Неточные совпадения
Оглянув жену и Вронского, он подошел к
хозяйке и, усевшись зa чашкой чая,
стал говорить своим неторопливым, всегда слышным голосом, в своем обычном шуточном тоне, подтрунивая над кем-то.
Но княгиня Бетси терпеть не могла этого тона его, sneering, [насмешливого,] как она называла это, и, как умная
хозяйка, тотчас же навела его на серьезный разговор об общей воинской повинности. Алексей Александрович тотчас же увлекся разговором и
стал защищать уже серьезно новый указ пред княгиней Бетси, которая нападала на него.
Так и Чичикову заметилось все в тот вечер: и эта малая, неприхотливо убранная комнатка, и добродушное выраженье, воцарившееся в лице хозяина, и поданная Платонову трубка с янтарным мундштуком, и дым, который он
стал пускать в толстую морду Ярбу, и фырканье Ярба, и смех миловидной
хозяйки, прерываемый словами: «Полно, не мучь его», — и веселые свечки, и сверчок в углу, и стеклянная дверь, и весенняя ночь, которая оттоле на них глядела, облокотясь на вершины дерев, из чащи которых высвистывали весенние соловьи.
Он
стал припоминать себе: кто бы это был, и наконец вспомнил, что это была
хозяйка.
Приходит муж. Он прерывает
Сей неприятный tête-а-tête;
С Онегиным он вспоминает
Проказы, шутки прежних лет.
Они смеются. Входят гости.
Вот крупной солью светской злости
Стал оживляться разговор;
Перед
хозяйкой легкий вздор
Сверкал без глупого жеманства,
И прерывал его меж тем
Разумный толк без пошлых тем,
Без вечных истин, без педантства,
И не пугал ничьих ушей
Свободной живостью своей.
— Пашенькой зовет! Ах ты рожа хитростная! — проговорила ему вслед Настасья; затем отворила дверь и
стала подслушивать, но не вытерпела и сама побежала вниз. Очень уж ей интересно было узнать, о чем он говорит там с
хозяйкой; да и вообще видно было, что она совсем очарована Разумихиным.
Феклуша. Ну, скатертью ему дорога! А что, хозяйка-то
станет выть аль нет?
Представилась ему опять покойница жена, но не такою, какою он ее знал в течение многих лет, не домовитою, доброю
хозяйкою, а молодою девушкой с тонким
станом, невинно-пытливым взглядом и туго закрученною косой над детскою шейкой.
Десятка полтора мужчин и женщин во главе с
хозяйкой дружно аплодировали Самгину, он кланялся, и ему казалось: он
стал такой легкий, что рукоплескания, поднимая его на воздух, покачивают. Известный адвокат крепко жал его руку, ласково говорил...
Анисья
стала еще живее прежнего, потому что работы
стало больше: все она движется, суетится, бегает, работает, все по слову
хозяйки. Глаза у ней даже ярче, и нос, этот говорящий нос, так и выставляется прежде всей ее особы, так и рдеет заботой, мыслями, намерениями, так и говорит, хотя язык и молчит.
С начала лета в доме
стали поговаривать о двух больших предстоящих праздниках: Иванове дне, именинах братца, и об Ильине дне — именинах Обломова: это были две важные эпохи в виду. И когда
хозяйке случалось купить или видеть на рынке отличную четверть телятины или удавался особенно хорошо пирог, она приговаривала: «Ах, если б этакая телятина попалась или этакий пирог удался в Иванов или в Ильин день!»
Так проходили дни. Илья Ильич скучал, читал, ходил по улице, а дома заглядывал в дверь к
хозяйке, чтоб от скуки перемолвить слова два. Он даже смолол ей однажды фунта три кофе с таким усердием, что у него лоб
стал мокрый.
Илья Ильич понимал, какое значение он внес в этот уголок, начиная с братца до цепной собаки, которая, с появлением его,
стала получать втрое больше костей, но он не понимал, как глубоко пустило корни это значение и какую неожиданную победу он сделал над сердцем
хозяйки.
— Нет, двое детей со мной, от покойного мужа: мальчик по восьмому году да девочка по шестому, — довольно словоохотливо начала
хозяйка, и лицо у ней
стало поживее, — еще бабушка наша, больная, еле ходит, и то в церковь только; прежде на рынок ходила с Акулиной, а теперь с Николы перестала: ноги
стали отекать. И в церкви-то все больше сидит на ступеньке. Вот и только. Иной раз золовка приходит погостить да Михей Андреич.
Обломов не помнил, где он сидит, даже сидел ли он: машинально смотрел и не замечал, как забрезжилось утро; слышал и не слыхал, как раздался сухой кашель старухи, как
стал дворник колоть дрова на дворе, как застучали и загремели в доме, видел и не видал, как
хозяйка и Акулина пошли на рынок, как мелькнул пакет мимо забора.
—
Стану, если Вера Васильевна захочет. Впрочем, здесь есть
хозяйка дома и… люди. Но я полагаю, что вы сами не нарушите приличий и спокойствия женщины…
— А! нашему Николаю Андреевичу, любвеобильному и надеждами чреватому, села Колчина и многих иных обладателю! — говорил голос. — Да прильпнет язык твой к гортани, зане ложь изрыгает! И возница и колесница дома, а
стало быть, и
хозяйка в сем месте или окрест обретается. Посмотрим и поищем, либо пождем, дондеже из весей и пастбищ, и из вертограда в храмину паки вступит.
Тот дурак жилец
стал спорить, обозлился и рассорился и объявил, что завтра съезжает…
хозяйка расплакалась, потому что теряет доход…
Ему не хотелось, чтоб его заметили: и
хозяйка, и Фома (если он тут) могли держать сторону брата и слушаться его приказаний, а
стало быть, или в сад Алешу не пустить, или брата предуведомить вовремя, что его ищут и спрашивают.
— Мама, окрести его, благослови его, поцелуй его, — прокричала ей Ниночка. Но та, как автомат, все дергалась своею головой и безмолвно, с искривленным от жгучего горя лицом, вдруг
стала бить себя кулаком в грудь. Гроб понесли дальше. Ниночка в последний раз прильнула губами к устам покойного брата, когда проносили мимо нее. Алеша, выходя из дому, обратился было к квартирной
хозяйке с просьбой присмотреть за оставшимися, но та и договорить не дала...
Конечно, она мало читала, она вовсе не читала, она осмотрела комнату, она
стала прибирать ее, будто
хозяйка; конечно, мало прибрала, вовсе не прибирала, но как она спокойна: и может читать, и может заниматься делом, заметила, что из пепельницы не выброшен пепел, да и суконную скатерть на столе надобно поправить, и этот стул остался сдвинут с места.
Пошли обедать. Обедали молча. После обеда Верочка ушла в свою комнату. Павел Константиныч прилег, по обыкновению, соснуть. Но это не удалось ему: только что
стал он дремать, вошла Матрена и сказала, что хозяйский человек пришел;
хозяйка просит Павла Константиныча сейчас же пожаловать к ней. Матрена вся дрожала, как осиновый лист; ей-то какое дело дрожать?
Как только она позвала Верочку к папеньке и маменьке, тотчас же побежала сказать жене хозяйкина повара, что «ваш барин сосватал нашу барышню»; призвали младшую горничную
хозяйки,
стали упрекать, что она не по — приятельски себя ведет, ничего им до сих пор не сказала; младшая горничная не могла взять в толк, за какую скрытность порицают ее — она никогда ничего не скрывала; ей сказали — «я сама ничего не слышала», — перед нею извинились, что напрасно ее поклепали в скрытности, она побежала сообщить новость старшей горничной, старшая горничная сказала: «значит, это он сделал потихоньку от матери, коли я ничего не слыхала, уж я все то должна знать, что Анна Петровна знает», и пошла сообщить барыне.
— Вот и наше жилище! — воскликнул Гагин, как только мы
стали приближаться к домику, — а вот и
хозяйка несет молоко. Guten Abend, Madame!.. [Добрый вечер, мадам! (нем.)] Мы сейчас примемся за еду; но прежде, — прибавил он, — оглянитесь… каков вид?
Тетеньки, однако ж, серьезно обиделись, и на другой же день в «Уголок» был послан нарочный с приказанием приготовить что нужно для принятия
хозяек. А через неделю их уже не
стало в нашем доме.
Отсутствие Григория Григорьевича заметно было во всем.
Хозяйка сделалась словоохотнее и открывала сама, без просьбы, множество секретов насчет делания пастилы и сушения груш. Даже барышни
стали говорить; но белокурая, которая казалась моложе шестью годами своей сестры и которой по виду было около двадцати пяти лет, была молчаливее.
Но это не было так. Едва только вошли они чрез темную и низенькую переднюю, в узенькую залу, обставленную полдюжиной плетеных стульев и двумя ломберными столиками, как
хозяйка немедленно
стала продолжать каким-то заученно-плачевным и обычным голосом...
Иногда он сам себе
становился гадок: «Что это я, — думал он, — жду, как ворон крови, верной вести о смерти жены!» К Калитиным он ходил каждый день; но и там ему не
становилось легче:
хозяйка явно дулась на него, принимала его из снисхождения...
Женни вышла в залу и
стала как
хозяйка.
Между тем наступал конец сентября, и отец доложил Прасковье Ивановне, что нам пора ехать, что к Покрову он обещал воротиться домой, что матушка все нездорова и
становится слаба, но
хозяйка наша не хотела и слышать о нашем отъезде.
Мать подумала и отвечала: «Они вспомнили, что целый век были здесь полными
хозяйками, что теперь настоящая
хозяйка — я, чужая им женщина, что я только не хочу принять власти, а завтра могу захотеть, что нет на свете твоего дедушки — и оттого
стало грустно им».
Мать в самом деле была большая охотница до яблок и ела их так много, что
хозяйка, наконец, перестала потчевать, говоря: «Ты этак, пожалуй, обедать не
станешь».
Он слышал, как девка-хозяйка подошла к шестку, неторопливо там
стала присекать огня к тряпочному труту и зажгла об него серную спичку, а от нее зажгла и лучину; изба снова осветилась. Вихров окинул кругом себя глазами, — старухи уже перед ним не было.
Все пошли в нее. Добров очень нежничал с Александром Ивановичем. Он даже поддерживал его под руку, когда тот всходил на крыльцо. Все уселись в передний угол перед столом. Прибежавшая откуда-то впопыхах старуха
хозяйка сейчас же
стала ставить на стол водку, пироги, орехи, изюм… Александр Иванович начал сейчас же пить свои четверть-рюмочки, но Вихров и Живин отказались.
К почтенной
хозяйке все почти ее постояльцы без всякой церемонии входили днем и ночью. Павел прямо подошел к ее постели и
стал будить ее.
— Нет нынче прежней обощи! — говорила
хозяйка, вынимая из печи лопатой небольшие румяные хлебцы, — горохи — и те против прежнего наполовину родиться
стали!
Она подбросила в печь два полена дров, выпрямилась и ушла в узкую дверь около печи, плотно притворив ее за собой. Мать посмотрела вслед ей и
стала раздеваться, думая о
хозяйке: «О чем-то тоскует…»
— Коли не ругаться! ругаться-то ругают, а не что
станешь с ним делать! А по правде, пожалуй, и народ-от напоследях неочеслив [72]
становиться стал!"Мне-ка, говорит, чего надобе, я, мол, весь тут как есть — хочь с кашей меня ешь, хочь со щами хлебай…"А уж
хозяйка у эвтого у управителя, так, кажется, зверя всякого лютого лютее. Зазевает это на бабу, так ровно, прости господи, черти за горло душат, даже обеспамятеет со злости!
Малявка. Ну! вот я и говорю, то есть, хозяйке-то своей: «Смотри, мол, Матренушка, какая у нас буренушка-то гладкая
стала!» Ну, и ничего опять, на том и
стали, что больно уж коровушка-то хороша. Только на другой же день забегает к нам это сотский."Ступай, говорит, Семен: барин [В некоторых губерниях крестьяне называют станового пристава барином. (Прим. Салтыкова-Щедрина.)] на
стан требует". Ну, мы еще и в ту пору с
хозяйкой маленько посумнились: «Пошто, мол, становому на
стан меня требовать!..»
Положить-то я ее на печку положил, а сам так и трясусь. Вот, думаю, кака над нам беда стряслась; поди, чай, сотской давно запах носом чует да во
стан лыжи навастривает… Добро как оживет убогая, а не оживет — ну, и плачь тутотка с нею за свою за добродетель. Думаю я это, а
хозяйка моя смотрит на меня, словно в мыслях моих угадывает.
Стал показываться из труб дым, и по улицам распространился чувствительный запах рыбы и лука — признак, что
хозяйки начали стряпать.
Еще более взгрустнется провинциалу, как он войдет в один из этих домов, с письмом издалека. Он думает, вот отворятся ему широкие объятия, не будут знать, как принять его, где посадить, как угостить;
станут искусно выведывать, какое его любимое блюдо, как ему
станет совестно от этих ласк, как он, под конец, бросит все церемонии, расцелует хозяина и
хозяйку,
станет говорить им ты, как будто двадцать лет знакомы, все подопьют наливочки, может быть, запоют хором песню…
— Ставрогин, — начала
хозяйка, — до вас тут кричали сейчас о правах семейства, — вот этот офицер (она кивнула на родственника своего, майора). И, уж конечно, не я
стану вас беспокоить таким старым вздором, давно порешенным. Но откуда, однако, могли взяться права и обязанности семейства в смысле того предрассудка, в котором теперь представляются? Вот вопрос. Ваше мнение?
Аггей Никитич, одолеваемый любезностями
хозяйки, чтобы хоть на время спастись от них, сошел вниз, в бильярдную, покурить, где просидев около четверти часа,
стал возвращаться назад в залу; но, запутавшись в переходах большого дома, не попал в нее и очутился около боскетной, переделанной ныне Екатериною Петровною в будуар.
— Ах, как это жаль! — произнес опять с чувством князь и за обедом, который вскоре последовал, сразу же, руководимый способностями амфитриона,
стал как бы не гостем, а хозяином: он принимал из рук
хозяйки тарелки с супом и передавал их по принадлежности; указывал дамам на куски говядины, которые следовало брать; попробовав пудинг из рыбы, окрашенной зеленоватым цветом фисташек, от восторга поцеловал у себя кончики пальцев; расхвалил до невероятности пьяные конфеты, поданные в рюмках.
Это они говорили, уже переходя из столовой в гостиную, в которой стоял самый покойный и манящий к себе турецкий диван, на каковой
хозяйка и гость опустились, или, точнее сказать, полуприлегли, и камер-юнкер обнял было тучный
стан Екатерины Петровны, чтобы приблизить к себе ее набеленное лицо и напечатлеть на нем поцелуй, но Екатерина Петровна, услыхав в это мгновение какой-то шум в зале, поспешила отстраниться от своего собеседника и даже пересесть на другой диван, а камер-юнкер, думая, что это сам Тулузов идет, побледнел и в струнку вытянулся на диване; но вошел пока еще только лакей и доложил Екатерине Петровне, что какой-то молодой господин по фамилии Углаков желает ее видеть.
Мне казалось, что за лето я прожил страшно много, постарел и поумнел, а у хозяев в это время скука
стала гуще. Все так же часто они хворают, расстраивая себе желудки обильной едой, так же подробно рассказывают друг другу о ходе болезней, старуха так же страшно и злобно молится богу. Молодая
хозяйка после родов похудела, умалилась в пространстве, но двигается столь же важно и медленно, как беременная. Когда она шьет детям белье, то тихонько поет всегда одну песню...
Читал я в сарае, уходя колоть дрова, или на чердаке, что было одинаково неудобно, холодно. Иногда, если книга интересовала меня или надо было прочитать ее скорее, я вставал ночью и зажигал свечу, но старая
хозяйка, заметив, что свечи по ночам умаляются,
стала измерять их лучинкой и куда-то прятала мерки. Если утром в свече недоставало вершка или если я, найдя лучинку, не обламывал ее на сгоревший кусок свечи, в кухне начинался яростный крик, и однажды Викторушка возмущенно провозгласил с полатей...
Предостережения не пугали нас, мы раскрашивали сонному чеканщику лицо; однажды, когда он спал пьяный, вызолотили ему нос, он суток трое не мог вывести золото из рытвин губчатого носа. Но каждый раз, когда нам удавалось разозлить старика, я вспоминал пароход, маленького вятского солдата, и в душе у меня
становилось мутно. Несмотря на возраст, Гоголев был все-таки так силен, что часто избивал нас, нападая врасплох; изобьет, а потом пожалуется
хозяйке.
Сначала эти ссоры пугали меня, особенно я был испуган, когда
хозяйка, схватив столовый нож, убежала в клозет и, заперев обе двери, начала дико рычать там. На минуту в доме
стало тихо, потом хозяин уперся руками в дверь, согнулся и крикнул мне...