Неточные совпадения
Вот он раз и дождался у дороги, версты
три за аулом; старик возвращался из напрасных поисков за дочерью; уздени его отстали, — это было в сумерки, — он ехал задумчиво
шагом, как вдруг Казбич, будто кошка, нырнул из-за куста, прыг сзади его на лошадь, ударом кинжала свалил его наземь, схватил поводья — и был таков; некоторые уздени все это видели с пригорка; они бросились догонять, только не догнали.
Насыщенные богатым летом, и без того на всяком
шагу расставляющим лакомые блюда, они влетели вовсе не с тем, чтобы есть, но чтобы только показать себя, пройтись взад и вперед по сахарной куче,
потереть одна о другую задние или передние ножки, или почесать ими у себя под крылышками, или, протянувши обе передние лапки,
потереть ими у себя над головою, повернуться и опять улететь, и опять прилететь с новыми докучными эскадронами.
К величайшей досаде защищавших это мнение, сам преступник почти не пробовал защищать себя; на окончательные вопросы: что именно могло склонить его к смертоубийству и что побудило его совершить грабеж, он отвечал весьма ясно, с самою грубою точностью, что причиной всему было его скверное положение, его нищета и беспомощность, желание упрочить первые
шаги своей жизненной карьеры с помощью по крайней мере
трех тысяч рублей, которые он рассчитывал найти у убитой.
— Ну, тогда было дело другое. У всякого свои
шаги. А насчет чуда скажу вам, что вы, кажется, эти последние два-три дня проспали. Я вам сам назначил этот трактир и никакого тут чуда не было, что вы прямо пришли; сам растолковал всю дорогу, рассказал место, где он стоит, и часы, в которые можно меня здесь застать. Помните?
Раздается: «ну!», клячонка дергает изо всей силы, но не только вскачь, а даже и шагом-то чуть-чуть может справиться, только семенит ногами, кряхтит и приседает от ударов
трех кнутов, сыплющихся на нее, как горох.
— Нет; заряжайте вы, а я
шаги отмеривать стану. Ноги у меня длиннее, — прибавил Базаров с усмешкой. — Раз, два,
три…
Люди кричат, их невнятные крики образуют тоже как бы облако разнообразного шума, мерно прыгает солдатская маршевая песня, уныло тянется деревенская, металлически скрипят и повизгивают гармоники, стучат топоры, где-то учатся невидимые барабанщики, в
трех десятках
шагов от насыпи собралось толстое кольцо, в центре его двое пляшут, и хор отчаянно кричит старинную песню...
— Прощайте, — сказал Митрофанов, поспешно отходя прочь, но, сделав три-четыре
шага, обернулся и крикнул...
— Сорок
три копейки за конституцию — кто больше? — крикнул Лютов, подбрасывая на ладони какие-то монеты; к нему подошла Алина и что-то сказала; отступив на
шаг, Лютов развел руками, поклонился ей.
Три слова он произнес, как одно. Самгин видел только спины и затылки людей; ускорив
шаг, он быстро миновал их, но все-таки его настигли торопливые и очень внятные в морозной тишине слова...
— Ну, идемте смотреть город, — скорее приказала, чем предложила она. Клим счел невежливым отказаться и часа
три ходил с нею в тумане, по скользким панелям, смазанным какой-то особенно противной грязью, не похожей на жирную грязь провинции. Марина быстро и твердо, как солдат, отбивала
шаг, в походке ее была та же неудержимость, как в словах, но простодушие ее несколько подкупало Клима.
Прошел мимо плохонького театра, построенного помещиком еще до «эпохи великих реформ», мимо дворянского собрания, купеческого клуба, повернул в широкую улицу дворянских особняков и нерешительно задержал
шаг, приближаясь к двухэтажному каменному дому, с
тремя колоннами по фасаду и с вывеской на воротах: «Белошвейная мастерская мадам Ларисы Нольде».
В сотне
шагов от Самгина насыпь разрезана рекой, река перекрыта железной клеткой моста, из-под него быстро вытекает река, сверкая, точно ртуть, река не широкая, болотистая, один ее берег густо зарос камышом, осокой, на другом размыт песок, и на всем видимом протяжении берега моются, ходят и плавают в воде солдаты, моют лошадей, в
трех местах — ловят рыбу бреднем, натирают груди, ноги, спины друг другу теплым, жирным илом реки.
— Велела ждать и забыла, — а я жду! — говорил он, вставая со скамьи и спускаясь опять
шага три с обрыва и все прислушиваясь.
И воротился
шага три назад.
Верочка была с черными, вострыми глазами, смугленькая девочка, и уж начинала немного важничать, стыдиться шалостей: она скакнет два-три
шага по-детски и вдруг остановится и стыдливо поглядит вокруг себя, и пойдет плавно, потом побежит, и тайком, быстро, как птичка клюнет, сорвет ветку смородины, проворно спрячет в рот и сделает губы смирно.
Он стал
шагах в
трех от нее.
— Правда, в неделю раза два-три: это не часто и не могло бы надоесть: напротив, — если б делалось без намерения, а так само собой. Но это все делается с умыслом: в каждом вашем взгляде и
шаге я вижу одно — неотступное желание не давать мне покоя, посягать на каждый мой взгляд, слово, даже на мои мысли… По какому праву, позвольте вас спросить?
Он так же боязливо караулил взгляд Веры, стал бояться ее голоса, заслышав ее
шаги, начинал оправляться, переменял две-три позы и в разговоре взвешивал слова, соображая, понравится ли ей то, другое или нет.
«У меня с рук не сходила, — вспоминал старик, — бывало, и ходить учу, поставлю в уголок
шага за
три да и зову ее, а она-то ко мне колыхается через комнату, и не боится, смеется, а добежит до меня, бросится и за шею обымет.
Он слегка вскрикнул, скрежетнул зубами и, сильною рукою схватив меня за плечо, злобно оттолкнул, так что я отлетел
шага на
три.
Твердым я оставаться не мог: было ужасно досадно, что с первого же
шагу я так малодушен и неловок; было ужасно любопытно, а главное, противно, — целых
три впечатления.
Я спускался с лестницы. Лестница была парадная, вся открытая, и сверху меня можно было видеть всего, пока я спускался по красному ковру. Все
три лакея вышли и стали наверху над перилами. Я, конечно, решился молчать: браниться с лакеями было невозможно. Я сошел всю лестницу, не прибавляя
шагу и даже, кажется, замедлив
шаг.
Им открыли
три порта — это может быть, даже вероятно, правда: открыли порты для снабжения водой, углем, провизиею; но от этого до настоящей, правильной торговли еще не один
шаг.
Я сделал
шаг и остановился в недоумении, в огорчении: как, и под этим небом, среди ярко блещущих красок моря зелени… стояли
три знакомые образа в черном платье, в круглых шляпах!
Хозяйка предложила Нехлюдову тарантас доехать до полуэтапа, находившегося на конце села, но Нехлюдов предпочел идти пешком. Молодой малый, широкоплечий богатырь, работник, в огромных свеже-вымазанных пахучим дегтем сапогах, взялся проводить. С неба шла мгла, и было так темно, что как только малый отделялся
шага на
три в тех местах, где не падал свет из окон, Нехлюдов уже не видал его, а слышал только чмоканье его сапог по липкой, глубокой грязи.
Теперь он загадал, что если число
шагов до кресла от двери кабинета будет делиться на
три без остатка, то новый режим вылечит его от катара, если же не будет делиться, то нет.
Третью неделю проводил доктор у постели больной, переживая
шаг за
шагом все фазисы болезни. Он сам теперь походил на больного: лицо осунулось, глаза ввалились, кожа потемнела. В течение первых двух недель доктор не спал и
трех ночей.
Странно, он заснул на коленях, а теперь стоял на ногах, и вдруг, точно сорвавшись с места,
тремя твердыми скорыми
шагами подошел вплоть ко гробу.
Когда Алеша вошел в переднюю и попросил о себе доложить отворившей ему горничной, в зале, очевидно, уже знали о его прибытии (может быть, заметили его из окна), но только Алеша вдруг услышал какой-то шум, послышались чьи-то бегущие женские
шаги, шумящие платья: может быть, выбежали две или
три женщины.
Он поднял ружье и стал целиться, но в это время тигр перестал реветь и
шагом пошел на увал в кусты. Надо было воздержаться от выстрела, но Дерсу не сделал этого. В тот момент, когда тигр был уже на вершине увала, Дерсу спустил курок. Тигр бросился в заросли. После этого Дерсу продолжал свой путь. Дня через четыре ему случилось возвращаться той же дорогой. Проходя около увала, он увидел на дереве
трех ворон, из которых одна чистила нос о ветку.
В это время, от двенадцати до
трех часов, самый решительный и сосредоточенный человек не в состоянии охотиться, и самая преданная собака начинает «чистить охотнику шпоры», то есть идет за ним
шагом, болезненно прищурив глаза и преувеличенно высунув язык, а в ответ на укоризны своего господина униженно виляет хвостом и выражает смущение на лице, но вперед не подвигается.
В нескольких
шагах от двери, подле грязной лужи, в которой беззаботно плескались
три утки, стояло на коленках два мужика: один — старик лет шестидесяти, другой — малый лет двадцати, оба в замашных заплатанных рубахах, на босу ногу и подпоясанные веревками.
Бедный гость, с оборванной полою и до крови оцарапанный, скоро отыскивал безопасный угол, но принужден был иногда целых
три часа стоять прижавшись к стене и видеть, как разъяренный зверь в двух
шагах от него ревел, прыгал, становился на дыбы, рвался и силился до него дотянуться.
…
Три года тому назад я сидел у изголовья больной и видел, как смерть стягивала ее безжалостно
шаг за
шагом в могилу. Эта жизнь была все мое достояние. Мгла стлалась около меня, я дичал в тупом отчаянии, но не тешил себя надеждами, не предал своей горести ни на минуту одуряющей мысли о свидании за гробом.
Я кивнул ему головой, не дожидаясь окончания речи, и быстрыми
шагами пошел в станционный дом. В окно мне было слышно, как он горячился с жандармом, как грозил ему. Жандарм извинялся, но, кажется, мало был испуган. Минуты через
три они взошли оба, я сидел, обернувшись к окну, и не смотрел на них.
Прошли две-три минуты — та же тишина, но вдруг она поклонилась, крепко поцеловала покойника в лоб и, сказав: «Прощай! прощай, друг Вадим!» — твердыми
шагами пошла во внутренние комнаты. Рабус все рисовал, он кивнул мне головой, говорить нам не хотелось, я молча сел у окна.
Шага три от нее стоял высокий, несколько согнувшийся старик, лет семидесяти, плешивый и пожелтевший, в темно-зеленой военной шинели, с рядом медалей и крестов на груди.
— Какая смелость с вашей стороны, — продолжал он, — я удивляюсь вам; в нормальном состоянии никогда человек не может решиться на такой страшный
шаг. Мне предлагали две,
три партии очень хорошие, но как я вздумаю, что у меня в комнате будет распоряжаться женщина, будет все приводить по-своему в порядок, пожалуй, будет мне запрещать курить мой табак (он курил нежинские корешки), поднимет шум, сумбур, тогда на меня находит такой страх, что я предпочитаю умереть в одиночестве.
Полукругом около шалаша, не далее двенадцати
шагов, становятся присады, то есть втыкаются в землю молодые деревья, в две или
три сажени вышиною, очищенные от листьев и лишних ветвей, даже ставят жерди с искусственными сучками; на двух,
трех или четырех приездах (это дело произвольное) укрепляются тетеревиные чучелы, приготовленные
тремя способами.
Действительно, дня
три девочка совсем не приходила. Но на четвертый Петрусь услышал ее
шаги внизу, на берегу реки. Она шла тихо; береговая галька легко шуршала под ее ногами, и она напевала вполголоса польскую песенку.
Однако, пройдя несколько
шагов, незнакомка остановилась. Две-три секунды прошло в молчании. Она перебирала в это время букет полевых цветов, который держала в руках, а он ждал ответа. В этой остановке и последовавшем за нею молчании он уловил оттенок умышленного пренебрежения.
Впереди,
шагах в трехстах от берега, выдвигалась в море высокая гряда камней, около которых пенилась и шумела вода. Копинка налег на руль, и через две-три минуты эти камни заслонили от нас животных.
Шагах в двадцати от эшафота, около которого стоял народ и солдаты, были врыты
три столба, так как преступников было несколько человек.
Лебедев до стола не дошел
шага на
три; остальные, как сказано было, понемногу набирались в гостиную.
Князь намекал на то, что Лебедев хоть и разгонял всех домашних под видом спокойствия, необходимого больному, но сам входил к князю во все эти
три дня чуть не поминутно, и каждый раз сначала растворял дверь, просовывал голову, оглядывал комнату, точно увериться хотел, тут ли? не убежал ли? и потом уже на цыпочках, медленно, крадущимися
шагами, подходил к креслу, так что иногда невзначай пугал своего жильца.
Вырывая свою руку, офицер сильно оттолкнул его в грудь; князь отлетел
шага на
три и упал на стул.
— Понапрасну погинул, это уж что говорить! — согласилась баушка Лукерья, понукая убавившую
шаг лошадь. — Одна девка-каторжанка издалась упрямая и чуть его не зарезала, черкаска-девка… Ну, приходит он к нам в казарму и нам же плачется: «Вот, — говорит, — черкаска меня ножиком резала, а я человек семейный…» Слезьми заливается. Как раз через
три дня его и порешили, сердешного.
Шли тихим, солидным
шагом пожилые монахини в таких шапках и таких же вуалях, как носила мать Агния и мать Манефа; прошли
три еще более суровые фигуры в длинных мантиях, далеко волокшихся сзади длинными шлейфами; шли так же чинно и потупив глаза в землю молодые послушницы в черных остроконечных шапочках.
На полу, в углу,
шагах в
трех от Персиянцева, свернувшись, лежал барсук.