Неточные совпадения
Скотинин. А смею ли
спросить,
государь мой, — имени и отчества не знаю, — в деревеньках ваших водятся ли свинки?
Еще станет государь-царь меня
спрашивать...
— Чему ты усмехаешься? —
спросил он меня нахмурясь. — Или ты не веришь, что я великий
государь? Отвечай прямо.
Размышления мои были прерваны приходом одного из казаков, который прибежал с объявлением, «что-де великий
государь требует тебя к себе». — «Где же он?» —
спросил я, готовясь повиноваться.
— Что же это… какой же это человек? — шепотом
спросил жандарм, ложась грудью на стол и сцепив пальцы рук. — Действительно — с крестами, с портретами
государя вел народ, да? Личность? Сила?
— До сих пор еще не
спросил! Только вчера в первый раз, как я в слове оговорилась, удостоили обратить внимание, милостивый
государь, господин мудрец.
— Ну, па-а-слушайте, милостивый
государь, ну, куда мы идем? Я вас
спрашиваю: куда мы стремимся и в чем тут остроумие? — громко прокричал поручик. — Если человек несчастный в своих неудачах соглашается принесть извинение… если, наконец, вам надо его унижение… Черт возьми, да не в гостиной же мы, а на улице! Для улицы и этого извинения достаточно…
Чиновник по особым поручениям, дежуривший в приемной, расспросил Нехлюдова об его деле и, узнав, что Нехлюдов взялся передать прошение сектантов
государю,
спросил его, не может ли он дать просмотреть прошение.
— До
государя? —
спросил Нехлюдов.
Граф
спросил письмо, отец мой сказал о своем честном слове лично доставить его; граф обещал
спросить у
государя и на другой день письменно сообщил, что
государь поручил ему взять письмо для немедленного доставления.
От
государя Полежаева свели к Дибичу, который жил тут же, во дворце. Дибич спал, его разбудили, он вышел, зевая, и, прочитав бумагу,
спросил флигель-адъютанта...
Государь спросил, стоя у окна: «Что это там на церкви…. на кресте, черное?» — «Я не могу разглядеть, — заметил Ростопчин, — это надобно
спросить у Бориса Ивановича, у него чудесные глаза, он видит отсюда, что делается в Сибири».
Утром, когда комендант явился с рапортом,
государь спросил его, зачем он не хочет ездить в комиссию? Стааль рассказал зачем.
Ротшильд согласился принять билет моей матери, но не хотел платить вперед, ссылаясь на письмо Гассера. Опекунский совет действительно отказал в уплате. Тогда Ротшильд велел Гассеру потребовать аудиенции у Нессельроде и
спросить его, в чем дело. Нессельроде отвечал, что хотя в билетах никакого сомнения нет и иск Ротшильда справедлив, но что
государь велел остановить капитал по причинам политическим и секретным.
— И только, только! Не принимая никакого нравственного основания, кроме удовлетворения личного эгоизма и материальной необходимости? Всеобщий мир, всеобщее счастье — из необходимости! Так ли-с, если смею
спросить, понимаю я вас, милостивый мой
государь?
— А па-азвольте
спросить, милостивый
государь, как можете вы оскорблять подобными предположениями? — заявил и весь затрепетал Ипполит.
Бросились смотреть в дела и в списки, — но в делах ничего не записано. Стали того, другого
спрашивать, — никто ничего не знает. Но, по счастью, донской казак Платов был еще жив и даже все еще на своей досадной укушетке лежал и трубку курил. Он как услыхал, что во дворце такое беспокойство, сейчас с укушетки поднялся, трубку бросил и явился к
государю во всех орденах.
Государь говорит...
Государь залюбопытствовал и
спрашивает...
Но
государь Николай Павлович ни о чем не забывал, и чуть Платов насчет междоусобных разговоров кончил, он его сейчас же и
спрашивает...
Слишком за год до выпуска
государь спросил Энгельгардта: есть ли между нами желающие в военную службу?
Но вот
государь встречает меня и
спрашивает, кто этот израненный молодой человек?
— И его по начальству увезешь,
государь милостивый? —
спросила Вихрова одна старуха, указывая головой на колокол.
Но я вас
спрашиваю, милостивые
государи, кто, сев писать сочинение, станет задавать себе подобные вопросы, и каково выйдет сочинение, изобретенное подобным образом?..
— Убирайся к черту! — визгливо закричал на него Ромашов. — Убирайся, убирайся и не смей заходить ко мне в комнату. И кто бы ни
спрашивал — меня нет дома. Хотя бы сам
государь император пришел.
Вы
спрашиваете,
государь мой, кто я таков? — продолжал он, обращаясь ко мне.
— Это по-польски значит: неловкий, — пояснил ей Аггей Никитич, — хотя Канарский был очень ловкий человек, говорил по-русски, по-французски, по-немецки и беспрестанно то тут, то там появлялся, так что
государь, быв однажды в Вильне,
спросил тамошнего генерал-губернатора Долгорукова: «Что творится в вашем крае?» — «Все спокойно, говорит, ваше императорское величество!» — «Несмотря, говорит, на то, что здесь гостит Канарский?» — и показал генерал-губернатору полученную депешу об этом соколе из Парижа!
— Как прикажешь,
государь, —
спросил он, — позвать к тебе Григорья Лукьяныча?
— Потому,
государь, что не выслушал ты Серебряного, не дал ему очиститься перед тобою и не
спросил его даже, за что он хотел повесить Хомяка?
— Как же мне потешать тебя,
государь? —
спросил он, положив локти на стол, глядя прямо в очи Ивану Васильевичу. — Мудрен ты стал на потехи, ничем не удивишь тебя! Каких шуток не перешучено на Руси, с тех пор как ты государишь! Потешался ты, когда был еще отроком и конем давил народ на улицах; потешался ты, когда на охоте велел псарям князя Шуйского зарезать; потешался, когда выборные люди из Пскова пришли плакаться тебе на твоего наместника, а ты приказал им горячею смолою бороды палить!
—
Государь, — сказал он с низким поклоном, — того, о ком ты
спрашиваешь, здесь нет. Он в тот самый год, как пришел на Жиздру, тому будет семнадцать лет, убит татарами, и вся его дружина вместе с ним полегла.
— Какую же сказку соизволишь, батюшка-государь? —
спросил он с притворным, а может быть, и с настоящим страхом. — Не рассказать ли тебе о Бабе-яге? О Чуриле Пленковиче? О Иване Озере? Или не велишь ли твоей милости что-нибудь божественное рассказать?
Государь обратился ко мне и изволят меня
спрашивать: «Какой вы нации?» — «Верноподданный, говорю, вашего императорского величества».
— Скажи ему, — сказал Воронцов переводчику (он говорил «ты» молодым офицерам), — что наш
государь так же милостив, как и могуществен, и, вероятно, по моей просьбе простит его и примет в свою службу. Передал? —
спросил он, глядя на Хаджи-Мурата. — До тех же пор, пока получу милостивое решение моего повелителя, скажи ему, что я беру на себя принять его и сделать ему пребывание у нас приятным.
«Милостивый
государь, — пишет он редактору «Revue des Revues», — вы
спрашиваете моего мнения насчет успеха всемирного конгресса мира. Я верю так же, как и Дарвин, что насильственная борьба есть закон природы, управляющий всеми существами.
— Всякий, — говорил он, — кого ни
спросите, что он больше любит, будни или праздник? — наверное ответит: праздник. Почему-с? а потому,
государь мой, что в праздник начальники бездействуют, а следовательно, нет ни бунтов, ни соответствующих им экзекуций. Я же хочу, чтоб у меня всякий день праздник был, а чтобы будни, в которые бунты бывают, даже из памяти у всех истребились!
Потом
спрашивали: кто желает служить
государю Петру Федоровичу?
«Зачем вы шли на меня, на вашего
государя?» —
спросил победитель.
При произнесении чтецом имени и прозвища главного злодея, также и станицы, где он родился, обер-полицеймейстер
спрашивал его громко: «Ты ли донской казак, Емелька Пугачев?» Он столь же громко ответствовал: «Так,
государь, я донской казак, Зимовейской станицы, Емелька Пугачев».
Раз после обедни, как теперь помню, в день тезоименитства благочестивейшего
государя Александра Павловича Благословенного он разоблачался в алтаре, поглядел на меня ласково и
спрашивает: «Puer bone, quam appellaris?» [Милый мальчик, как тебя зовут? (лат.)]
Кукушкина (встает). Позвольте
спросить, милостивый
государь, за что она страдает? Дайте мне отчет.
А оттого, милостивые
государи, что как у меня, так и у дедушки, главное основание сельскохозяйственных распоряжений все-таки не что иное, как система «спрашивания», с тою лишь разницей, что дедушка мог «
спрашивать», а я не могу.
За обедом мужики всё меня расспрашивали: какой на мне чин от
государя. Очень было трудно им это объяснить. «Как, — говорят, — твой чин называется?» Я сказал, что на мне чин коллежского секретаря. «Где же это ты секлетарем служишь?» — допытываются. Я сказал, что нигде не служу. Опять
спрашивают: «Какой же ты секлетарь, коли не служишь? Где же твое секлетарство?» Я рассказывал, что это только наименование такое. Ничего не поняли.
По окончанию работы, Петр
спросил Ибрагима: «Нравится ли тебе девушка, с которой ты танцовал минавет на прошедшей ассамблеи?» — Она,
государь, очень мила и, кажется, девушка скромная и добрая.
— То есть воля пана, — ответил он, пожимая плечами. — Я был очень доволен вами, милостивый
государь. Я рад, когда в моем отеле проживают прекрасные, образованные люди… Пан друг также художник? —
спросил он, обращаясь ко мне с вторичным и весьма изящным поклоном. — Рекомендую себя: капитан Грум-Скжебицкий, старый солдат.
Изумленный Бенни смотрел на своего сопутника, недоумевая, что он хочет этим сказать, и, наконец,
спросил его, что же такое из этого следует, что прусский король в родстве с русским
государем?
— Незримая нить — понимаешь? —
спрашивает он меня и смотрит в лицо мое округленными глазами, точно испугавшись чего-то. — Прими государь-императора за паука…
— Милостивый
государь, позвольте
спросить, что вы наделали? — начал генерал, обращаясь ко мне.
Государь меж тем всматривался в его лицо и потом
спросил...
— Я не жаловался.
Государь изволил
спросить меня: чем вы меня лечите, а я отвечал, что ничем не лечите, кроме как велите пить bitter Wasser. Я всегда говорю правду.