Неточные совпадения
Панталеоне тотчас принял недовольный вид, нахмурился, взъерошил волосы и объявил, что он уже давно все это бросил, хотя действительно мог в молодости постоять за себя, — да и вообще принадлежал к той
великой эпохе, когда существовали настоящие, классические певцы — не чета теперешним пискунам! — и настоящая школа пения; что ему, Панталеоне Чиппатола из Варезе, поднесли однажды в Модене лавровый венок и даже по этому случаю выпустили в театре несколько белых голубей; что, между прочим, один
русский князь Тарбусский — «il principe Tarbusski», — с которым он был в самых дружеских отношениях, постоянно за ужином звал его в Россию, обещал ему горы золота, горы!.. но что он не хотел расстаться с Италией, с страною Данта — il paese del Dante!
— Бьем тебе челом ото всего православного мира, — сказал Годунов с низким поклоном, — а в твоем лице и Ермаку Тимофеевичу, ото всех
князей и бояр, ото всех торговых людей, ото всего люда
русского! Приими ото всей земли
великое челобитие, что сослужили вы ей службу
великую!
И, на волнах витязя лелея.
Рек Донец: «
Велик ты, Игорь-князь!
Русским землям ты принес веселье,
Из неволи к дому возвратясь». —
«О река! — ответил
князь, — немало
И тебе величья! В час ночной
Ты на волнах Игоря качала,
Берег свой серебряный устлала
Для него зеленою травой.
И, когда дремал он под листвою,
Где царила сумрачная мгла,
Страж ему был гоголь над водою.
Чайка
князя в небе стерегла.
То были настоящие, не татаро-грузинские, а чистокровные
князья, Рюриковичи; имя их часто встречается в наших летописях при первых московских
великих князьях,
русской земли собирателях; они владели обширными вотчинами и многими поместьями, неоднократно были жалованы за"работы и кровь и увечья", заседали в думе боярской, один из них даже писался с"вичем"; но попали в опалу по вражьему наговору в"ведунстве и кореньях"; их разорили"странно и всеконечно", отобрали у них честь, сослали их в места заглазные; рухнули Осинины и уже не справились, не вошли снова в силу; опалу с них сняли со временем и даже"московский дворишко"и"рухлядишку"возвратили, но ничто не помогло.
— Но у царя нашего есть верные слуги, они стерегут его силу и славу, как псы неподкупные, и вот они основали общество для борьбы против подлых затей революционеров, против конституций и всякой мерзости, пагубной нам, истинно
русским людям. В общество это входят графы и
князья, знаменитые заслугами царю и России, губернаторы, покорные воле царёвой и заветам святой старины, и даже, может быть, сами
великие…
А шутки в сторону, — продолжала она как бы более серьезным тоном, — скажите мне, был ли из
русских князей хоть один настоящим образом
великий человек,
великий полководец,
великий поэт, ученый,
великий критик, публицист?..
Хотя я видел Щепкина на сцене в первый раз, но по общему отзыву знал, что это артист первоклассный, и потому я заметил Писареву, что немного странно играть такую ничтожную роль такому славному актеру, как Щепкин; но Писарев с улыбкою мне сказал, что
князь Шаховской всем пользуется для придачи блеска и успеха своим пиесам и что Щепкин, впрочем, очень рад был исполнить желание и удовлетворить маленькой слабости сочинителя,
великие заслуги которого
русскому театру он вполне признает и уважает.
Притом это довольство было наше, настоящее исконное
русское довольство, как, быть может, жили богатые мужики еще при Аскольде и Дире, при Гостомысле, за
великими московскими
князьями: количество потребностей оставалось то же самое, как ими владел и самый бедный мужик, вся разница была в качестве их удовлетворения.
Мирясь с Давидовичами,
великий князь посылает за советом к брату,
князю смоленскому, и тот отвечает — по летописи: «Брат, ты меня старше, то как хочешь, так и делай; если же ты удостоиваешь спрашивать моего совета, то я бы так думал: ради
русских земель и ради христиан мир лучше…», и пр.
И вот иерей Софроний пишет, как Мамай попущением божиим, от научения диавола, идет казнити улус свой,
Русскую землю; как
великий князь Димитрий прежде всего обращается за советом к митрополиту Киприану; как тот советует «утолить Мамая четверицею (т. е. дать ему вчетверо больше того, что прежде давалось), дабы не разрушил христовой веры»; как Димитрий получает благословение двух воинов-монахов от св.
Олег, следуя за течением Днепра, возлюбил красные берега его и в благословенной стране Киевской основал столицу своего обширного государства; но
Великий Новгород был всегда десницею
князей великих, когда они славили делами имя
русское. Олег под щитом новогородцев прибил щит свой к вратам цареградским. Святослав с дружиною новогородскою рассеял, как прах, воинство Цимисхия, и внук Ольгин вашими предками был прозван Владетелем мира.
Имя Владимира священно в Новегороде; священна и любезна память Ярослава, ибо он первый из
князей русских утвердил законы и вольность
великого града.
О, какова ненависть таких людей! Нет ей пределов. В прежние времена расправа с врачами в подобных случаях была короткая. «Врач некий, немчин Антон, — рассказывают
русские летописи, — врачева
князя Каракуча, да умори его смертным зелием за посмех.
Князь же
великий Iоанн III выдал его сыну Каракучеву, он же мучив его, хоте на окуп дати.
Князь же
великий не повеле, но повеле его убити; они сведше его на Москву-реку под мост зимою, и зарезали ножом, яко овцу».
Издревле та сторона была крыта лесами дремучими, сидели в них мордва, черемиса, булгары, буртасы и другие язы́ки чужеродные; лет за пятьсот и поболе того
русские люди стали селиться в той стороне. Константин Васильевич,
великий князь Суздальский, в половине XIV века перенес свой стол из Суздаля в Нижний Новгород, назвал из чужих княжений
русских людей и расселил их по Волге, по Оке и по Кудьме. Так летопись говорит, а народные преданья вот что сказывают...
— Да, мне говорил это в детстве моем
князь Гали, говорили и другие, но никто не побуждал меня выдавать себя за
русскую великую княжну, и я никогда, ни одного раза не утверждала, что я дочь императрицы.
Всем памятно было объявление в 1742 году наследником
русского престола
великого князя Петра Феодоровича, которого, до самой смерти Елизаветы, во всех церквах ежедневно поминали на ектениях как ее наследника.
Когда собрались в путь и корабль был уже готов к отплытию,
князь Радзивил поручил мне проводить на него «иностранную даму», сказав, что это
русская «
великая княжна», рожденная покойною императрицей Елизаветою Петровною от тайного, но законного брака.
Он пришел в восхищение, когда
князь Лимбург, поверяя ему планы мнимой наследницы
русского престола, уверял его, что как скоро она наденет на голову корону деда своего Петра
Великого, то немедленно приступит к политике прусского короля, перед которым благоговеет, что она теперь же, посредством сношений с Пугачевым, постарается способствовать расширению владений Фридриха II на востоке, для чего отклонит вмешательство Австрии турецкими делами, а внимание России — войной с шведским королем, который таким образом будет помогать и ей, и Пугачеву.
Эта теория противоречит, конечно, тому факту, что
русский народ создал величайшее в мире государство, и означала разрыв с традициями не только Петра, но и
великих князей московских.
Он соединял в себе черты Чернышевского, Нечаева, Ткачева, Желябова с чертами
великих князей московских, Петра
Великого и
русских государственных деятелей деспотического типа.
— Даю тебе клятву, — перебил его
великий князь, — ни одна кровинка не скатится на родную землю твою, если они не будут упорствовать… И даже тогда я постараюсь сберечь ее от погибели — ведь она
русская, моя…
С ним произошло то, что
русский народ так метко определяет пословицей «у страха глаза
велики», ему не приходила на ум возможность не подчиниться беспрекословному, окончательному, бесповоротному решению
князя Сергея Сергеевича.
Теперь дело было сделано: от Орды Русь была свободна. Народ
русский, единый по крови, по вере и языку, имел вместо многих
князей одного государя. Удачи победы и
великий ум Иоанна III еще более возвысили мнение
русских о самих себе и о величии своего государя.
— Да, — сказал художник-розмысл, — qui va piano, va sano [Тише едешь — дальше будешь (ит.).] — эту родную пословицу перевел я когда-то
великому князю на
русский лад. Иоанн много утешался ею, и немудрено: она вывод из всех его подвигов. И потому хочу я выбрать ее девизом для медали
великого устроителя Руси.
Купцы эти были не простого рода. Они происходили от знатного мурзы Золотой Орды, принявшего святое крещение и названного Спиридоном, по преданию научившего
русских людей употреблению счетов. Попавши в одной из битв с татарами в плен, он был измучен своими озлобленными единоверцами — они его «застрогали» до смерти. Поэтому его сын назван «Строгановым», внук же способствовал освобождению
великого князя Василия Темного, бывшего в плену в казанских улусах.
Так говорил в то время народ
русский, недовольный нововведениями и сближением с иностранцами, но говорил там, где знал, что речи его не дойдут до
великого князя, который не любил, чтобы ему поперечили или осуждали его дела.
Пост этот был занят ротою Преображенского полка под командою Граве.
Великий князь объявил солдатам и офицерам этой роты, что император Александр скончался в Таганроге, и что теперь обязанность каждого — присягнуть новому императору Константину Павловичу, законному наследнику
русского престола.
Явное презрение ко всему
русскому, пренебрежение всеми обрядами православной церкви, страсть ко всему немецкому уже давно отдалили старшего Разумовского от
великого князя.
Сам
великий князь одобрял подобные союзы
русских с иноземцами и дарил новобрачных поместьями.
Когда в следующем 1796 году
великий князь Павел Петрович, сделавшись уже императором, подарил возведенному им в баронское, а затем графское достоинство и осыпанному другими милостями Аракчееву село Грузино с 2500 душами крестьян, Алексей Андреевич переехал туда на жительство вместе с Настасьей Федоровной и последняя сделалась в нем полновластной хозяйкой, пользуясь неограниченным доверием имевшего мало свободного времени, вследствие порученных ему государственных дел, всесильного графа, правой руки молодого государя, занятого в то время коренными и быстрыми преобразованиями в
русской армии.
Хорошо, думал я, умру — так он будет богат, в милости у царей
русских; но какими глазами, каким сердцем станут смотреть на иноверца, на басурмана, при дворе будущего
великого князя бояре, духовные, народ?
Там народы и государи их сосредоточивают свои силы: то же делает и
великий князь русский, соединяя воедино уделы.
Вспала
князю на ум охота,
А знаменье заступило ему желание
Отведать Дона
великого.
«Хочу, — он рек, — преломить копье
На конце поля половецкого с вами, люди
русские!
Хочу положить свою голову
Или выпить шеломом из Дона».
Надо сказать, что Мамон был особенно нелюбим народом за то, что, во время нашествия ордынского хана Махмета на
русскую землю, склонял
великого князя на робкие меры и во всякое время шептал ему обо всем, что делалось в семейной жизни и на миру.
Вследствие несварения желудка своего от язей и пива с багульником прелат заключил, что монастырь крайне беден, а вследствие банных эволюций, напугавших его, приписал в донесении своем святейшему отцу следующее восклицание: «
Великий Боже! уж сие-то монастырское правило слишком жестоко и неслыханно между людьми!» Из этой исторической драгоценности наш пастор выводил свое заключение, что лифляндские природные жители переняли обыкновение париться в банях от
русских, во времена владычества
великих князей над Ливониею.
— Где немчин? — кричат голоса нечистым
русским языком. —
Великий князь выдал нам его голову. Подавайте немчина.
Русские поле
великое червлеными щитами прегородили,
Ища себе чести, а
князю славы.
Он представлял
князя киевского Владимира
Великого, приветствовал государыню, как свою наследницу, пригласил ее в город и поручил ей весь
русский народ.
— Даю тебе клятву, — перебил его
великий князь, — ни одна кровинка не скатится на родную землю твою, если они не будут упорствовать… И долго тогда я постараюсь сберечь ее от погибели — ведь она
русская, моя…
— Цесаревич,
великий князь Константин Павлович, мягок и добр по натуре, вспыльчив, но быстро отходчив, — говорил граф Аракчеев, — он сам всегда сознавался, что не создан для верховной власти, для тяжелой и ответственной службы
русского государя, и это главная причина его отречения.
Вскоре от
великого князя Иоанна была получена грамота, в которой он уговаривал мятежников смириться. Митрополит в приписи увещевал их на то же самое и, соболезнуя о народе
русском, писал, что вдаются они в ересь нечестивую, как в сети дьявола.
Все это в довольно непривлекательном свете выставляло перед ним его будущих подданных, и
великому князю невольно вспоминались слова и речи его воспитателя, графа Панина, поклонника всего прусского, старавшегося унизить
русских людей перед их будущим государем, любившего «морализировать» о их непостоянстве и легкомыслии и внушавшего своему воспитаннику, что «государю кураж надобен».
Бесясь на неудачу в своих дипломатических попытках, которые обещали ему богатые милости от императора и
великого князя, бесясь на неудачу уронить Антона Эренштейна в мнении
русского властителя, преследуемый фамильным сходством своего названого врага с баронессою, Поппель проклинал себя и свою судьбу.
Выпросив для себя Ордынское подворье и, таким образом, выгнав их из Кремля, Софья навела
великого князя на мысль, что они сделались недаром уступчивы и что так же легко будет выгнать их из
русской земли.
— Отец архимандрит, вы, также и маленькое общество наше, — сказала государыня, обратясь к генералу Траутфеттеру и жене его, — оставьте нас с
князем одних. — Потом, обратясь к
великим княжнам и показав им на схимника, присовокупила с особенным чувством: — Анна! Елисавета! вглядитесь хорошенько в черты этого человека; удержите образ его в вашей памяти; пускай благодарность врежет его в сердцах ваших! Это благодетель
русский и, может быть, первый благодетель вашей матери.
Вскоре по возвращении его в Падуу, Фиоравенти получил письмо из Московии с послом
русским, бывшим в Венеции. Письмо это было от его брата, Рудольфа Альберти, прозванного Аристотелем, знаменитого зодчего, который находился с некоторого времени при дворе московитского
великого князя Иоанна III Васильевича. Художник просил доставить врача в Москву, где ожидали его почести, богатство и слава.
Такого страха, прежде всего, он не мог ощущать, так как хорошо сам знал себе цену как государственного деятеля, знал расположение к себе обоих
великих князей Константина и Николая Павловичей — наследников
русского престола, опустевшего за смертью Благословенного, и следовательно за положение свое у кормила власти не мог опасаться ни минуты.
— Эренштейн? Да знает ли он, в чью епанчу нарядился!.. Во всей империи и, думаю, во всем мире есть один только барон Эренштейн; он находится при моем императоре Фридерике III, владеет
великими землями и богаче многих удельных
князей русских. Детей он не имеет, и я, рыцарь Поппель, как вы меня видите, удостоен им и императором в наследники знаменитого имени и состояния барона Эренштейна.
К
великому князю Николаю Павловичу граф Алексей Андреевич относился с восторженным благоговением. Он казался ему идеалом
русского самодержца. Хладнокровный, настойчивый, прямой в своих действиях, неуклонный в достижении своей цели — все эти качества
великого князя приводили в восторг Алексея Андреевича.
Первым учителем
великого князя Павла Петровича был Федор Дмитриевич Бехтерев, преподававший ему
русскую грамоту и арифметику по довольно своеобразной методе, посредством деревянных и оловянных куколок, изображавших солдат разных родов оружия.