Неточные совпадения
Влас наземь опускается.
«Что так?» —
спросили странники.
— Да отдохну пока!
Теперь не скоро князюшка
Сойдет с коня любимого!
С тех пор, как слух прошел,
Что воля нам готовится,
У
князя речь одна:
Что мужику у барина
До светопреставления
Зажату быть в горсти!..
— А у кого,
спрошу вас, вы допрежь сего из
князей братьев моих с поклоном были?
— Ну, про это единомыслие еще другое можно сказать, — сказал
князь. — Вот у меня зятек, Степан Аркадьич, вы его знаете. Он теперь получает место члена от комитета комиссии и еще что-то, я не помню. Только делать там нечего — что ж, Долли, это не секрет! — а 8000 жалованья. Попробуйте,
спросите у него, полезна ли его служба, — он вам докажет, что самая нужная. И он правдивый человек, но нельзя же не верить в пользу восьми тысяч.
Посланный вернулся с ответом, что у него гость, но что он сейчас придет, и приказал
спросить ее, может ли она принять его с приехавшим в Петербург
князем Яшвиным.
— А ты разве её знал, папа? —
спросила Кити со страхом, замечая зажегшийся огонь насмешки в глазах
князя при упоминании о мадам Шталь.
— Ну, это-то как понять? Ради Христа, объясните мне, Сергей Иванович, куда едут все эти добровольцы, с кем они воюют? —
спросил старый
князь, очевидно продолжая разговор, начавшийся еще без Левина.
— Но скажите, пожалуйста, я никогда не могла понять, — сказала Анна, помолчав несколько времени и таким тоном, который ясно показывал, что она делала не праздный вопрос, но что то, что она
спрашивала, было для нее важнее, чем бы следовало. — Скажите, пожалуйста, что такое ее отношение к
князю Калужскому, так называемому Мишке? Я мало встречала их. Что это такое?
— Отчего это наша милая Наталья Николаевна не приехала? —
спросил вдруг
князь Иван Иваныч после минутного молчания.
«…на его место, — шепотом читал он дальше, — прочат в министры
князя И. В., а товарищем И. Б — а… Женщины подняли гвалт… П. П. проиграл семьдесят тысяч… X — ие уехали за границу… Тебе скучно, вижу, что морщишься —
спрашиваешь — что Софья Николаевна (начал живее читать Райский): сейчас, сейчас, я берег вести о ней pour la bonne bouch [на закуску (фр.).]…»
— А подлость? А низость поступка? —
спросил вдруг
князь.
— Стало быть, уж никакой надежды
князьям? —
спросила Татьяна Павловна.
— Разве что не так? — пробормотал он. — Я вот ждал вас
спросить, — прибавил он, видя, что я не отвечаю, — не прикажете ли растворить вот эту самую дверь, для прямого сообщения с княжескими покоями… чем через коридор? — Он указывал боковую, всегда запертую дверь, сообщавшуюся с его хозяйскими комнатами, а теперь, стало быть, с помещением
князя.
— Я с вас, кажется, не
спрашиваю, — вдруг оскалился
князь.
— Да, была, — как-то коротко ответила она, не подымая головы. — Да ведь ты, кажется, каждый день ходишь к больному
князю? —
спросила она как-то вдруг, чтобы что-нибудь сказать, может быть.
Я уже знал ее лицо по удивительному портрету, висевшему в кабинете
князя; я изучал этот портрет весь этот месяц. При ней же я провел в кабинете минуты три и ни на одну секунду не отрывал глаз от ее лица. Но если б я не знал портрета и после этих трех минут
спросили меня: «Какая она?» — я бы ничего не ответил, потому что все у меня заволоклось.
— Да уж по тому одному не пойду, что согласись я теперь, что тогда пойду, так ты весь этот срок апелляции таскаться начнешь ко мне каждый день. А главное, все это вздор, вот и все. И стану я из-за тебя мою карьеру ломать? И вдруг
князь меня
спросит: «Вас кто прислал?» — «Долгорукий». — «А какое дело Долгорукому до Версилова?» Так я должен ему твою родословную объяснять, что ли? Да ведь он расхохочется!
— Что
князь Николай Иванович? —
спросил я вдруг, как бы потеряв рассудок. Дело в том, что я
спросил решительно, чтобы перебить тему, и вновь, нечаянно, сделал самый капитальный вопрос, сам как сумасшедший возвращаясь опять в тот мир, из которого с такою судорогой только что решился бежать.
— Об этой идее я, конечно, слышал, и знаю все; но я никогда не говорил с
князем об этой идее. Я знаю только, что эта идея родилась в уме старого
князя Сокольского, который и теперь болен; но я никогда ничего не говорил и в том не участвовал. Объявляя вам об этом единственно для объяснения, позволю вас
спросить, во-первых: для чего вы-то со мной об этом заговорили? А во-вторых, неужели
князь с вами о таких вещах говорит?
— Вам, кажется, очень знакома была за границей Катерина Николаевна Ахмакова? —
спросил гость
князя.
Но зачем же,
спросят, ко мне на квартиру? Зачем перевозить
князя в жалкие наши каморки и, может быть, испугать его нашею жалкою обстановкой? Если уж нельзя было в его дом (так как там разом могли всему помешать), то почему не на особую «богатую» квартиру, как предлагал Ламберт? Но тут-то и заключался весь риск чрезвычайного шага Анны Андреевны.
— Вам теперь на квартире, после
князя, одной-то скучно? —
спросил я вдруг, потеряв терпение.
— Ах да! какую это хорошенькую я сейчас встретил у вас на лестнице, востренькая и светленькая? —
спросил он вдруг
князя.
— Ах, вот еще кто был, вас
спрашивал — эта мамзель, француженка, мамзель Альфонсина де Вердень. Ах как поет хорошо и декламирует тоже прекрасно в стихах! Потихоньку к
князю Николаю Ивановичу тогда проезжала, в Царское, собачку, говорит, ему продать редкую, черненькую, вся в кулачок…
Однажды, когда к вечеру стало холоднее,
князь Оболенский
спросил свой тулуп.
— Куда ведет мост? —
спросили мы И. В. Фуругельма, который прежде нас пришел с своим судном «
Князь Меншиков» и успел ознакомиться с местностью острова.
— Как же? —
спросил его
князь через плечо.
Маша остолбенела, смертная бледность покрыла ее лицо. Она молчала.
Князь к ней подошел, взял ее руку и с видом тронутым
спросил: согласна ли она сделать его счастие. Маша молчала.
После него в комиссии остались одни враги подсудимых под председательством простенького старичка,
князя С. М. Голицына, который через девять месяцев так же мало знал дело, как девять месяцев прежде его начала. Он хранил важно молчание, редко вступал в разговор и при окончании допроса всякий раз
спрашивал...
— Стало быть, во всяком случае, она ему знакома? —
спросил вдруг
князь Лев Николаевич, помолчав с минуту.
— Позвольте же, maman, и мне говорить; ведь я и сама в таком деле что-нибудь значу: решается чрезвычайная минута судьбы моей (Аглая именно так и выразилась), и я хочу узнать сама и, кроме того, рада, что при всех… Позвольте же
спросить вас,
князь, если вы «питаете такие намерения», то чем же вы именно полагаете составить мое счастье?
Но дело в том, милый
князь, что я хотел
спросить вас, не знаете ли вы-то чего?
Сиятельнейший
князь, я низок и душой и духом, но
спросите всякого даже подлеца, не только низкого человека: с кем ему лучше дело иметь, с таким ли, как он, подлецом, или с наиблагороднейшим человеком, как вы, искреннейший
князь?
Князь сел дожидаться и кстати
спросил себе обедать.
— О, почти не по делу! То есть, если хотите, и есть одно дело, так только совета
спросить, но я, главное, чтоб отрекомендоваться, потому я
князь Мышкин, а генеральша Епанчина тоже последняя из княжон Мышкиных, и, кроме меня с нею, Мышкиных больше и нет.
Старенькая женщина, вся сгорбленная и в черном, повязанная платочком, молча и низко поклонилась Рогожину; тот что-то наскоро
спросил ее и, не останавливаясь за ответом, повел
князя далее через комнаты.
— Очень может быть, хотя это и здесь куплено. Ганя, дайте
князю бумагу; вот перья и бумага, вот на этот столик пожалуйте. Что это? — обратился генерал к Гане, который тем временем вынул из своего портфеля и подал ему фотографический портрет большого формата, — ба! Настасья Филипповна! Это сама, сама тебе прислала, сама? — оживленно и с большим любопытством
спрашивал он Ганю.
Извозчик довез его до одной гостиницы, недалеко от Литейной. Гостиница была плохенькая.
Князь занял две небольшие комнаты, темные и плохо меблированные, умылся, оделся, ничего не
спросил и торопливо вышел, как бы боясь потерять время или не застать кого-то дома.
Так пойдешь,
князь Лев Николаевич, к ним завтра, пойдешь? —
спросила она опять
князя, почти задыхаясь.
—
Князь, — обратилась к нему вдруг Нина Александровна, — я хотела вас
спросить (для того, собственно, и попросила вас сюда), давно ли вы знаете моего сына? Он говорил, кажется, что вы только сегодня откуда-то приехали?
Спросите его,
князь: прежде, когда он мне помогал, платил я или нет?
И вот, если бы
спросили у нас разъяснения, — не насчет нигилистических оттенков события, а просто лишь насчет того, в какой степени удовлетворяет назначенная свадьба действительным желаниям
князя, в чем именно состоят в настоящую минуту эти желания, как именно определить состояние духа нашего героя в настоящий момент, и пр., и пр. в этом же роде, — то мы, признаемся, были бы в большом затруднении ответить.
— Так вам нравится такая женщина,
князь? —
спросил он его вдруг, пронзительно смотря на него. И точно будто бы у него было какое чрезвычайное намерение.
— Я не помню Николая Львовича. Это ваш отец? —
спросила она
князя.
Гаврила Ардалионович еще сидел в кабинете и был погружен в свои бумаги. Должно быть, он действительно не даром брал жалованье из акционерного общества. Он страшно смутился, когда
князь спросил портрет и рассказал, каким образом про портрет там узнали.
Рогожин давеча отрекся: он
спросил с искривленною, леденящею улыбкой: «Чьи же были глаза-то?» И
князю ужасно захотелось, еще недавно, в воксале Царскосельской дороги, — когда он садился в вагон, чтоб ехать к Аглае, и вдруг опять увидел эти глаза, уже в третий раз в этот день, — подойти к Рогожину и сказать ему, «чьи это были глаза»!
— Что ты опять усмехнулся на отцов портрет? —
спросил Рогожин, чрезвычайно пристально наблюдавший всякую перемену, всякую беглую черту в лице
князя.
— И вы тоже в Павловск? —
спросил вдруг
князь. — Да что это, здесь все, что ли, в Павловск? И у вас, вы говорите, там своя дача есть?
— Как? — остановился вдруг
князь, — да что ты! Я почти шутил, а ты так серьезно! И к чему ты меня
спросил: верую ли я в бога?
Князь вслушивался, напрягая все силы, чтобы понять, и всё
спрашивая взглядом.
— Вы, кажется, сказали,
князь, что письмо к вам от Салазкина? —
спросил Птицын. — Это очень известный в своем кругу человек; это очень известный ходок по делам, и если действительно он вас уведомляет, то вполне можете верить. К счастию, я руку знаю, потому что недавно дело имел… Если бы вы дали мне взглянуть, может быть, мог бы вам что-нибудь и сказать.