Неточные совпадения
Ее сердце сильно билось, руки
были холодны как лед. Начались упреки ревности, жалобы, — она требовала от меня, чтоб я ей во всем признался, говоря, что она с покорностью перенесет мою измену, потому что хочет единственно моего счастия. Я этому не совсем верил, но успокоил ее
клятвами, обещаниями и прочее.
— Ну, позвольте, ну положите сами
клятву, какую хотите, я готова сей же час лишиться детей, мужа, всего именья, если у ней
есть хоть одна капелька, хоть частица, хоть тень какого-нибудь румянца!
Кому не скучно лицемерить,
Различно повторять одно,
Стараться важно в том уверить,
В чем все уверены давно,
Всё те же слышать возраженья,
Уничтожать предрассужденья,
Которых не
было и нет
У девочки в тринадцать лет!
Кого не утомят угрозы,
Моленья,
клятвы, мнимый страх,
Записки на шести листах,
Обманы, сплетни, кольцы, слезы,
Надзоры теток, матерей,
И дружба тяжкая мужей!
Тут непременно вы найдете
Два сердца, факел и цветки;
Тут, верно,
клятвы вы прочтете
В любви до гробовой доски;
Какой-нибудь пиит армейский
Тут подмахнул стишок злодейский.
В такой альбом, мои друзья,
Признаться, рад писать и я,
Уверен
будучи душою,
Что всякий мой усердный вздор
Заслужит благосклонный взор
И что потом с улыбкой злою
Не станут важно разбирать,
Остро иль нет я мог соврать.
Но не такие
были козаки, чтобы поддаться на то: знали они уже, что такое польская
клятва.
Кошевой
был умный и хитрый козак, знал вдоль и поперек запорожцев и сначала сказал: «Не можно
клятвы преступить, никак не можно».
— Две? — сказал хозяин, судорожно подскакивая, как пружинный. — Тысячи? Метров? Прошу вас сесть, капитан. Не желаете ли взглянуть, капитан, образцы новых материй? Как вам
будет угодно. Вот спички, вот прекрасный табак; прошу вас. Две тысячи… две тысячи по… — Он сказал цену, имеющую такое же отношение к настоящей, как
клятва к простому «да», но Грэй
был доволен, так как не хотел ни в чем торговаться. — Удивительный, наилучший шелк, — продолжал лавочник, — товар вне сравнения, только у меня найдете такой.
Дворня с ужасом внимала этому истязанию, вопли дошли до слуха барыни. Она с тревогой вышла на балкон: тут жертва супружеского гнева предстала перед ней с теми же воплями, жалобами и
клятвами, каких
был свидетелем Райский.
— Полно, полно! — с усмешкой остановил Леонтий, — разве титаниды, выродки старых больших людей. Вон почитай, у monsieur Шарля
есть книжечка. «Napoleon le petit», [«Наполеон Малый» (фр.).] Гюго. Он современного Цесаря представляет в настоящем виде: как этот Регул во фраке дал
клятву почти на форуме спасать отечество, а потом…
— Да, в последний раз… Я
клятву дала, что больше здесь никогда не
буду!
Все эти последние бессвязные фразы я пролепетал уже на улице. О, я все это припоминаю до мелочи, чтоб читатель видел, что, при всех восторгах и при всех
клятвах и обещаниях возродиться к лучшему и искать благообразия, я мог тогда так легко упасть и в такую грязь! И клянусь, если б я не уверен
был вполне и совершенно, что теперь я уже совсем не тот и что уже выработал себе характер практическою жизнью, то я бы ни за что не признался во всем этом читателю.
Затем возвещают нам, что наша трибуна
есть трибуна истины и здравых понятий, и вот с этой трибуны „здравых понятий“ раздается, с
клятвою, аксиома, что называть убийство отца отцеубийством
есть только один предрассудок!
Едва Вера Павловна бросила на них взгляд, она в тот же миг, вспыхнув, забывши всякие
клятвы, вскочила; как молния мелькнула ее рука, чтобы схватить записку, но записка
была уж далеко, в поднятой руке Рахметова.
Обещание, данное ею на завтрашний день, всего более беспокоило ее: она совсем
было решилась не сдержать своей торжественной
клятвы.
Словом сказать, уж на что
была туга на деньги матушка, но и она не могла устоять против льстивых речей Струнникова, и хоть изредка, но ссужала-таки его небольшими суммами. Разумеется, всякий раз после подобной выдачи следовало раскаяние и
клятвы никогда вперед не попадать впросак; но это не помогало делу, и то, что уж однажды попадало в карман добрейшего Федора Васильича, исчезало там, как в бездонной пропасти.
Даже если ее истязать
будут, она и истязанья примет, ради изведения души своей из тьмы, в которую погрузила ее «
клятва».
История эта состояла в следующем: мужик пахал поле и выпахал железный казанок (котел) с червонцами. Он тихонько принес деньги домой и зарыл в саду, не говоря никому ни слова. Но потом не утерпел и доверил тайну своей бабе, взяв с нее
клятву, что она никому не расскажет. Баба, конечно, забожилась всеми внутренностями, но вынести тяжесть неразделенной тайны
была не в силах. Поэтому она отправилась к попу и, когда тот разрешил ее от
клятвы, выболтала все на духу.
Он затаил ненависть против плюгавого учителишки и дал себе
клятву стереть его с лица земли, чтобы другим впредь
было неповадно чинить разные противности.
Но ты, забыв мне
клятву данну,
Забыв, что я избрал тебя
Себе в утеху
быть венчанну,
Возмнил, что ты господь, не я;
Мечом мои расторг уставы...
Но подобно тому французу-семинаристу, о котором только что напечатан
был анекдот и который нарочно допустил посвятить себя в сан священника, нарочно сам просил этого посвящения, исполнил все обряды, все поклонения, лобызания,
клятвы и пр., чтобы на другой же день публично объявить письмом своему епископу, что он, не веруя в бога, считает бесчестным обманывать народ и кормиться от него даром, а потому слагает с себя вчерашний сан, а письмо свое печатает в либеральных газетах, — подобно этому атеисту, сфальшивил будто бы в своем роде и князь.
Самолюбивый и тщеславный до мнительности, до ипохондрии; искавший во все эти два месяца хоть какой-нибудь точки, на которую мог бы опереться приличнее и выставить себя благороднее; чувствовавший, что еще новичок на избранной дороге и, пожалуй, не выдержит; с отчаяния решившийся наконец у себя дома, где
был деспотом, на полную наглость, но не смевший решиться на это перед Настасьей Филипповной, сбивавшей его до последней минуты с толку и безжалостно державшей над ним верх; «нетерпеливый нищий», по выражению самой Настасьи Филипповны, о чем ему уже
было донесено; поклявшийся всеми
клятвами больно наверстать ей всё это впоследствии, и в то же время ребячески мечтавший иногда про себя свести концы и примирить все противоположности, — он должен теперь испить еще эту ужасную чашу, и, главное, в такую минуту!
За ним этот смешной недостаток знали, высмеивали эту его черту добродушно и бесцеремонно, но охотно прощали ради той независимой товарищеской услужливости и верности слову, данному мужчине (
клятвы женщинам
были не в счет), которыми он обладал так естественно. Впрочем, надо сказать, что он пользовался в самом деле большим успехом у женщин. Швейки, модистки, хористки, кондитерские и телефонные барышни таяли от пристального взгляда его тяжелых, сладких и томных черно-синих глаз…
— Известно уж, не поберег; меня
было сначала заставляли и розгами даже пугали, я сказал: «Хоть в жерло огненное бросьте, и тогда я того не сделаю, потому я всей шайке
клятву давал не выдавать их николи».
Вот даю
клятву, — продолжал Вихров, — что бы со мной ни
было, куда бы судьба меня ни закинула, но разоблачать и предавать осмеянию и поруганию всех этих господ — составит цель моей жизни!..
И он тосковал, выходил в сумерки любоваться на барский дом, рассчитывал на пальцах и втайне давал себе
клятву во что бы то ни стало
быть там.
«Мери, — сказал я ей, — хочешь навеки
быть моею?» Ну, разумеется,
клятвы, уверения; положили на том, чтобы ей захватить как можно больше денег и бежать со мной.
«Успокойтесь, gnadige Frau, шпаги эти только видимым образом устремлены к вам и пока еще они за вас; но горе вам, если вы нарушите вашу
клятву и молчаливость, — мы всюду имеем глаза и всюду уши: при недостойных поступках ваших, все эти мечи
будут направлены для наказания вас», — и что он дальше говорил, я не поняла даже и очень рада
была, когда мне повязку опять спустили на глаза; когда же ее совсем сняли, ложа
была освещена множеством свечей, и мне стали дарить разные масонские вещи.
Ченцов, прежде всего, по натуре своей
был великодушен: на дуэли, которую он имел с человеком, соблазнившим его первую жену, он мог, после промаха того, убить его наверняк, потому что имел право стрелять в своего врага на десяти шагах; но Ченцов не сделал того, а спросил противника, даст ли он
клятву всю жизнь не покидать отнятой им у него женщины.
Великий мастер сказал мне приветствие, после чего я стала одним коленом на подушку, и они мне дали раскрытый циркуль, ножку которого я должна
была приставить к обнаженной груди моей, и в таком положении заставили меня дать
клятву, потом приложили мне к губам печать Соломона, в знак молчания, и тут-то вот наступила самая страшная минута!
Как ни крепился добрый старик, но, ввиду столь единодушного выражения симпатий, не удержался и заплакал. Мы взяли друг друга за руки и поклялись неизменно идти рука в руку, поддерживая и укрепляя друг друга на стезе благонамеренности. И
клятва наша
была столь искрения, что когда последнее слово ее
было произнесено, то комната немедленно наполнилась запахом скотопригонного двора.
Не по любви вышла Елена за Морозова; но она целовала крест
быть ему верною и твердо решилась сдержать свою
клятву, не погрешить против господина своего ни словом, ни мыслию.
— Слушай! — произнес он, глядя на князя, — я помиловал тебя сегодня за твое правдивое слово и прощения моего назад не возьму. Только знай, что, если
будет на тебе какая новая вина, я взыщу с тебя и старую. Ты же тогда, ведая за собою свою неправду, не захоти уходить в Литву или к хану, как иные чинят, а дай мне теперь же
клятву, что, где бы ты ни
был, ты везде
будешь ожидать наказания, какое захочу положить на тебя.
Уже он вспрянул с земли, уже готов
был следовать за Перстнем, как вдруг вспомнил данную царю
клятву, и кровь его отхлынула к сердцу.
— Время милосердия прошло, — продолжал Годунов хладнокровно, — ты помнишь
клятву, что дал государю? Покорись же теперь его святой воле, и если признаешься нам во всем без утайки, то минуешь пытку и
будешь казнен скорою смертию. Начнем допрос, Григорий Лукьянович!
С Луизы будто бы он
клятву такую взял, что она меня знать не
будет; и что будто он их, и тетку и Луизу, покуда еще в черном теле держит; что, может, дескать, еще и раздумает, а что совсем-то еще и теперь не решился.
Потом, познакомившись ближе со мной, он уверял меня под
клятвою, что это та самая песня и именно тот самый мотив, который
пели все шестьсот тысяч евреев, от мала до велика, переходя через Чермное море, […
пели все шестьсот тысяч евреев, от мала до велика, переходя через Чермное море…
И вот этот батюшка, которого уверили, что он особенный, исключительный служитель Христа, большей частью не видящий сам того обмана, под которым он находится, входит в комнату, где ждут принятые, надевает занавеску парчовую, выпростывая из-за нее длинные волосы, открывает то самое Евангелие, в котором запрещена
клятва, берет крест, тот самый крест, на котором
был распят Христос за то, что он не делал того, что велит делать этот мнимый его служитель, кладет их на аналой, и все эти несчастные, беззащитные и обманутые ребята повторяют за ним ту ложь, которую он смело и привычно произносит.
Человек, верующий в боговдохновенность Ветхого Завета и святость Давида, завещающего на смертном одре убийство старика, оскорбившего его и которого он сам не мог убить, так как
был связан
клятвою (3-я Книга Царей, глава 2, стих 8), и тому подобные мерзости, которыми полон Ветхий Завет, не может верить в нравственный закон Христа; человек, верующий в учение и проповеди церкви о совместимости с христианством казней, войн, не может уже верить в братство всех людей.
Вдруг один человек в Перми, другой в Туле, третий в Москве, четвертый в Калуге объявляют, что они присягать не
будут, и объясняют свой отказ все, не сговариваясь между собой, одним и тем же, тем, что по христианскому закону
клятва запрещена, но что если бы
клятва и не
была запрещена, то они по духу христианского закона не могут обещаться совершать те дурные поступки, которые требуются от них в присяге, как-то: доносить на всех тех, которые
будут нарушать интересы правительства, защищать с оружием в руках свое правительство или нападать на врагов его.
«Толстой пришел к убеждению, что мир
был грубо обманут, когда людей уверили, что учение Христа «не противься злу или злом» совместимо с войной, судами, смертною казнью, разводами,
клятвой, народными пристрастиями и вообще с большинством учреждений гражданской и общественной жизни.
«Один пред другим давали
клятву быть вместе, как один человек, друг другу во всём помогать, друг друга из беды выручать, жизнью за друга жертвовать, за смерть друга мстить».
Взяла она с меня
клятву на образ божьей матери Смоленской, что я
буду верен ей.
— Помни эту
клятву, мой друг! — сказал я, — помни, что говорится про
клятвы: раз солгал, в другой солгал, в третий никто уж и не поверит! Ты поклялся, что Паскудск
будет счастлив — так и гони эту линию! «Фюить»-то да «не твое дело» бросить надобно!
— Поклянись, — сказала она, побледнев от радости, — поклянись страшной морской
клятвой, что это… Ах, как глупо! Конечно же, в глазах у каждого из вас сразу по одному дому! И я-то и
есть судья?! Да
будь он грязным сараем…
— Гирей-хану верить можно, его весь род — люди хорошие; его отец верный кунак
был. Только слушай дядю, я тебя худу не научу: вели ему
клятву взять, тогда верно
будет; а поедешь с ним, всё пистолет наготове держи. Пуще всего, как лошадей делить станешь. Раз меня так-то убил
было один чеченец: я с него просил по десяти монетов за лошадь. Верить — верь, а без ружья спать не ложись.
— Тема? Тьфу… Знаешь, чем все кончится: я убегу в Америку и осную там секту ненавистников женщин. В члены
будут приниматься только те, кто даст
клятву не говорить ни слова с женщиной, не смотреть на женщину и не думать о женщине.
—
Клятва — другое, мамынька… Мы за него вечно
будем Богу молиться, это уж верно. А насчет харчу и всякого у нас и
клятвы никакой не
было… Так я говорю, мамынька?
Варвара Михайловна. А я? А я разве не человек? Я только что-то нужное для того, чтобы вам лучше жилось? Да? А это не жестоко? Я вижу, знаю: вы не один давали в юности
клятвы и обещания, вас, может
быть, тысячи изменивших своим
клятвам…
— Я исполню долг свой, Козьма Минич, — отвечал Юрий. — Я не могу поднять оружия на того, кому клялся в верности; но никогда руки мои не обагрятся кровию единоверцев; и если междоусобная война неизбежна, то… — Тут Милославский остановился, глаза его заблистали… — Да! — продолжал он. — Я дал обет служить верой и правдой Владиславу; но
есть еще
клятва, пред которой ничто все обещания и
клятвы земные… Так! сам господь ниспослал мне эту мысль: она оживила мою душу!..
И Боброву вспоминались читанные им в каком-то журнале стихи, в которых поэт говорит еврей милой, что они не
будут клясться друг другу, потому что
клятвы оскорбили бы их доверчивую и горячую любовь.