Неточные совпадения
«Уж не несчастье ли какое у нас дома?» — подумал Аркадий и, торопливо взбежав по лестнице, разом отворил дверь. Вид Базарова тотчас его успокоил, хотя более опытный глаз, вероятно, открыл бы в энергической по-прежнему, но осунувшейся
фигуре нежданного гостя признаки внутреннего волнения. С пыльною шинелью
на плечах, с картузом
на голове,
сидел он
на оконнице; он не поднялся и тогда, когда Аркадий бросился с шумными восклицаниями к нему
на шею.
Самгин молча отстранил его.
На подоконнике
сидел, покуривая, большой человек в полумаске, с широкой, фальшивой бородой;
на нем костюм средневекового цехового мастера, кожаный передник; это делало его очень заметным среди пестрых
фигур. Когда кончили танцевать и китаец бережно усадил Варвару
на стул, человек этот нагнулся к ней и, придерживая бороду, сказал...
Все другие
сидели смирно, безмолвно, — Самгину казалось уже, что и от соседей его исходит запах клейкой сырости. Но раздражающая скука, которую испытывал он до рассказа Таисьи, исчезла. Он нашел, что
фигура этой женщины напоминает Дуняшу: такая же крепкая, отчетливая, такой же маленький, красивый рот. Посмотрев
на Марину, он увидел, что писатель шепчет что-то ей, а она
сидит все так же величественно.
Настроенный еще более сердито, Самгин вошел в большой белый ящик, где
сидели и лежали
на однообразных койках — однообразные люди,
фигуры в желтых халатах; один из них пошел навстречу Самгину и, подойдя, сказал знакомым ровным голосом, очень тихо...
Марина не ответила. Он взглянул
на нее, — она
сидела, закинув руки за шею; солнце, освещая голову ее, золотило нити волос, розовое ухо, румяную щеку; глаза Марины прикрыты ресницами, губы плотно сжаты. Самгин невольно загляделся
на ее лицо,
фигуру. И еще раз подумал с недоумением, почти со злобой: «Чем же все-таки она живет?»
Он быстро выпил стакан чаю, закурил папиросу и прошел в гостиную, — неуютно, не прибрано было в ней. Зеркало мельком показало ему довольно статную
фигуру человека за тридцать лет, с бледным лицом, полуседыми висками и негустой острой бородкой. Довольно интересное и даже как будто новое лицо. Самгин оделся, вышел в кухню, — там
сидел товарищ Яков, рассматривая синий ноготь
на большом пальце голой ноги.
В комнате Алексея
сидело и стояло человек двадцать, и первое, что услышал Самгин, был голос Кутузова, глухой, осипший голос, но — его. Из-за спин и голов людей Клим не видел его, но четко представил тяжеловатую
фигуру, широкое упрямое лицо с насмешливыми глазами, толстый локоть левой руки, лежащей
на столе, и уверенно командующие жесты правой.
Ушли и они. Хрустел песок. В комнате Варавки четко и быстро щелкали косточки счет. Красный огонь
на лодке горел далеко, у мельничной плотины. Клим,
сидя на ступени террасы, смотрел, как в темноте исчезает белая
фигура девушки, и убеждал себя...
Невыспавшиеся девицы стояли рядом, взапуски позевывая и вздрагивая от свежести утра. Розоватый парок поднимался с реки, и сквозь него,
на светлой воде, Клим видел знакомые лица девушек неразличимо похожими; Макаров, в белой рубашке с расстегнутым воротом, с обнаженной шеей и встрепанными волосами,
сидел на песке у ног девиц, напоминая надоевшую репродукцию с портрета мальчика-итальянца, премию к «Ниве». Самгин впервые заметил, что широкогрудая
фигура Макарова так же клинообразна, как
фигура бродяги Инокова.
Огня в комнате не было, сумрак искажал
фигуру Лютова, лишив ее ясных очертаний, а Лидия, в белом,
сидела у окна, и
на кисее занавески видно было только ее курчавую, черную голову. Клим остановился в дверях за спиною Лютова и слушал...
Хотя Райский не разделял мнения ни дяди, ни бабушки, но в перспективе у него мелькала собственная его
фигура, то в гусарском, то в камер-юнкерском мундире. Он смотрел, хорошо ли он
сидит на лошади, ловко ли танцует. В тот день он нарисовал себя небрежно опершегося
на седло, с буркой
на плечах.
На балконах уже
сидят, в праздном созерцании чудес природы, заспанные, худощавые
фигуры испанцев de la vieille roche, напоминающих Дон Кихота: лицо овальное, книзу уже, с усами и бородой, похожей тоже
на ус, в ермолках, с известными крупными морщинами, с выражающим одно и то же взглядом тупого, даже отчасти болезненного раздумья, как будто печати страдания, которого, кажется, не умеет эта голова высказать, за неуменьем грамоте.
Сидевшие в этой комнате
фигуры продолжали
сидеть так же смирно и без нас, как при нас; они и не взглянули
на меня.
В глубине зал
сидели, в несколько рядов, тесной кучей,
на пятках человеческие
фигуры в богатых платьях, с комическою важностью.
Когда он проснулся во второй раз,
на полу комнаты
сидели и лежали те же
фигуры и опять пили.
Когда я возвратился, в маленьком доме царила мертвая тишина, покойник, по русскому обычаю, лежал
на столе в зале, поодаль
сидел живописец Рабус, его приятель, и карандашом, сквозь слезы снимал его портрет; возле покойника молча, сложа руки, с выражением бесконечной грусти, стояла высокая женская
фигура; ни один артист не сумел бы изваять такую благородную и глубокую «Скорбь».
Матушка задумывается. Ее серьезно тревожит, что, пожалуй, так и пройдет зима без всякого результата. Уж мясоед
на дворе, везде только и разговору, что о предстоящих свадьбах, а наша невеста
сидит словно заколдованная. В воображении матушки рисуется некрасивая
фигура любимицы-дочери, и беспокойство ее растет.
Наружность у Антония (так звали ябедника) была необыкновенно сладостная. Круглая
фигура, большой живот, маленькая лысая голова, сизый нос и добродушные глаза, светившиеся любовью к ближним. Когда он
сидел в кресле, сложив пухлые руки
на животе, вращая большими пальцами, и с тихой улыбкой глядел
на собеседника, — его можно было бы принять за олицетворение спокойной совести. В действительности это был опасный хищник.
В связи с описанной сценой мне вспоминается вечер, когда я
сидел на нашем крыльце, глядел
на небо и «думал без слов» обо всем происходящем… Мыслей словами, обобщений, ясных выводов не было… «Щось буде» развертывалось в душе вереницей образов… Разбитая «
фигура»… мужики Коляновской, мужики Дешерта… его бессильное бешенство… спокойная уверенность отца. Все это в конце концов по странной логике образов слилось в одно сильное ощущение, до того определенное и ясное, что и до сих пор еще оно стоит в моей памяти.
Между тем как я,
сидя на камне, чертил
на песке
фигуры кой-какие, нередко кривобокие и кривоугольные, думал я и то и се, скачет мимо меня коляска.
Следователь
сидел в чистой горнице и пил водку с Ястребовым, который подробно объяснял приисковую терминологию — что такое россыпь, разрез, борта россыпи, ортовые работы, забои, шурфы и т. д. Следователь был пожилой лысый мужчина с рыжеватой бородкой и темными умными глазами. Он испытующе смотрел
на массивную
фигуру Ястребова и в такт его объяснений кивал своей лысой прежде времени головой.
Над этой изящной, коленопреклоненной
фигурой рисовалась широкая грудь,
на которой
сидела большая русая голова с русою же окладистою бородою и голубыми глазами.
Человек, ехавший
на дрожках, привстал, посмотрел вперед и, спрыгнув в грязь, пошел к тому, что
на подобных улицах называется «тротуарами». Сделав несколько шагов по тротуару, он увидел, что передняя лошадь обоза лежала, барахтаясь в глубокой грязи. Около несчастного животного, крича и ругаясь, суетились извозчики, а в сторонке, немножко впереди этой сцены, прислонясь к заборчику,
сидела на корточках старческая женская
фигура в ватошнике и с двумя узелками в белых носовых платках.
В гостиной Вихров, наконец, увидел небольшую, но довольно толстенькую
фигуру самого генерала, который
сидел на покойных, мягких креслах, в расстегнутом вицмундире, без всяких орденов, с одним только
на шее Георгием за храбрость.
Вихров пошел. В передней их встретил заспанный лакей; затем они прошли темную залу и темную гостиную — и только уже в наугольной, имеющей вид кабинета, увидели хозяина,
фигура которого показалась Вихрову великолепнейшею. Петр Петрович, с одутловатым несколько лицом, с небольшими усиками и с эспаньолкой, с огромным животом, в ермолке, в плисовом малиновом халате нараспашку, с ногами, обутыми в мягкие сапоги и, сверх того еще, лежавшими
на подушке,
сидел перед маленьким столиком и раскладывал гран-пасьянс.
Отец остановился и, круто повернувшись
на каблуках, пошел назад. Поравнявшись с Зинаидой, он вежливо ей поклонился. Она также ему поклонилась, не без некоторого изумления
на лице, и опустила книгу. Я видел, как она провожала его глазами. Мой отец всегда одевался очень изящно, своеобразно и просто; но никогда его
фигура не показалась мне более стройной, никогда его серая шляпа не
сидела красивее
на его едва поредевших кудрях.
На полу, в освещенных пространствах,
сидели две
фигуры.
На их игру глядел,
сидя на подоконнике, штабс-капитан Лещенко, унылый человек сорока пяти лет, способный одним своим видом навести тоску; все у него в лице и
фигуре висело вниз с видом самой безнадежной меланхолии: висел вниз, точно стручок перца, длинный, мясистый, красный и дряблый нос; свисали до подбородка двумя тонкими бурыми нитками усы; брови спускались от переносья вниз к вискам, придавая его глазам вечно плаксивое выражение; даже старенький сюртук болтался
на его покатых плечах и впалой груди, как
на вешалке.
Ромашов отворил дверь. В лампе давно уже вышел весь керосин, и теперь она, потрескивая, догорала последними чадными вспышками.
На кровати
сидела неподвижная женская
фигура, неясно выделяясь в тяжелом вздрагивающем полумраке.
На другом конце от него топился камин, живописно освещая гораздо более симпатичную
фигуру господина, с несколько помещичьей посадкой, который
сидел, опершись
на трость с дорогим набалдашником, и с какой-то сибаритской задумчивостью, закинув
на потолок свои голубые глаза.
Княгиня Вера с неприятным чувством поднялась
на террасу и вошла в дом. Она еще издали услышала громкий голос брата Николая и увидела его высокую, сухую
фигуру, быстро сновавшую из угла в угол. Василий Львович
сидел у ломберного стола и, низко наклонив свою стриженую большую светловолосую голову, чертил мелком по зеленому сукну.
Людмила же вся жила в образах: еще в детстве она, по преимуществу, любила слушать страшные сказки,
сидеть по целым часам у окна и смотреть
на луну, следить летним днем за облаками, воображая в них
фигуры гор, зверей, птиц.
Мне было приятнее смотреть
на мою даму, когда она
сидела у рояля, играя, одна в комнате. Музыка опьяняла меня, я ничего не видел, кроме окна, и за ним, в желтом свете лампы, стройную
фигуру женщины, гордый профиль ее лица и белые руки, птицами летавшие по клавиатуре.
Лозищанин вздохнул, оглянулся и сел
на скамью, под забором, около опустевшего вокзала. Луна поднялась
на середину неба,
фигура полисмена Джона Келли стала выступать из сократившейся тени, а незнакомец все
сидел, ничем не обнаруживая своих намерений по отношению к засыпавшему городу Дэбльтоуну.
— Il у a quelqu'un, [Здесь кто-то есть (франц.).] — сказала маска, останавливаясь. Ложа действительно была занята.
На бархатном диванчике, близко друг к другу,
сидели уланский офицер и молоденькая, хорошенькая белокуро-кудрявая женщина в домино, с снятой маской. Увидав выпрямившуюся во весь рост и гневную
фигуру Николая, белокурая женщина поспешно закрылась маской, уланский же офицер, остолбенев от ужаса, не вставая с дивана, глядел
на Николая остановившимися глазами.
У лавок с красным товаром
на земле
сидят слепцы — три пыльные
фигуры; их мёртвые лица словно вырублены из пористого камня, беззубые рты, шамкая, выговаривают унылые слова...
Перед нею
сидела на стуле какая-то длинная, сухая женская
фигура в чепчике, с головою, несколько качавшеюся, что сообщало оборке
на чепце беспрерывное колебание; она вязала шерстяной шарф
на двух огромных спицах, глядя
на него сквозь тяжелые очки, которых обкладка, сделанная, впрочем, из серебра, скорее напоминала пушечный лафет, чем вещь, долженствующую покоиться
на носу человека; затасканный темный капот, огромный ридикюль, из которого торчали еще какие-то спицы, показывали, что эта особа — свой человек, и притом — небогатый человек; последнее всего яснее можно было заметить по тону Марьи Степановны.
Это меня обидело. Я вышел, сел
на Ивана Никитина, поехал завтракать в ресторан Кошелева. Отпустил лихача и вошел. В зале встречаю нашего буфетчика Румеля, рассказываю ему о бенефисе, и он прямо тащит меня к своему столу, за которым
сидит высокий, могучий человек с большой русой бородой:
фигура такая, что прямо нормандского викинга пиши.
«Враг общества»
сидел, но, должно быть, ему неловко стало
сидеть, когда про него говорили, что он стоит, — он медленно поднялся
на ноги, низко опустив голову. Его руки бессильно повисли вдоль туловища, и вся серая длинная
фигура изогнулась, как бы приготовляясь нырнуть в пасть правосудия…
А. А. Блока до этого я видел только раз в «Славянском базаре», в компании с молодыми людьми. Они проходили мимо нас к выходу, и среди них я невольно залюбовался Блоком. Сюртук ловко
сидел на его
фигуре, и его свежее лицо показалось мне знакомым: где это я его видел? Лицо, глаза и рамка курчавых волос, будто с портрета Байрона, пластические движения стройного тела — все вместе напоминало мне кого-то близкого.
Когда я вошел к Орлову с платьем и сапогами, он
сидел на кровати, свесив ноги
на медвежий мех. Вся его
фигура выражала смущение. Меня он не замечал и моим лакейским мнением не интересовался: очевидно, был смущен и конфузился перед самим собой, перед своим «внутренним оком». Одевался, умывался и потом возился он со щетками и гребенками молча и не спеша, как будто давая себе время обдумать свое положение и сообразить, и даже по спине его заметно было, что он смущен и недоволен собой.
Фома молча поклонился ей, не слушая ни ее ответа Маякину, ни того, что говорил ему отец. Барыня пристально смотрела
на него, улыбаясь приветливо. Ее детская
фигура, окутанная в какую-то темную ткань, почти сливалась с малиновой материей кресла, отчего волнистые золотые волосы и бледное лицо точно светились
на темном фоне.
Сидя там, в углу, под зелеными листьями, она была похожа и
на цветок и
на икону.
С половины реки серая
фигура обозначилась яснее: теперь и близорукому было видно, что это
сидел человек, а
на коленях его лежала книга, которую он читал с таким вниманием, что не слыхал, как поднявшаяся при приближении дощаника цапля пролетела почти над самою его головою.
В саду, между тем, по распоряжению барона, засветили цветные фонари, и все кустики и деревца приняли какой-то фантастический вид: посреди их гуляли как бы тоже фантастические
фигуры людей.
На скамейку, расположенную у того окна, у которого
сидел князь, пришли я сели Миклаков и Елена. Князя они совершенно не могли видеть.
Прочитав его, он несколько изменился в лице и вначале, кажется, хотел было идти к княгине, показать ей это письмо и попросить у нее объяснения ему; но потом он удержался от этого и остался
на том же месте,
на котором
сидел: вся
фигура его приняла какое-то мрачное выражение.
На этот раз, по вздохам и возне Тита, я понял, что он сильно озабочен. Я не видел его лица, и только его тощая, длинная
фигура выделялась белесоватым пятном. Натянув сапоги, он вздохнул и с минуту
сидел неподвижно. Потом опять вздохнул и закурил папиросу. Казалось, самый огонек, вспыхивавший в темноте, когда Тит затягивался, выражал тревогу и растерянность.
Я не пошел несколько дней. Перед вечером, когда я опять
сидел в беседке платформы, пассажирский поезд, шедший из Москвы, стал замедлять ход. Опять замелькали освещенные окна, послышалось жужжание замкнутой вагонной жизни. Но когда поезд тронулся,
на платформе осталась одинокая женская
фигура…
Снилась мне золотая Украина, ее реки, глубокие и чистые; седые глинистые берега, покрытые бледно-голубою каймою цветущего льна; лица, лица, ненавистно-милые лица, стоившие стольких слез, стольких терзающих скорбей и гнетущего горя, и вдруг все это тряслось, редело, заменялось темным бором, в котором лохматою ведьмою носилась метель и с диким визгом обсыпала тонкими, иглистыми снежинками лукавую
фигуру лешего, а сам леший
сидел где-то под сосною и, не обращая ни
на что внимания, подковыривал пенькою старый лыковый лапоть.
Прежде всего мне бросилась в глаза длинная
фигура Никиты Зайца, растянутая по траве; руки были скручены назади,
на лице виднелись следы свежей крови. Около него
сидели два мужика: один с черной окладистой бородой, другой — лысый; они тоже были связаны по рукам и все порывались освободиться. Около Никиты, припав головой к плечу сына, тихо рыдала Зайчиха.
Я оглянулся и увидел Бессонова. Он
сидел за мраморным столиком,
на котором стояла бутылка вина, рюмки и еще что-то такое. Низко нагнувшись, с блестящими глазами, он оживленно шептал что-то сидевшей за тем же столом женщине в черном шелковом платье, лица которой нам не было видно. Я заметил только ее стройную
фигуру, тонкие руки и шею и черные волосы, гладко зачесанные с затылка вверх.