Понаслаждался, послушал, как дамы убиваются, выразил три раза мнение, что «это безумие»-то есть, не то, что дамы убиваются, а убить себя отчего бы то ни было, кроме слишком мучительной и неизлечимой физической болезни или для предупреждения какой-нибудь мучительной неизбежной смерти, например, колесования; выразил это мнение каждый раз в немногих, но сильных словах, по своему обыкновению, налил шестой стакан, вылил в него остальные сливки, взял остальное печенье, — дамы уже давно отпили чай, — поклонился и ушел с этими материалами для финала своего материального наслаждения опять в кабинет, уже вполне посибаритствовать несколько,
улегшись на диване, на каком спит каждый, но который для него нечто уже вроде капуанской роскоши.
Неточные совпадения
Самгин возвратился в столовую, прилег
на диван, прислушался: дождь перестал, ветер тихо гладил стекла окна, шумел город, часы пробили восемь. Час до девяти был необычно растянут, чудовищно вместителен, в пустоту его
уложились воспоминания о всем, что пережил Самгин, и все это еще раз напомнило ему, что он — человек своеобразный, исключительный и потому обречен
на одиночество. Но эта самооценка, которой он гордился, сегодня была только воспоминанием и даже как будто ненужным сегодня.
Любите его, помните в нем самого себя и обращайтесь с ним, как с собой, — тогда я стану вас читать и склоню перед вами голову… — сказал он,
улегшись опять покойно
на диване.
Запачканный
диван стоял у стены, время было за полдень, я чувствовал страшную усталость, бросился
на диван и уснул мертвым сном. Когда я проснулся,
на душе все
улеглось и успокоилось. Я был измучен в последнее время неизвестностью об Огареве, теперь черед дошел и до меня, опасность не виднелась издали, а обложилась вокруг, туча была над головой. Это первое гонение должно было нам служить рукоположением.
Далее, в углублении комнаты, стояли мягкий полукруглый
диван и несколько таких же мягких кресел, обитых зеленым трипом. Перед
диваном стоял небольшой ореховый столик с двумя свечами. К стене, выходившей к спальне Рациборского, примыкала длинная оттоманка,
на которой свободно могли
улечься два человека, ноги к ногам. У четвертой стены, прямо против
дивана и орехового столика, были два шкафа с книгами и между ними опять тяжелая занавеска из зеленого сукна, ходившая
на кольцах по медной проволоке.
Вернулся Платонов с Пашей.
На Пашу жалко и противно было смотреть. Лицо у нее было бледно, с синим отечным отливом, мутные полузакрытые глаза улыбались слабой, идиотской улыбкой, открытые губы казались похожими
на две растрепанные красные мокрые тряпки, и шла она какой-то робкой, неуверенной походкой, точно делая одной ногой большой шаг, а другой — маленький. Она послушно подошла к
дивану и послушно
улеглась головой
на подушку, не переставая слабо и безумно улыбаться. Издали было видно, что ей холодно.
Дома мои влюбленные обыкновенно после ужина, когда весь дом
укладывался спать, выходили сидеть
на балкон. Ночи все это время были теплые до духоты. Вихров обыкновенно брал с собой сигару и усаживался
на мягком
диване, а Мари помещалась около него и, по большей частя, склоняла к нему
на плечо свою голову. Разговоры в этих случаях происходили между ними самые задушевнейшие. Вихров откровенно рассказал Мари всю историю своей любви к Фатеевой, рассказал и об своих отношениях к Груше.
По вечерам, — когда полковник, выпив рюмку — другую водки, начинал горячо толковать с Анной Гавриловной о хозяйстве, а Паша, засветив свечку, отправлялся наверх читать, — Еспер Иваныч, разоблаченный уже из сюртука в халат, со щегольской гитарой в руках,
укладывался в гостиной, освещенной только лунным светом,
на диван и начинал негромко наигрывать разные трудные арии; он отлично играл
на гитаре, и вообще видно было, что вся жизнь Имплева имела какой-то поэтический и меланхолический оттенок: частое погружение в самого себя, чтение, музыка, размышление о разных ученых предметах и, наконец, благородные и возвышенные отношения к женщине — всегда составляли лучшую усладу его жизни.
Тебеньков
на эту диатрибу только свистнул в ответ и,
улегшись с ногами
на диван, замурлыкал себе под нос из"m-me Angot": [«Мадам Анго» (франц.)]
Затем Елена велела поскорее уложить ребенка спать, съела две баранки, которых, ехав дорогой, купила целый фунт, остальные отдала няне и горничной. Те, скипятив самовар, принялись их кушать с чаем; а Елена, положив себе под голову подушку,
улеглась, не раздеваясь,
на жестком кожаном
диване и вскоре заснула крепким сном, как будто бы переживаемая ею тревога сделала ее более счастливою и спокойною…
— Согласитесь сами, старушки, что двадцать лет сряду таскаться к вам в Проплеванную — совсем для меня не лестно! — заключил он, все непринужденнее и непринужденнее разваливаясь
на диване и
укладываясь, наконец,
на нем с ногами.
Офицеры послали дворника за лекарем, а сами пошли в гостиную и
улеглись преспокойно
на мягких шелковых
диванах.
Мы проговорили до самого утра и
улеглись спать только тогда, когда солнце начало подниматься из-за горизонта багровым шаром; пьяный Мухоедов скоро заснул
на диване, а я долго ворочался
на его жесткой постели.
— Здесь, теперь? — спросила Глафира в удивлении, открывая глаза: Ропшин, сняв с себя сюртук, покрылся лежавшею
на кресле шалью Глафиры и
укладывался на ее
диване. — Это еще что значит?
Пошла суета да беганье, а нездоровый фельдмаршал тем временем поместился в почтовой станции и
улегся на грязном
диване, который для него только чистою простынею покрыли. Между тем весть об этом событии, разумеется, скоро облетела весь город, и все военные побежали поскорее чиститься и парадиться, а штатские — сапоги наваксили, виски припомадили и столпились против станции
на другом тротуаре. Стоят и фельдмаршала высматривают — не покажется ли в окно?
Дописав эту заметку, отец Савелий окончательно сложил свою синюю книгу, запер ее в шкаф и,
улегшись на свой
диван, покрыл лицо чистым цветным фуляром, который ему подала с вечера протопопица.