Неточные совпадения
«Как спокойно он ведет себя», — подумал Клим и, когда пристав вместе со штатским стали спрашивать его, тоже спокойно сказал, что видел голову лошади за углом, видел мастерового, который запирал дверь мастерской, а больше никого в переулке не было. Пристав отдал ему
честь, а штатский спросил имя,
фамилию Вараксина.
Обыкновенно люди такого роста говорят басом, а этот говорил
почти детским дискантом. На голове у него — встрепанная шапка полуседых волос, левая сторона лица измята глубоким шрамом, шрам оттянул нижнее веко, и от этого левый глаз казался больше правого. Со щек волнисто спускалась двумя прядями седая борода,
почти обнажая подбородок и толстую нижнюю губу. Назвав свою
фамилию, он пристально, разномерными глазами посмотрел на Клима и снова начал гладить изразцы. Глаза — черные и очень блестящие.
Он поехал с патроном в суд, там и адвокаты и чиновники говорили об убийстве как-то слишком просто, точно о преступлении обыкновенном, и утешительно было лишь то, что
почти все сходились на одном: это — личная месть одиночки. А один из адвокатов, носивший необыкновенную
фамилию Магнит, рыжий, зубастый, шумный и напоминавший Самгину неудачную карикатуру на англичанина, громко и как-то бесстыдно отчеканил...
Останови он тогда внимание на ней, он бы сообразил, что она идет
почти одна своей дорогой, оберегаемая поверхностным надзором тетки от крайностей, но что не тяготеют над ней, многочисленной опекой, авторитеты семи нянек, бабушек, теток с преданиями рода,
фамилии, сословия, устаревших нравов, обычаев, сентенций; что не ведут ее насильно по избитой дорожке, что она идет по новой тропе, по которой ей приходилось пробивать свою колею собственным умом, взглядом, чувством.
Когда кто приходил посторонний в дом и когда в прихожей не было ни Якова, ни Егорки, что
почти постоянно случалось, и Василиса отворяла двери, она никогда не могла потом сказать, кто приходил. Ни имени, ни
фамилии приходившего она передать никогда не могла, хотя состарилась в городе и знала в лицо последнего мальчишку.
Из моего бреда, вранья, лепета, восторгов и проч. он узнал, во-первых,
почти все
фамилии в точности, и даже иные адресы.
Все мучительное чувство унижения от сознания, что я мог пожелать такого позору, как перемена
фамилии усыновлением, эта измена всему моему детству — все это
почти в один миг уничтожило все прежнее расположение, и вся радость моя разлетелась как дым.
Про старушку скажут, что это одна «вдова», пожалуй, назовут Настасьей Тихоновной,
фамилию она
почти забыла, а другие и подавно: она не нужна ей больше.
Но когда к этому развращению вообще военной службы, с своей
честью мундира, знамени, своим разрешением насилия и убийства, присоединяется еще и развращение богатства и близости общения с царской
фамилией, как это происходит в среде избранных гвардейских полков, в которых служат только богатые и знатные офицеры, то это развращение доходит у людей, подпавших ему, до состояния полного сумасшествия эгоизма.
— А я знаю, кто основал Трою, — вдруг проговорил совсем неожиданно один доселе ничего
почти еще не сказавший мальчик, молчаливый и видимо застенчивый, очень собою хорошенький, лет одиннадцати, по
фамилии Карташов.
Вышел я от него
почти влюбленный в молодого учителя и, придя домой, стал жадно поглощать отмеченные места в книге. Скоро я догнал товарищей по всем предметам, и на следующую четверть Герасименко после моей
фамилии пролаял сентенцию: «похвально». Таким образом ожидания моего приятеля Крыштановигча не оправдались: испробовать гимназических розог мне не пришлось.
Что такое, в самом деле, литературная известность? Золя в своих воспоминаниях, рассуждая об этом предмете, рисует юмористическую картинку: однажды его, уже «всемирно известного писателя», один из почитателей просил сделать ему
честь быть свидетелем со стороны невесты на бракосочетании его дочери. Дело происходило в небольшой деревенской коммуне близ Парижа. Записывая свидетелей, мэр, местный торговец, услышав
фамилию Золя, поднял голову от своей книги и с большим интересом спросил...
Если в это время кто-нибудь делал резкое движение или заговаривал с соседом, — Лотоцкий протягивал руку и, странно сводя два пальца, указательный и мизинец, показывал ими в угол, произнося
фамилию виновного быстро, с выкриком на последнем слоге, и пропуская
почти все гласные...
— Греческий язык писал… Милый наш родственник, значит, Харченко. Он на
почте заказным письмом отправлял статью, — ну, и вызнали, куда и прочее. И что только человеку нужно? А главное, проклятый хохол всю нашу
фамилию осрамил… Добрые люди будут пальцами указывать.
На Сахалине есть манера давать названия улицам в
честь чиновников еще при их жизни; называют улицы не только по
фамилиям, но даже по именам и отчествам.
По их толкованию, молодой человек, хорошей
фамилии, князь,
почти богатый, дурачок, но демократ и помешавшийся на современном нигилизме, обнаруженном господином Тургеневым,
почти не умеющий говорить по-русски, влюбился в дочь генерала Епанчина и достиг того, что его приняли в доме как жениха.
Просто по владычней милости
фамилия, в
честь французскому писателю, да и все тут.
Когда он встал на ноги, то оказалось (Вихров до этого видел его только сидящим)… оказалось, что он был необыкновенно худой, высокий, в какой-то длинной-предлинной ваточной шинели, надетой в рукава и подпоясанной шерстяным шарфом; уши у него были тоже подвязаны, а на руках надеты зеленые замшевые перчатки;
фамилия этого молодого человека была Мелков; он был маменькин сынок, поучился немного в корпусе, оттуда она по расстроенному здоровью его взяла назад, потом он жил у нее все в деревне — и в последнюю баллотировку его
почти из жалости выбрали в члены суда.
«Суд общества офицеров N-ского пехотного полка, в составе — следовали чины и
фамилии судей — под председательством подполковника Мигунова, рассмотрев дело о столкновении в помещении офицерского собрания поручика Николаева и подпоручика Ромашова, нашел, что ввиду тяжести взаимных оскорблений ссора этих обер-офицеров не может быть окончена примирением и что поединок между ними является единственным средством удовлетворения оскорбленной
чести и офицерского достоинства. Мнение суда утверждено командиром полка».
Фамилии будущих господ офицеров и названия выбранных ими частей уже летят, летят теперь по
почте в Петербург, в самое главное отделение генерального штаба, заведующее офицерскими производствами. В этом могущественном и таинственном отделении теперь постепенно стекаются все взятые вакансии во всех российских военных училищах, из которых иные находятся страшно далеко от Питера, на самом краю необъемной Российской империи.
Но больше всего было натаскивания и возни с тонким искусством отдания
чести. Учились одновременно и во всех длинных коридорах и в бальном (сборном) зале, где стояли портреты выше человеческого роста императора Николая I и Александра II и были врезаны в мраморные доски золотыми буквами имена и
фамилии юнкеров, окончивших училище с полными двенадцатью баллами по всем предметам.
— Merci, — коротко ответил Николай Николаевич. И оба остались стоять. — Мы к вам всего только на несколько минут. Это — князь Василий Львович Шеин, губернский предводитель дворянства. Моя
фамилия — Мирза-Булат-Тугановский. Я — товарищ прокурора. Дело, о котором мы будем иметь
честь говорить с вами, одинаково касается и князя и меня, или, вернее, супруги князя, а моей сестры.
Она
почти ни одной секунды не сомневалась в том, что Женни сыграет то самое место из второй сонаты, о котором просил этот мертвец с смешной
фамилией Желтков.
Одно в этом письме было ясно: дядя серьезно, убедительно,
почти умоляя меня, предлагал мне как можно скорее жениться на прежней его воспитаннице, дочери одного беднейшего провинциального чиновника, по
фамилии Ежевикина, получившей прекрасное образование в одном учебном заведении, в Москве, на счет дяди, и бывшей теперь гувернанткой детей его.
Известно, что
почти все русские дворянские
фамилии убеждены в существовании исключительных, породистых особенностей, им одним свойственных: нам не однажды довелось слышать толки «между своими» о «подсаласкинских» носах и «перепреевских» затылках.
Отказавшись окончательно от мысли выучить его разумному чтению и письму, я стал учить его подписываться механически. К моему великому удивлению, этот способ оказался наиболее доступным Ярмоле, так что к концу второго месяца мы уже
почти осилили
фамилию. Что же касается до имени, то его ввиду облегчения задачи мы решили совсем отбросить.
Надо теперь пояснить, что Китаев был совсем не Китаев, а Василий Югов, крепостной, барской волей сданный не в очередь в солдаты и записанный под
фамилией Югов в
честь реки Юг, на которой он родился.
— Ревность действительно чувство весьма грубое, — начал на это рассуждать Миклаков, — но оно еще понятно и
почти законно, когда вытекает из возбужденной страсти; но вы-то ревнуете не потому, что сами любите княгиню, а потому только, что она имеет великую
честь и счастие быть вашей супругой и в силу этого никогда не должна сметь опорочить
честь вашей
фамилии и замарать чистоту вашего герба, — вот это-то чувство, по-моему, совершенно фиктивное и придуманное.
«Любезный князь! Незнакомые вам люди желают вас уведомить, что жена ваша вам неверна и дает рандеву господину Миклакову, с которым каждый вечер встречается в вашей гостиной; об этом знают в свете, и
честь вашей
фамилии обязывает вас отомстить княгине и вашему коварному ривалю».
Еще минута — и в гостиной совершенно неожиданно появился тот самый молодой адвокат, с которым я уже познакомил читателя в одной из предыдущих глав моего"Дневника"(я забыл тогда сказать, что
фамилия его была Хлестаков, что он был сын того самого Ивана Александровича Хлестакова, с которым я еще в детстве познакомился у Гоголя, и в
честь своего дедушки был назван Александром).
Я возвращаю ее вам такую же безнравственную, как и взял от вас; она жаловалась, что переменила свою громкую
фамилию на мою
почти мещанскую; зато я теперь вправе жаловаться, что она запятнала мое простое, но честное имя.
Телятев, поддержите
честь нашей
фамилии! Я могу полюбить вас! Вы добрый, милый.
— Это одна моя очень хорошая знакомая, — отвечал Янсутский с некоторой лукавой усмешкой. — Нельзя, знаете, я человек неженатый. Она, впрочем, из очень хорошей здешней
фамилии, и больше это можно назвать, что par amour! [по любви! (франц.).].
Честь имею кланяться! — И затем, сев в свой экипаж и приложив руку к фуражке, он крикнул: — В Яхт-клуб!
По-русски он говорил очень плохо, а так как хозяин его был русский, по
фамилии Лазарев, и эстонцев поблизости не было, то
почти все два года Янсон молчал.
1) Известный всему свету своими богопротивными, в омерзение приводящими и всякую меру превышающими законопреступными поступками, дворянин Иван, Никифоров сын, Довгочхун, сего 1810 года июля 7 дня учинил мне смертельную обиду, как персонально до
чести моей относящуюся, так равномерно в уничижение и конфузию чина моего и
фамилии. Оный дворянин, и сам притом гнусного вида, характер имеет бранчивый и преисполнен разного рода богохулениями и бранными словами…»
Вытащить ее! Я не знал о ней
почти ничего. Я не знал даже, где она живет. Она переехала со старой квартиры, куда провожал ее Гельфрейх после вечера нашей встречи, на другую квартиру, и Сеня не мог добиться от нее — куда. Ни он, ни я не знали ее
фамилии.
Дескать, так и так; в ваши руки судьбу свою предаю, в руки начальства; дескать, ваше превосходительство, защитите и облагодетельствуйте человека; так и так, дескать, вот то-то и то-то, противозаконный поступок; не погубите, принимаю вас за отца, не оставьте… амбицию,
честь, имя и
фамилию спасите… и от злодея, развращенного человека, спасите…
Виктор рассказал нам со всеми подробностями, как он в одном приятном доме встретил этого офицера-гвардейца, очень милого малого и хорошей
фамилии, только без царя в голове; как они познакомились, как он, офицер то есть, вздумал для шутки предложить ему, Виктору, играть в дурачки старыми картами,
почти что на орехи и с тем условием, чтоб офицеру играть на счастие Вильгельмины, а Виктору на свое собственное счастие; как потом пошло дело на пари.
Часто директор по получении
почты сам входил в класс и, смотря на конверты, громко называл ученика по
фамилии и говорил: «Это тебе, Шеншин», передавая письмо.
— Эх, Наталья Николаевна! — промолвил он
почти с досадой, — нашли за что хвалить! Нам, господам, нельзя инако; чтоб никакой смерд, земец, подвластный человек и думать о нас худого не дерзнул! Я — Харлов,
фамилию свою вон откуда веду… (тут он показал пальцем куда-то очень высоко над собою в потолок) и
чести чтоб во мне не было?! Да как это возможно?
Ужасное известие ваше о побеге от вас недостойной моей племянницы мы получили, и бедный Павел Петрович, не в состоянии будучи вынести посрамления
чести своей
фамилии, получил паралич и одночасно скончался.
Пришел батюшка. В обоих отделениях первого класса учил не свой, гимназический священник, а из посторонней церкви, по
фамилии Пещерский. А настоятелем гимназической церкви был отец Михаил, маленький, седенький, голубоглазый старичок, похожий на Николая-угодника, человек отменной доброты и душевной нежности, заступник и ходатай перед директором за провинившихся
почти единственное лицо, о котором Буланин вынес из стен корпуса светлое воспоминание.
Вместе с прочими науками одна
честь была у меня и пресловутой арифметике, которую домине Галушкинский уверял, что сочинил какой-то китаец Пифагор,
фамилии не припомню.
— Как, однако, давно! Вот дядя и отец знали всех служащих, а я
почти никого не знаю. Я вас видела и раньше, но не знала, что ваша
фамилия Пименов.
Барабошев. От таких твоих променажей может быть урон для нашей
чести. У нас каменные заборы и железные вороты затем и поставлены, что в нашей
фамилии существует влюбчивость.
— А я вот давеча после обеда, видите вон этот бугорок под большой сосной, я вот давеча лежал тут и заснул
почти, а тут подходит, как его, забыл
фамилию, почтамтский чиновник, что ли, знаете, я думаю?
— Масоны не знаю, а жиды знаю, — сердито уперся Дудукин. — У них кагал. У них: один пролез — другого потащил. Непременно подписываются русскими
фамилиями, и нарочно про Россию мерзости пишут, чтобы дескри… дескри… дескрити… ну, как его!.. словом, чтобы замарать
честь русского народа.
Почти год назад, с двадцать пятого августа, как уже было сказано выше, я провел несколько дней в той же тобольской тюрьме, только в другом ее отделении. Однажды к моей двери подошел арестант, по
фамилии, кажется, Ефремов, и передал мне записку, написанную на обрывке серой бумаги. Из нее я узнал, что в тобольской тюрьме, в военно-каторжном ее отделении, сидит уже третий год в строжайшем одиночном заключении политический осужденный, «именующий себя Фоминым».
Требуют, чтобы на все высшие должности назначались их знакомые, на том только основании, что они люди хороших
фамилий; но, боже мой, я сам ношу одну из древнейших дворянских
фамилий; однако помыслить никогда не смел получить то место, которое занял теперь Алексей Николаич, сознавая, что он ученей меня, способнее, и что одним только трудолюбием и добросовестным исполнением своих обязанностей я могу равняться с ним, и в настоящее время за величайшую
честь для себя и милость со стороны графа считаю то, что он предложил мне прежнее место Алексея Николаича.
— Он разжился и ушел подобру-поздорову. Аггелы его, — становой рассмеялся, довольный своим словом, — все проворовались или пропились. Вот рассыльного при себе,
почти Христа ради, держу! — Он указал курчавой головой на дверь. — Был писарь у них и первый воротила… Силоамский по
фамилии, зашибается горечью… Потерплю-потерплю, да тоже прогоню.