Неточные совпадения
— В комендантском, — отвечал казак. — После обеда батюшка наш отправился в баню, а теперь отдыхает. Ну, ваше благородие, по всему видно, что персона знатная: за обедом скушать изволил двух жареных поросят, а парится так жарко, что и Тарас Курочкин не вытерпел, отдал веник Фомке Бикбаеву да насилу холодной водой откачался. Нечего сказать: все приемы такие важные… А в бане, слышно, показывал
царские свои знаки на грудях: на одной двуглавый орел величиною с пятак, а на
другой персона его.
Противудействие петербургскому терроризму образования никогда не перемежалось: казенное, четвертованное, повешенное на зубцах Кремля и там пристреленное Меншиковым и
другими царскими потешниками, в виде буйных стрельцов, отравленное в равелине Петербургской крепости, в виде царевича Алексея, оно является, как партия Долгоруких при Петре II, как ненависть к немцам при Бироне, как Пугачев при Екатерине II, как сама Екатерина II, православная немка при прусском голштинце Петре III, как Елизавета, опиравшаяся на тогдашних славянофилов, чтоб сесть на престол (народ в Москве ждал, что при ее коронации изобьют всех немцев).
Один встает, уходит,
другой приходит, а в табельные и в
царские дни и до трехсот человек доходило.
— Пока ничего неизвестно, Мосей: я знаю не больше твоего… А потом, положение крестьян
другое, чем приписанных к заводам людей. […приписанных к заводам людей — так называли крестьян, прикрепленных
царским правительством к заводам и фабрикам во время крепостного права.]
Друзья мои, прекрасен наш союз:
Он, как душа, неразделим и вечен,
Неколебим, свободен и беспечен,
Срастался он под сенью дружных Муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Все те же мы; нам целый мир чужбина,
Отечество нам
Царское Село.
Бог помощь вам,
друзья мои,
В заботах жизни,
царской службы,
И на пирах разгульной дружбы,
И в сладких таинствах любви!
Входит он во дворец по лестнице, устланной кармазинным сукном, со перилами позолоченными; вошел в горницу — нет никого; в
другую, в третью — нет никого, в пятую, десятую — нет никого; а убранство везде
царское, неслыханное и невиданное: золото, серебро, хрустали восточные, кость слоновая и мамонтовая.
Но Годунов успел изучить малейшие оттенки
царского нрава и с необыкновенным чутьем отгадывал и объяснял себе неуловимые для
других изменения лица его.
Быть может, князь, которого он принял как сына, нанес ему в тот же день кровавое оскорбление, ему, лучшему
другу отца его; ему, который готов был подвергнуть опасности собственную жизнь, чтобы скрыть Серебряного от
царского гнева!
Мало-помалу глаз Максима стал привыкать к полумраку и различать
другие подробности храма: над
царскими дверьми виден был спаситель в силах, с херувимами и серафимами, а над ним шестнадцать владычных праздников.
Место, на которое указывал гусляр, было приготовлено для самого царя. Оно состояло из дощатого помоста, покрытого червленым сукном. На нем были поставлены
царские кресла, а торчавшие там копья и рогатины принадлежали опричникам, окружавшим помост.
Другие опричники стояли у цепи, протянутой вокруг поля, то есть просторного места, приготовленного для конного или пешего боя, смотря по уговору бойцов. Они отгоняли народ бердышами и не давали ему напирать на цепь.
В
царской опочивальне стояли две кровати: одна, из голых досок, на которой Иван Васильевич ложился для наказания плоти, в минуты душевных тревог и сердечного раскаянья;
другая, более широкая, была покрыта мягкими овчинами, пуховиком и шелковыми подушками. На этой царь отдыхал, когда ничто не тревожило его мыслей. Правда, это случалось редко, и последняя кровать большею частью оставалась нетронутою.
— Посмотри на блаженного! — сказал он, хватаясь за узду
царского коня. — Что ж не велишь казнить и блаженного? Чем Вася хуже
других?
— Поймали было
царские люди Кольцо, только проскользнуло оно у них промеж пальцев, да и покатилось по белу свету. Где оно теперь, сердечное, бог весть, только, я чаю, скоро опять на Волгу перекатится! Кто раз побывал на Волге, тому не ужиться на
другой сторонушке!
— Должно быть, князь. Но садись, слушай далее. В
другой раз Иван Васильевич, упившись, начал (и подумать срамно!) с своими любимцами в личинах плясать. Тут был боярин князь Михаило Репнин. Он заплакал с горести. Царь давай и на него личину надевать. «Нет! — сказал Репнин, — не бывать тому, чтобы я посрамил сан свой боярский!» — и растоптал личину ногами. Дней пять спустя убит он по
царскому указу во храме божием!
Перераненные, оборванные, в разнообразных лохмотьях, кто в зипуне, кто в овчине, кто в лаптях, кто босиком, многие с подвязанными головами, все без шапок и без оружия, стояли они молча
друг подле
друга, дожидаясь
царского пробуждения.
Песня эта, может быть и несходная с действительными событиями, согласна, однако, с духом того века. Не полно и не ясно доходили до народа известия о том, что случалось при
царском дворе или в кругу
царских приближенных, но в то время, когда сословия еще не были разъединены правами и не жили врозь одно
другого, известия эти, даже искаженные, не выходили из границ правдоподобия и носили на себе печать общей жизни и общих понятий.
— Я дело
другое, князь. Я знаю, что делаю. Я царю не перечу; он меня сам не захочет вписать; так уж я поставил себя. А ты, когда поступил бы на место Вяземского да сделался бы оружничим
царским, то был бы в приближении у Ивана Васильевича, ты бы этим всей земле послужил. Мы бы с тобой стали идти заодно и опричнину, пожалуй, подсекли бы!
Под влиянием такого опьянения — одинаково власти и подобострастия — люди представляются себе и
другим уже не тем, что они есть в действительности, — людьми, а особенными, условными существами: дворянами, купцами, губернаторами, судьями, офицерами, царями, министрами, солдатами, подлежащими уже не обыкновенным человеческим обязанностям, а прежде всего и предпочтительно перед человеческими — дворянским, купеческим, губернаторским, судейским, офицерским,
царским, министерским, солдатским обязанностям.
Но мало того, что все люди, связанные государственным устройством, переносят
друг на
друга ответственность за совершаемые ими дела: крестьянин, взятый в солдаты, — на дворянина или купца, поступившего в офицеры, а офицер — на дворянина, занимающего место губернатора, а губернатор — на сына чиновника или дворянина, занимающею место министра, а министр — на члена
царского дома, занимающего место царя, а царь опять на всех этих чиновников, дворян, купцов и крестьян; мало того, что люди этим путем избавляются от сознания ответственности за совершаемые ими дела, они теряют нравственное сознание своей ответственности еще и оттого, что, складываясь в государственное устройство, они так продолжительно, постоянно и напряженно уверяют себя и
других в том, что все они не одинаковые люди, а люди, различающиеся между собою, «как звезда от звезды», что начинают искренно верить в это.
— А што, батюшка, много ль ты царского-то жалованья получал? — спросил его вдруг один седенький старичок, Архип Короткий по прозвищу, из толпы
других мужичков, с очевидным намерением подольститься; но Фоме Фомичу показался этот вопрос фамильярным, а он терпеть не мог фамильярности.
Лесута-Храпунов, как человек придворный, снес терпеливо эту обиду, нанесенную родовым дворянам; но когда, несмотря на все его просьбы, ему, по званию стряпчего с ключом, не дозволили нести
царский платок и рукавицы при обряде коронования, то он, забыв все благоразумие и осторожность, приличные старому царедворцу, убежал из
царских палат, заперся один в своей комнате и, наговоря шепотом много обидных речей насчет нового правительства, уехал на
другой день восвояси, рассказывать соседям о блаженной памяти царе Феодоре Иоанновиче и о том, как он изволил жаловать своею
царскою милостию ближнего своего стряпчего с ключом Лесуту-Храпунова.
Бояре и сановники нижегородские! последуйте примеру граждан московских, целуйте крест королевичу Владиславу, не восставайте
друг против
друга, покоритесь избранному царствующим градом законному государю нашему — и, именем Владислава, Гонсевский обещает вам милость
царскую, всякую льготу, убавку податей и торговлю свободную.
— Да, то есть так себе… Плохо, конечно!.. — отвечал как-то уклончиво барон и поспешил перейти в
другое отделение, где хранились короны и одежды
царские.
Знаешь ли, что недавно была тут же
другая царская вышка, гораздо просторнее и величественнее, и что благодаря преступному равнодушию людей, подобных тебе, не осталось и развалин на том месте, где она стояла?
Не ясно ли, что во всей этой истории интерес Петра ограничивается пока личностью Гордона? Он пока не стоит за то, прилично или нет иноземцам быть при
царских торжественных пиршествах; он уступает голосу, требующему, чтобы иноземец удалился, и только на
другой день, по дружбе к этому иноземцу, хочет вознаградить его за полученное неудовольствие.
Дарил также царь своей возлюбленной ливийские аметисты, похожие цветом на ранние фиалки, распускающиеся в лесах у подножия Ливийских гор, — аметисты, обладавшие чудесной способностью обуздывать ветер, смягчать злобу, предохранять от опьянения и помогать при ловле диких зверей; персепольскую бирюзу, которая приносит счастье в любви, прекращает ссору супругов, отводит
царский гнев и благоприятствует при укрощении и продаже лошадей; и кошачий глаз — оберегающий имущество, разум и здоровье своего владельца; и бледный, сине-зеленый, как морская вода у берега, вериллий — средство от бельма и проказы, добрый спутник странников; и разноцветный агат — носящий его не боится козней врагов и избегает опасности быть раздавленным во время землетрясения; и нефрит, почечный камень, отстраняющий удары молнии; и яблочно-зеленый, мутно-прозрачный онихий — сторож хозяина от огня и сумасшествия; и яснис, заставляющий дрожать зверей; и черный ласточкин камень, дающий красноречие; и уважаемый беременными женщинами орлиный камень, который орлы кладут в свои гнезда, когда приходит пора вылупляться их птенцам; и заберзат из Офира, сияющий, как маленькие солнца; и желто-золотистый хрисолит —
друг торговцев и воров; и сардоникс, любимый царями и царицами; и малиновый лигирий: его находят, как известно, в желудке рыси, зрение которой так остро, что она видит сквозь стены, — поэтому и носящие лигирий отличаются зоркостью глаз, — кроме того, он останавливает кровотечение из носу и заживляет всякие раны, исключая ран, нанесенных камнем и железом.
Мещерский присоединял необыкновенное дарование писать по-русски сильно, резко и дельно; он показывал мне толстую книгу писем, писанных им для разных лиц, находившихся в самых трудных обстоятельствах, — писем к государю и к
другим особам
царской фамилии, а также и к разным министрам.
— Ах, шельма клейменая, — ишь ты!
Царским именем прикрылся и мутит… Сколько людей погубил, пес!.. Стенька? — это, брат,
другое дело. А Пугач — гнида и больше ничего. Важное кушанье! Вот вроде Стеньки нет ли книжек? Поищи… А этого телячьего Макара брось — незанимательно. Уж лучше ты еще раз прочти, как казнили Степана…
Особенно же были при нас две иконы, одна с греческих переводов старых московских
царских мастеров: пресвятая владычица в саду молится, а пред ней все древеса кипарисы и олинфы до земли преклоняются; а
другая ангел-хранитель, Строганова дела.
Не верь людям, ни за что оболгут,
А я так жду своих, пришли мне вести,
Что тотчас после
царского венчанья
И муж и сын вернутся. Потрудился
Кузьма Захарьич мой, пора на отдых.
Другую ночь во сне его все вижу, —
Так скоро быть ему...
Крамольная горсть богатых сановников, с участием гвардейских офицеров, двух-трех немецких плутов, храня наружный вид рабского подобострастия и преданности, сажала, кого хотела, на
царское место, давая знать о том к сведению
другим городам империи; в сущности народу было безразлично имя тех, которые держали кнут, спине одинаково было больно.
Друзья мои, прекрасен наш союз!
Он как душа неразделим и вечен —
Неколебим, свободен и беспечен
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина,
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам
Царское Село.
Тут были иконы новгородского пошиба, иконы строгановских писем первого и второго, иконы фряжской работы
царских кормовых зографов Симона Ушакова, Николы Павловца и
других.
Все люди, связанные государственным устройством, переносят
друг на
друга ответственность за совершаемые ими дела: крестьянин, взятый в солдаты, на дворянина или купца, поступившего в офицеры, а офицер — на дворянина, занимающего место губернатора, а губернатор — на сына чиновника или дворянина, занимающего место министра, а министр — на члена
царского дома, занимающего место царя, а царь опять на всех этих чиновников, дворян, купцов и крестьян.
На
другой год пришло
царское войско, и татары замирились.
— Э,
друг любезный! Ты, стало быть, против царя! Ослушник воли
царской! — напустился Свитка на солдата. — Братцы! Слышали, что царь насчет ослушников сказал? Чего глядите-то?
Доходили слухи до Луповиц, что там, где-то у подножья Арарата, явился царь, пророк и первосвященник, что он торжественно короновался и, облачась в порфиру, надев корону с
другими отличиями
царского сана, подражая Давиду, с гуслями в руках, радел середи многочисленной толпы на широкой улице деревни Никитиной.
— Ох, сударыня!.. Велико наше несчастье!.. — со слезами сказала Аграфена Ивановна. — Такое несчастье выпало нам, что горше его на свете, кажется, нет. Двадцать годов теперь уж прошло, как хизнул наш богатый дом. Хозяина да двух сынов работников: одному было двадцать,
другому девятнадцать лет — женить было обоих сбирались — по
царскому указу на поселенье в Сибирь сослали.
— Старенька. Больше двухсот годов. При святейшем патриархе Филарете писана
царским жалованным изографом Иосифом.
Другой такой, пожалуй, всю Россию обшарь — не сыщешь. Самая редкостная.
— Не слыхали разве? — сказал отец Прохор. — Про это не любят они рассказывать. Отец ведь тоже был в этой самой ереси, а как человек был знатный и богатый, то никто к нему и прикоснуться не смел. Сильная рука у него была в Петербурге, при самом
царском дворе находились
друзья его и благоприятели. А все-таки не избежал достойной участи — в монастырь сослали, там в безысходном заточенье и жизнь скончал.
В газетах появились корреспонденции из Рагузы, где рассказывались любовные похождения принцессы; корреспонденции эти не могли принадлежать никому
другому, кроме французских и польских офицеров, которые еще так недавно оказывали ей
царские почести.
Наскоро, суетясь и мешая
друг другу, наши маленькие музыкантши уселись за рояли, чтобы в 16 рук играть тщательно разученный марш-полонез, специально приготовленный к
царскому приезду.
Описание пышного жития царей захватило Теркина. Он остановился над строками: «в зимнее время у саней
царских, по сторонам места, где сидел государь, помещались, стоя, двое из знатнейших бояр, один справа,
другой слева».
И позднее, когда я попадал на острова и в разные загородные заведения, вроде Излера, я туго поддавался тогдашним приманкам Петербурга. И Нева, ее ширь, красивость прогулок по островам — не давали мне того столичного"настроения", какое нападало на
других приезжих из провинции, которые годами вспоминали про острова,
Царское, Петергоф.
Можно сказать, что и в среде наших самых выдающихся эмигрантов немного было таких стойких защитников своего исповедания веры, как Толстой. Имена едва ли только не троих можно привести здесь, из которых один так и умер в изгнании, а двое
других вернулись на родину после падения
царского режима: это — Герцен, Плеханов и Кропоткин.
У моих родных в
Царском Селе, куда я попадаю на
другой день, огромная, под потолок, елка и ликующая толпа детей. По обыкновению у них званый рождественский вечер с массой нарядных взрослых и ребят.
Сам собою родился и пополз слух, что начальство скрывает еще два
царских манифеста: один, конечно, о земле,
другой о том, чтобы все накопившиеся за войну экономические суммы были поделены поровну между солдатами.
С облегченным сердцем, почти радостный выехал на
другой день князь Василий, простившись с братом, в Москву. За ним, на особой телеге, в деревянной клетке, везли двух великолепных борзых собак —
царский подарок.
Царь наградил Ивана Кольца и
других членов посольства деньгами и сукнами, остальным казакам послал с ними богатые дары и забвение всех их прежних вин, а Ермаку Тимофеевичу, кроме титула «князя Сибирского», — два панциря, серебряный кубок и шубу с
царских плеч.