
чистого, нетронутого места на душе; в кружке поклоняются пустому краснобаю, самолюбивому умнику, довременному старику, носят на руках стихотворца бездарного, но с «затаенными» мыслями; в кружке молодые, семнадцатилетние малые хитро и мудрено толкуют о женщинах и
любви, а перед женщинами молчат или говорят с ними, словно с книгой, — да и о чем говорят!
— Друг мой, милое мое дитя! о, не дай тебе бог никогда узнать, что чувствую я теперь, когда после многих лет в первый раз прикасаются к моим губам
чистые губы. Умри, но не давай поцелуя без
любви!
…Сбитый с толку, предчувствуя несчастия, недовольный собою, я жил в каком-то тревожном состоянии; снова кутил, искал рассеяния в шуме, досадовал за то, что находил его, досадовал за то, что не находил, и ждал, как
чистую струю воздуха середь пыльного жара, несколько строк из Москвы от Natalie. Надо всем этим брожением страстей всходил светлее и светлее кроткий образ ребенка-женщины. Порыв
любви к Р. уяснил мне мое собственное сердце, раскрыл его тайну.
В то же время для меня начался новый отдел жизни… отдел
чистый, ясный, молодой, серьезный, отшельнический и проникнутый
любовью.
Мне одному она доверила тайну
любви к одному офицеру Александрийского гусарского полка, в черном ментике и в черном доломане; это была действительная тайна, потому что и сам гусар никогда не подозревал, командуя своим эскадроном, какой
чистый огонек теплился для него в груди восьмнадцатилетней девушки.
Ведь и
любовь тоже совесть, высшая совесть, когда человек делается и лучше, и
чище, и справедливее.
Поэтому свобода
любви в глубоком и
чистом смысле слова есть русский догмат, догмат русской интеллигенции, он входит в русскую идею, как входит отрицание смертной казни.
Как ни просто складываются на Сахалине незаконные семьи, но и им бывает не чужда
любовь в самом ее
чистом, привлекательном виде.
Поэту хотелось, кажется, совокупить в один чрезвычайный образ все огромное понятие средневековой рыцарской платонической
любви какого-нибудь
чистого и высокого рыцаря; разумеется, всё это идеал.
Прошло несколько мгновений… Лаврецкий прислушался… «Звезды,
чистые звезды,
любовь», — шептал старик.
Она сходилась с теми, с кем ее случайно сталкивали обстоятельства, и сближалась весьма близко, но без всякой дружбы, без
любви, без сочувствий, вообще без всякого участия какого-нибудь
чистого, глубокого чувства.
Когда люди входили в дом Петра Лукича Гловацкого, они чувствовали, что здесь живет совет и
любовь, а когда эти люди знакомились с самими хозяевами, то уже они не только чувствовали витающее здесь согласие, но как бы созерцали олицетворение этого совета и
любви в старике и его жене. Теперь люди чувствовали то же самое, видя Петра Лукича с его дочерью. Женни, украшая собою тихую, предзакатную вечерню старика, умела всех приобщить к своему
чистому празднеству, ввести в свою безмятежную сферу.
А если ты полюбишь кого-нибудь истинно
чистой, святой
любовью, то я благословлю тот день и час, когда вырвал тебя из этого дантова ада!
Именно раззадоривало его то, что она, прежде всем такая доступная, готовая отдать свою
любовь в один день нескольким людям подряд, каждому за два рубля, и вдруг она теперь играет в какую-то
чистую и бескорыстную влюбленность!
Давно наблюдено, что изжившийся, затасканный мужчина, изгрызенный и изжеванный челюстями любовных страстей, никогда уже не полюбит крепкой и единой
любовью, одновременно самоотверженной,
чистой и страстной.
Про Еспера Иваныча и говорить нечего: княгиня для него была святыней, ангелом
чистым, пред которым он и подумать ничего грешного не смел; и если когда-то позволил себе смелость в отношении горничной, то в отношении женщины его круга он, вероятно, бежал бы в пустыню от стыда, зарылся бы навеки в своих Новоселках, если бы только узнал, что она его подозревает в каких-нибудь, положим, самых возвышенных чувствах к ней; и таким образом все дело у них разыгрывалось на разговорах, и то весьма отдаленных, о безумной, например,
любви Малек-Аделя к Матильде […
любовь Малек-Аделя к Матильде.
Воображение его было преисполнено
чистыми, грандиозными образами религии и истории, ум занят был соображением разных математических и физических истин, а в сердце горела идеальная
любовь к Мари, — все это придало какой-то весьма приятный оттенок и его наружности.
«Не заподозрите, бога ради, — писала она далее в своем письме, — чтобы
любовь привела меня к одру вашего родственника; между нами существует одна только святая и
чистая дружба, — очень сожалею, что я не имею портрета, чтобы послать его к вам, из которого вы увидали бы, как я безобразна и с каким ужасным носом, из чего вы можете убедиться, что все мужчины могут только ко мне пылать дружбою!»
В этом лепете звучало столько
любви,
чистой и бескорыстной, какая может жить только в
чистом детском сердце, еще не омраченном ни одним дурным желанием больших людей.
Я уходил потому, что не мог уже в этот день играть с моими друзьями по-прежнему, безмятежно.
Чистая детская привязанность моя как-то замутилась… Хотя
любовь моя к Валеку и Марусе не стала слабее, но к ней примешалась острая струя сожаления, доходившая до сердечной боли. Дома я рано лег в постель, потому что не знал, куда уложить новое болезненное чувство, переполнявшее душу. Уткнувшись в подушку, я горько плакал, пока крепкий сон не прогнал своим веянием моего глубокого горя.
Я думаю часто о нежных,
чистых, изящных женщинах, об их светлых и прелестных улыбках, думаю о молодых, целомудренных матерях, о любовницах, идущих ради
любви на смерть, о прекрасных, невинных и гордых девушках с белоснежной душой, знающих все и ничего не боящихся.
Но луна все выше, выше, светлее и светлее стояла на небе, пышный блеск пруда, равномерно усиливающийся, как звук, становился яснее и яснее, тени становились чернее и чернее, свет прозрачнее и прозрачнее, и, вглядываясь и вслушиваясь во все это, что-то говорило мне, что и она, с обнаженными руками и пылкими объятиями, еще далеко, далеко не все счастие, что и
любовь к ней далеко, далеко еще не все благо; и чем больше я смотрел на высокий, полный месяц, тем истинная красота и благо казались мне выше и выше,
чище и
чище, и ближе и ближе к Нему, к источнику всего прекрасного и благого, и слезы какой-то неудовлетворенной, но волнующей радости навертывались мне на глаза.
На
чистом воздухе, однако, — подергавшись и помычав так громко, что даже Кузьма несколько раз спрашивал: «Что угодно?» — чувство это рассеялось, и я стал довольно спокойно размышлять об моей
любви к Сонечке и о ее отношениях к матери, которые мне показались странны.
Ужасная это штука, когда свежий и
чистый мальчишка положит свою первую
любовь к ногам старой, опытной и властолюбивой развратницы.
— Да нет… скажите… неужели в самом деле вы никогда не любили настоящей
любовью? Знаете, такой
любовью, которая… ну, которая… словом… святой,
чистой, вечной
любовью… неземной… Неужели не любили?
Истинный масон, крещен он или нет, всегда духом христианин, потому что догмы наши в самом
чистом виде находятся в евангелии, предполагая, что оно не истолковывается с вероисповедными особенностями; а то хороша будет наша всех обретающая и всех призывающая
любовь, когда мы только будем брать из католиков, лютеран, православных, а люди других исповеданий — плевать на них, гяуры они, козлища!
И если доселе всякий человек, как образ первого греховного Адама, искал плотского, на слепой похоти основанного союза с своею отделенною натурою, то есть с женою, так ныне, после того как новый Адам восстановил духовный союз с новою Евою, сиречь церковью, каждый отдельный человек, сделавшись образом этого небесного Адама, должен и в натуральном союзе с женою иметь основанием
чистую духовную
любовь, которая есть в союзе Христа с церковью; тогда и в плотском жительстве не только сохранится небесный свет, но и сама плоть одухотворится, как одухотворилось тело Христово.
Первое утверждал купец, по грубости своих понятий; но Максинька, как человек ума возвышенного, говорил, что между ними существует совершенно
чистая и неземная
любовь.
— Ваше сердце так еще чисто, как tabula rasa [
чистая доска (лат.).], и вы можете писать на нем вашей волей все, что захотите!.. У каждого человека три предмета, достойные
любви: бог, ближний и он сам! Для бога он должен иметь сердце благоговейное; для ближнего — сердце нежной матери; для самого себя — сердце строгого судьи!
И все пустяки, вся дрянь слов и намерений, все пошлое, трактирное чудесно исчезало дымом; на всех веяло струей иной жизни — задумчивой,
чистой, полной
любви и грусти.
«Эта первобытная церковь была его собственным идеалом общественного устройства, основанного на равенстве, свободе и братстве. Христианство, по мнению Хельчицкого, до сих пор хранит в себе эти основания, нужно только, чтоб общество возвратилось к его
чистому учению, и тогда оказался бы излишним всякий иной порядок, которому нужны короли и папы: во всем достаточно одного закона
любви…
«Дети — насельники земли до конца веков, дети Владыки Сущего, бессмертны они и наследники всех деяний наших — да идут же по зову
чистых сердец своих в бесконечные дали времён, сея на земле смех свой, радость и
любовь!
Он мало понимал романическую сторону
любви, и мужская его гордость оскорблялась влюбленностью сына, которая казалась ему слабостью, унижением, дрянностью в мужчине; но в то же время он понял, что Софья Николавна тут ни в чем не виновата и что всё дурное, слышанное им на ее счет, было
чистою выдумкою злых людей и недоброжелательством собственной семьи.