Неточные совпадения
У нас они венчалися,
У нас крестили детушек,
К нам приходили каяться,
Мы отпевали их,
А если и случалося,
Что жил помещик
в городе,
Так
умирать наверное
В деревню приезжал.
Выдумали, что
в деревне тоска… да я бы
умер от тоски, если бы хотя один день провел
в городе так, как проводят они!
Анна Сергеевна Одинцова родилась от Сергея Николаевича Локтева, известного красавца, афериста и игрока, который, продержавшись и прошумев лет пятнадцать
в Петербурге и
в Москве, кончил тем, что проигрался
в прах и принужден был поселиться
в деревне, где, впрочем, скоро
умер, оставив крошечное состояние двум своим дочерям, Анне — двадцати и Катерине — двенадцати лет.
Однажды мужичок соседней
деревни привез к Василию Ивановичу своего брата, больного тифом. Лежа ничком на связке соломы, несчастный
умирал; темные пятна покрывали его тело, он давно потерял сознание. Василий Иванович изъявил сожаление о том, что никто раньше не вздумал обратиться к помощи медицины, и объявил, что спасения нет. Действительно, мужичок не довез своего брата до дома: он так и
умер в телеге.
Умерла она летом, когда я жила
в деревне, на даче, мне тогда шел седьмой год.
Старые господа
умерли, фамильные портреты остались дома и, чай, валяются где-нибудь на чердаке; предания о старинном быте и важности фамилии всё глохнут или живут только
в памяти немногих, оставшихся
в деревне же стариков.
Их всех связывала одна общая симпатия, одна память о чистой, как хрусталь, душе покойника. Они упрашивали ее ехать с ними
в деревню, жить вместе, подле Андрюши — она твердила одно: «Где родились, жили век, тут надо и
умереть».
История арестантки Масловой была очень обыкновенная история. Маслова была дочь незамужней дворовой женщины, жившей при своей матери-скотнице
в деревне у двух сестер-барышень помещиц. Незамужняя женщина эта рожала каждый год, и, как это обыкновенно делается по
деревням, ребенка крестили, и потом мать не кормила нежеланно появившегося, ненужного и мешавшего работе ребенка, и он скоро
умирал от голода.
Но повитуха, принимавшая на
деревне у больной женщины, заразила Катюшу родильной горячкой, и ребенка, мальчика, отправили
в воспитательный дом, где ребенок, как рассказывала возившая его старуха, тотчас же по приезде
умер.
— Стало быть, ничего, можно, коли барин приказал. Да он, благо, скоро
умер, — меня
в деревню и вернули.
Когда отец
умер, Чарльз захотел возвратиться
в Россию, потому что, родившись и прожив до 20 лет
в деревне Тамбовской губернии, чувствовал себя русским.
— Не знаю, — отвечал Бурмин, — не знаю, как зовут
деревню, где я венчался; не помню, с которой станции поехал.
В то время я так мало полагал важности
в преступной моей проказе, что, отъехав от церкви, заснул, и проснулся на другой день поутру, на третьей уже станции. Слуга, бывший тогда со мною,
умер в походе, так что я не имею и надежды отыскать ту, над которой подшутил я так жестоко и которая теперь так жестоко отомщена.
Сначала были деньги, я всего накупила ему
в самых больших магазейнах, а тут пошло хуже да хуже, я все снесла «на крючок»; мне советовали отдать малютку
в деревню; оно, точно, было бы лучше — да не могу; я посмотрю на него, посмотрю — нет, лучше вместе
умирать; хотела места искать, с ребенком не берут.
У них было трое детей, два года перед тем
умер девятилетний мальчик, необыкновенно даровитый; через несколько месяцев
умер другой ребенок от скарлатины; мать бросилась
в деревню спасать последнее дитя переменой воздуха и через несколько дней воротилась; с ней
в карете был гробик.
Священник
умер, Василий Епифанов пишет отчеты и напивается
в другой
деревне.
— Вот хоть бы мертвое тело. Кому горе, а тебе радость.
Умер человек; поди, плачут по нем, а ты веселишься. Приедешь, всех кур по дворам перешаришь,
в лоск деревню-то разоришь… за что, про что!
— Матушка прошлой весной померла, а отец еще до нее помер. Матушкину
деревню за долги продали, а после отца только ружье осталось. Ни кола у меня, ни двора. Вот и надумал я: пойду к родным, да и на людей посмотреть захотелось. И матушка,
умирая, говорила: «Ступай, Федос,
в Малиновец, к брату Василию Порфирьичу — он тебя не оставит».
Вот о кучерской жизни и мечтали «фалаторы», но редко кому удавалось достигнуть этого счастья. Многие получали увечье — их правление дороги отсылало
в деревню без всякой пенсии. Если доходило до суда, то суд решал: «По собственной неосторожности». Многие простужались и
умирали в больницах.
Приехал становой с уездным врачом, и Антося потрошили. По вскрытии оказалось, что Антось страшно избит и
умер от перелома ребер… Говорили, что парубки, недовольные его успехами на вечерницах и его победами, застигли его ночью где-то под тыном и «били дрючками». Но ни сам Антось и никто
в деревне ни единым словом не обмолвился о предполагаемых виновниках.
Два дня ухаживали за ней одни дети, забегая по очереди, но потом, когда
в деревне прослышали, что Мари уже
в самом деле
умирает, то к ней стали ходить из
деревни старухи сидеть и дежурить.
— Клеопатра Петровна едет
в деревню; муж у ней
умирает.
Наконец он
умирает.
Умирает тихо, честно, почти свято. За гробом следует жена с толпою сыновей, дочерей, снох и внучат. После погребенья совершают поминки,
в которых участвует вся
деревня. Все поминают добром покойника."Честный был, трудовой мужик — настоящий хрестьянин!"
Исходил я все
деревни, описал местность, стройку, трактиры, где бывал когда-то Чуркин, перезнакомился с разбойниками, его бывшими товарищами, узнал, что он два раза был сослан на жительство
в Сибирь, два раза прибегал обратно, был сослан
в третий раз и
умер в Сибири — кто говорит, что пристрелили, кто говорит, что
в пьяной драке убили. Его жена Арина Ефимовна законно считалась три года вдовой.
«Собираться стадами
в 400 тысяч человек, ходить без отдыха день и ночь, ни о чем не думая, ничего не изучая, ничему не учась, ничего не читая, никому не принося пользы, валяясь
в нечистотах, ночуя
в грязи, живя как скот,
в постоянном одурении, грабя города, сжигая
деревни, разоряя народы, потом, встречаясь с такими же скоплениями человеческого мяса, наброситься на него, пролить реки крови, устлать поля размозженными, смешанными с грязью и кровяной землей телами, лишиться рук, ног, с размозженной головой и без всякой пользы для кого бы то ни было издохнуть где-нибудь на меже,
в то время как ваши старики родители, ваша жена и ваши дети
умирают с голоду — это называется не впадать
в самый грубый материализм.
Дальнейший ход внутренней жизни молодых Багровых был как будто приостановлен разными обстоятельствами: сначала рождением дочери и страстною, безумною любовию к ней матери; потом смертию малютки, от которой едва не помешалась мать, едва не
умерла, и наконец — продолжительным леченьем и житьем
в татарской
деревне.
С того времени жил он
в своей
деревне, где и
умер в начале царствования Александра.
По милости не расположенных к нему дворян его уезда, проникнутых не столько западною теорией о вреде"абсентеизма"сколько доморощенным убеждением, что"своя рубашка к телу ближе, он
в 1855 году попал
в ополчение и чуть не
умер от тифа
в Крыму, где, не видав не одного"союзника", простоял шесть месяцев
в землянке на берегу Гнилого моря; потом послужил по выборам, конечно не без неприятностей, и, пожив
в деревне, пристрастился к хозяйству.
К разным бедным людям ездил и их у себя принимал, а к тем не ездил; это для них, может быть, ничего и не значило, а только он не ездил и так и
в отставку вышел и
в деревню удалился; так и
умер, а всегда говорил: «для того, чтобы другие тебя уважали, прежде сам
в себе человека уважай», и он
в себе человека уважал, как немногие уважают.
Тетушке Клеопатре Львовне как-то раз посчастливилось сообщить брату Валерию, что это не всегда так было; что когда был жив папа, то и мама с папою часто езжали к Якову Львовичу и его жена Софья Сергеевна приезжала к нам, и не одна, а с детьми, из которых уже два сына офицеры и одна дочь замужем, но с тех пор, как папа
умер, все это переменилось, и Яков Львович стал посещать maman один, а она к нему ездила только
в его городской дом, где он проводил довольно значительную часть своего времени, живучи здесь без семьи, которая жила частию
в деревне, а еще более за границей.
И вот Евгений, съездив весною (отец
умер постом)
в именья и осмотрев всё, решил выйти
в отставку, поселиться с матерью
в деревне и заняться хозяйством с тем, чтобы удержать главное именье. С братом, с которым не был особенно дружен, он сделался так. Обязался ему платить ежегодно 4 тысячи или единовременно 80 тысяч, за которые брат отказывался от своей доли наследства.
Ему писали, что, по приказанию его, Эльчанинов был познакомлен, между прочим, с домом Неворского и понравился там всем дамам до бесконечности своими рассказами об ужасной провинции и о смешных помещиках, посреди которых он жил и живет теперь граф, и всем этим заинтересовал даже самого старика
в такой мере, что тот велел его зачислить к себе чиновником особых поручений и пригласил его каждый день ходить к нему обедать и что, наконец, на днях приезжал сам Эльчанинов, сначала очень расстроенный, а потом откровенно признавшийся, что не может и не считает почти себя обязанным ехать
в деревню или вызывать к себе известную даму, перед которой просил даже солгать и сказать ей, что он
умер, и
в доказательство чего отдал послать ей кольцо его и локон волос.
— Ну вот, матушка, дело-то все и обделалось, извольте-ка сбираться
в деревню, — объявила она, придя к Бешметевой. — Ну уж, Юлия Владимировна, выдержала же я за вас стойку. Я ведь пошла отсюда к Лизавете Васильевне. Сначала было куды — так на стену и лезут… «Да что, говорю я, позвольте-ка вас спросить, Владимир-то Андреич еще не
умер, приедет и из Петербурга, да вы, я говорю, с ним и не разделаетесь за этакое, что называется, бесчестие». Ну, и струсили. «Хорошо, говорят, только чтобы ехать
в деревню».
— Дал мне бог ум и другие способности, — рассуждал потом Павел вслух, — родители употребили последние крохи на мое образование, и что же я сделал для себя? Женился и приехал
в деревню. Для этого достаточно было есть и спать, чтобы вырасти, а потом есть и спать, чтобы
умереть.
Мы носили траур по матери, которая
умерла осенью, и жили всю зиму
в деревне, одни с Катей и Соней.
Марья Дмит<ревна>. Мне должно, моя воля — ехать
в деревню. Там у меня тридцать семейств мужиков живут гораздо спокойнее, чем графы и князья. Там,
в уединении, на свежем воздухе мое здоровье поправится — там хочу я
умереть. Ваши посещения мне более не нужны: благодарю за всё… позвольте вручить вам последний знак моей признательности…
Дурнопечин(ходя взад и вперед).Бесподобно, что все так теперь устроилось: уеду
в деревню, обзаведусь там женой! Но какие, однако, женщины-то плутовки:
в двадцать человек Надежда Ивановна была влюблена, все ее кинули, и все ничего, а от меня
умирает!..
Я
умру, заколотят меня
в гроб, а все мне, кажется, будут сниться ранние утра, когда, знаете, больно глазам от солнца, или чудные весенние вечера, когда
в саду и за садом кричат соловьи и дергачи, а с
деревни доносится гармоника,
в доме играют на рояле, шумит река — одним словом, такая музыка, что хочется и плакать и громко петь.
Я вот третью ночь не сплю и все думаю об этом; намекнул было сначала на Харитонова, по наружности бы очень шел: толст, неуклюж, лицо такое дряблое — очень был бы хорош; нарочно даже
в деревню к нему ездил, но неудача: третью неделю
в водяной
умирает.
В селе Гаях,
в его каменном, крытом железом, доме жила старуха мать, жена с двумя детьми (девочка и мальчик), еще сирота племянник, немой пятнадцатилетний малый, и работник. Корней был два раза женат. Первая жена его была слабая, больная женщина и
умерла без детей, и он, уже немолодым вдовцом, женился второй раз на здоровой, красивой девушке, дочери бедной вдовы из соседней
деревни. Дети были от второй жены.
Ругался мир ругательски, посылал ко всем чертям Емельяниху, гроб безо дна, без покрышки сулил ей за то, что и жить путем не умела и померла не путем: суд по мертвому телу навела на
деревню… Что гусей было перерезано, что девок да молодок к лекарю да к стряпчему было посылано, что исправнику денег было переплачено! Из-за кого ж такая мирская сухота? Из-за паскуды Емельянихи, что не умела с мужем жить, не умела
в его делах концы хоронить, не умела и
умереть как следует.
У тетушки и у Гильдегарды Васильевны был талант к лечению больных крестьян, и им это было нипочем, так как они не боялись заразиться. Болезнь, которою
умирали наши крестьяне, началась было на
деревне и у тети Полли, но там ей не дали развиться. Тетя и Гильдегарда тотчас же отделяли больных из семьи и клали их
в просторную столярную мастерскую, где и лечили их, чем знали, с хорошим успехом.
И со свойственной молодым людям откровенностью он тотчас же рассказал своим новым знакомым о том, что мать его давно
умерла, что отец с тремя сестрами и теткой живут
в деревне, откуда он только что вернулся, проведя чудных два месяца.
А когда придет на место, станет он зябнуть от сибирского холода, зачахнет и
умрет тихо, молча, так что никто не заметит, а его скрипки, заставлявшие когда-то родную
деревню и веселиться и грустить, пойдут за двугривенный чужаку-писарю или ссыльному, ребята чужака оборвут струны, сломают кобылки, нальют
в нутро воды…
К семнадцатому году своего возраста Павел Николаевич освободился от всех своих родных, как истинных, так и нареченных: старший Бодростин
умер; супруги Гордановы, фамилию которых носил Павел Николаевич, также переселились
в вечность, и герой наш пред отправлением своим
в университет получил из рук Михаила Андреевича Бодростина копию с протокола дворянского собрания об утверждении его, Павла Николаевича Горданова,
в дворянстве и документ на принадлежность ему
деревни в восемьдесят душ, завещанной ему усопшим Петром Бодростиным.
Городок был маленький, хуже
деревни, и жили
в нем почти одни только старики, которые
умирали так редко, что даже досадно.
«Неужели, — пишет он Черткову, — так и придется мне
умереть, не прожив хоть один год вне того сумасшедшего, безнравственного дома,
в котором я теперь вынужден страдать каждый час, не прожив хоть одного года по-человечески разумно, т. е.
в деревне, не на барском дворе, а
в избе среди трудящихся, с ними вместе трудясь по мере своих сил и способностей, обмениваясь трудами, питаясь и одеваясь, как они, и смело без стыда говоря всем ту Христову истину, которую знаю».
Соломонида лежала вытянувшись, со сложенными на груди руками. Баба дотронулась до этих рук и, взвизгнув на всю избу, как шальная бросилась вон. Прибежав
в деревню, она, конечно, всполошила всех. Староста Архипыч с двумя крестьянами отправились
в избу Соломониды и действительно убедились, что она
умерла. Кот тоже оказался околевшим.
Поселиться мне
в деревне — надо строить дом. Во флигеле жить нельзя. А это бы повело за собой расходы. Весь уезд бы стал ездить. Никого не принимать нельзя,
умрешь со скуки. И кончилось бы тем, что я бы проживала больше петербургского.
Из Харькова я направился на Волгу, жил
в нескольких городах под разными фамилиями и наконец женился
в Казани на дочери одного предводителя дворянства, фамилии которой я не назову, так как она через месяц после свадьбы
умерла в то время, когда я жил с нею
в деревне ее отца.
Первые дни он хотя с трудом, но выносил дорогу. Потом это ему сделалось не по силам, и он принужден был остановиться
в деревне, невдалеке от Вильны. Лежа на лавке
в крестьянской избе, он стонал
в голос, перемежая стоны молитвами и жалея, что не
умер в Италии. Однако припадки болезни мало-помалу стихли, больного опять положили
в карету и повезли дальше.