Неточные совпадения
Простаков. Странное дело, братец, как
родня на
родню походить может. Митрофанушка наш весь в
дядю. И он до свиней сызмала такой же охотник, как и ты. Как был еще трех лет, так, бывало, увидя свинку, задрожит от радости.
Место это он получил чрез мужа сестры Анны, Алексея Александровича Каренина, занимавшего одно из важнейших мест в министерстве, к которому принадлежало присутствие; но если бы Каренин не назначил своего шурина на это место, то чрез сотню других лиц, братьев, сестер,
родных, двоюродных,
дядей, теток, Стива Облонский получил бы это место или другое подобное, тысяч в шесть жалованья, которые ему были нужны, так как дела его, несмотря на достаточное состояние жены, были расстроены.
— Мне тюремный священник посоветовал. Я, будучи арестантом, прислуживал ему в тюремной церкви, понравился, он и говорит: «Если — оправдают, иди в монахи». Оправдали. Он и схлопотал. Игумен —
дядя родной ему. Пьяный человек, а — справедливый. Светские книги любил читать — Шехерезады сказки, «Приключения Жиль Блаза», «Декамерон». Я у него семнадцать месяцев келейником был.
Проходит еще три дня; сестрица продолжает «блажить», но так как матушка решилась молчать, то в доме царствует относительная тишина. На четвертый день утром она едет проститься с дедушкой и с
дядей и объясняет им причину своего внезапного отъезда.
Родные одобряют ее. Возвратившись, она перед обедом заходит к отцу и объявляет, что завтра с утра уезжает в Малиновец с дочерью, а за ним и за прочими вышлет лошадей через неделю.
Петр Иванович Адуев,
дядя нашего героя, так же как и этот, двадцати лет был отправлен в Петербург старшим своим братом, отцом Александра, и жил там безвыездно семнадцать лет. Он не переписывался с
родными после смерти брата, и Анна Павловна ничего не знала о нем с тех пор, как он продал свое небольшое имение, бывшее недалеко от ее деревни.
Собака и та бережет своих щенят, а тут
дядя извел
родного племянника!
— Да, вот как мы
родня, — продолжала она, — князь Иван Иваныч мне
дядя родной и вашей матери был
дядя. Стало быть, двоюродные мы были с вашей maman, нет, троюродные, да, так. Ну, а скажите: вы были, мой друг, у кнезь Ивана?
Ченцов же, по большей части сердя
дядю без всякой надобности разными циническими выходками, вдруг иногда обращался к нему как бы к
родной матери своей, с полной откровенностью и даже любовью.
— А покушать? отобедать-то на дорожку? Неужто ж ты думала, что
дядя так тебя и отпустит! И ни-ни! и не думай! Этого и в заводе в Головлеве не бывало! Да маменька-покойница на глаза бы меня к себе не пустила, если б знала, что я
родную племяннушку без хлеба-соли в дорогу отпустил! И не думай этого! и не воображай!
— Хорошо,
дядя, — сказала она, — я подумаю. Я сама понимаю, что жить одной, вдали от
родных, не совсем удобно… Но, во всяком случае, теперь я решиться ни на что не могу. Надо подумать.
В детстве моем, когда я осиротел и остался один на свете,
дядя заменил мне собою отца, воспитывал меня на свой счет и, словом, сделал для меня то, что не всегда сделает и
родной отец.
Наконец мы расстались. Я обнял и благословил
дядю. «Завтра, завтра, — повторял он, — все решится, — прежде чем ты встанешь, решится. Пойду к Фоме и поступлю с ним по-рыцарски, открою ему все, как
родному брату, все изгибы сердца, всю внутренность. Прощай, Сережа. Ложись, ты устал; а я уж, верно, во всю ночь глаз не сомкну».
— Прямо из города, благодетель! прямо оттуда, отец
родной! все расскажу, только позвольте сначала честь заявить, — проговорил вошедший старичок и направился прямо к генеральше, но остановился на полдороге и снова обратился к
дяде...
С негодованием рассказал он мне про Фому Фомича и тут же сообщил мне одно обстоятельство, о котором я до сих пор еще не имел никакого понятия, именно, что Фома Фомич и генеральша задумали и положили женить
дядю на одной престранной девице, перезрелой и почти совсем полоумной, с какой-то необыкновенной биографией и чуть ли не с полумиллионом приданого; что генеральша уже успела уверить эту девицу, что они между собою
родня, и вследствие того переманить к себе в дом; что
дядя, конечно, в отчаянии, но, кажется, кончится тем, что непременно женится на полумиллионе приданого; что, наконец, обе умные головы, генеральша и Фома Фомич, воздвигли страшное гонение на бедную, беззащитную гувернантку детей
дяди, всеми силами выживают ее из дома, вероятно, боясь, чтоб полковник в нее не влюбился, а может, и оттого, что он уже и успел в нее влюбиться.
Один старик
дядя, всем на свете недовольный, был и этим недоволен, и в то время, как Бельтова была вне себя от радости,
дядя (один из всех
родных ее мужа, принимавший ее) говорил: «Ох, Софья, Софья!
У ее покойного мужа жил в Москве
дядя, оригинал большой руки, ненавидимый всей
роднею, капризный холостяк, преумный, препраздный и, в самом деле, пренесносный своей своеобычностью.
— Да, — продолжал спокойно прохожий, — я приписан в Запорожской Сечи к Незамановскому куреню и без хвастовства скажу, не из последних казаков. Мой
родной брат — куренной атаман, а
дядя был кошевым.
— Батюшка, Глеб Савиныч! — воскликнул
дядя Аким, приподнимаясь с места. — Выслушай только, что я скажу тебе… Веришь ты в бога… Вот перед образом зарок дам, — примолвил он, быстро поворачиваясь к красному углу и принимаясь креститься, — вот накажи меня господь всякими болестями, разрази меня на месте, отсохни мои руки и ноги, коли в чем тебя ослушаюсь! Что велишь — сработаю, куда пошлешь — схожу; слова супротивного не услышишь! Будь отцом
родным, заставь за себя вечно бога молить!..
— Полно печалиться, — продолжал Глеб, — немолода ты: скоро свидимся!.. Смотри же, поминай меня… не красна была твоя жизнь… Ну, что делать!.. А ты все добром помяни меня!.. Смотри же, Гриша, береги ее: недолго ей пожить с вами… не красна ее была жизнь! Береги ее. И ты, сноха, не оставляй старуху, почитай ее, как мать
родную… И тебя под старость не оставят дети твои…
Дядя!..
Через год на той же ярмарке он пел Всеслава в «Аскольдовой могиле», к великому огорчению своих
родных, примирившихся с совершившимся фактом только после того, как он познакомил своего
дядю с блестящим князем Имеретинским за обедом в придворном дощатом здании, выстроенном дворцовым ведомством специально для своего представителя, приехавшего покупать лошадей для царских конюшен.
— Будет! Взял я грехов на себя довольно. За Волгой есть у меня
дядя, древний старик, — вся моя
родня на земле. Пойду к нему! Он — пчеляк. Молодой был — за фальшивые бумажки судился…
Лебедев. А ничего… Слушают да пьют себе. Раз, впрочем, я его на дуэль вызвал… дядю-то
родного. Из-за Бэкона вышло. Помню, сидел я, дай бог память, вот так, как Матвей, а
дядя с покойным Герасимом Нилычем стояли вот тут, примерно, где Николаша… Ну-с, Герасим Нилыч и задает, братец ты мой, вопрос…
По всему этому, отпуская семью в Европу «к мещанам», он сам стоически держался
родного края, служа обществу. Он был сначала выбран дворянством в посредники полюбовного размежевания и прославился своею полезнейшею деятельностью. Люди, которые испокон века вели между собою мелкие и непримиримые вражды и при прежних посредниках выходили на межи только для того, чтобы посчитаться при сторонних людях, застыдились
дяди и стали смолкать перед его энергическими словами...
Бабушка в этот день была, по-видимому, не в таком покорном настроении духа: она как будто вспомнила что-то неприятное и за обедом, угощая у себя почетного гостя, преимущественно предоставляла занимать его
дяде, князю Якову Львовичу, а сама была молчалива. Но когда архиерей, сопровождаемый громким звоном во все колокола, выехал из
родного села в карете, запряженной шестериком лучших бабушкиных коней, княгиня даже выразила на него
дяде и maman свою «критику».
Да слышь: два брата на двух сестрах женаты, да мальчонке-то солдат и
дядей родным, да чуть ли и тятькой не приходится.
«
Родные: отец,
дядя, — а зачем они мне? Они помочь не могут».
К приезду дедушки в дом съезжались ближайшие
родные: два его племянника Петр и Иван Неофитовичи и
родная племянница Анна Неофитовна. Любовь Неофитовна, по отдаленности места жительства, приезжала только крестить моих братьев и сестер вместе с
дядею Петром Неофитовичем.
Бабушка спросила меня: заезжал ли я на отцову могилу, кого видел из
родных в Орле и что поделывает там
дядя? Я ответил на все ее вопросы и распространился о
дяде, рассказав, как он разбирается со старыми «лыгендами».
Хороните меня тогда здесь на свой счет у Ивана Крестителя, и пусть над моим гробом вспомнят, что твой Мишка своего
дядю родного в своем отечественном городе без родственной услуги оставил и один раз в жизни проводить не пошел…
— Известно, тебе. Кто же еще, кроме тебя, Мишутка? Ну, а если обижаешься, так, пожалуй, назову тебя Михаиле Михайлович: окажи родственную услугу — проводи, сделай милость, на чужой стороне
дядю родного.
Старик, хорошо понимающий своих наследников, прикидывается, что сам хочет жениться на Лизе, и все
родные, смертельно перепуганные, желая удержать богатство
дяди в своей семье, спешат помолвить ее за Любима, о чем прежде не хотели и слышать.
— Знаю,
родной мой, — отвечает, — что ты мне вместо сына, ну только я на себя не надеюсь, чтоб я могла тебе это как надо высловить, потому что глупа я и бесталанна, а вот погоди —
дядя после шабаша придет, он тебе небось все расскажет.
А заботы
родных всё не унимаются: перед самым моим отъездом
дядя пишет, что он намерен завещать свой дом, в переулке близ Арбата, Никите, а отец пишет, что «все наше принадлежит тебе и сыну твоему, первенцу Никите Ивановичу Сипачеву».
Иван Михайлович. Что мы с Марьей Васильевной видели от тебя, кроме презрения? И увенчано все — чем? Побегом и этим письмом. (Вынимает письмо.)Я вам не
родня, не
дядя. Извольте ехать, куда вам угодно, с этим щелкопером.
С ранней молодости ее держали в черном теле: работала она за двоих, а ласки никакой никогда не видала; одевали ее плохо; жалованье она получала самое маленькое;
родни у ней все равно что не было: один какой-то старый ключник, [Ключник — слуга, ведавший в барском доме съестными припасами, кладовой и погребом.] оставленный за негодностью в деревне, доводился ей
дядей да другие
дядья у ней в мужиках состояли, вот и все.
— Подумай-ка, Саша, как люди-то напустятся, —
дядя, жена его злая еще пуще, — все, все
родные!
Тут узнал я, что
дядя его, этот разумный и многоученый муж, ревнитель целости языка и русской самобытности, твердый и смелый обличитель торжествующей новизны и почитатель благочестивой старины, этот открытый враг слепого подражанья иностранному — был совершенное дитя в житейском быту; жил самым невзыскательным гостем в собственном доме, предоставя все управлению жены и не обращая ни малейшего внимания на то, что вокруг него происходило; что он знал только ученый совет в Адмиралтействе да свой кабинет, в котором коптел над словарями разных славянских наречий, над старинными рукописями и церковными книгами, занимаясь корнесловием и сравнительным словопроизводством; что, не имея детей и взяв на воспитание двух
родных племянников, отдал их в полное распоряжение Дарье Алексевне, которая, считая все убеждения супруга патриотическими бреднями, наняла к мальчикам француза-гувернера и поместила его возле самого кабинета своего мужа; что
родные его жены (Хвостовы), часто у ней гостившие, сама Дарья Алексевна и племянники говорили при
дяде всегда по-французски…
Когда
дядя родной, Федя, помер, небось не плакала, а тут из-за черта паршивого, прости Господи!» — «Врешь! врешь! врешь! — орала я, уже встав и, как он, скача.
К
дяде приезжает любовница племянника, — как принимают подобных женщин люди, справедливо негодующие на их разврат и проклинающие вредное их влияние на судьбу своих молодых
родных?
Хозяина моего, Мартынова, не было дома, брата также; брат был у товарищей своих, измайловских же подпрапорщиков Капнистов,
родных племянников Державина, живших в доме у
дяди и коротко познакомивших моего брата с гостеприимным хозяином.
— Пошто не указать — укажем, — сказал
дядя Онуфрий, — только не знаю, как вы с волочками-то сладите. Не пролезть с ними сквозь лесину… Опять же, поди, дорогу-то теперь перемело, на Масленице все ветра дули, деревья-то, чай, обтрясло, снегу навалило… Да постойте, господа честные, вот я молодца одного кликну — он ту дорогу лучше всех знает… Артемушка! — крикнул
дядя Онуфрий из зимницы. — Артем!.. погляди-ко на сани-то: проедут на Ялокшу аль нет, да слезь,
родной, ко мне не на долгое время…
Поромовские — известно: и «Голубчик ты наш!», и «Родной-то ты воскормленник наш!», и «Вот какого Бог привел выкормить!» Тот ему
дядей, другой сватом называется.
— Слава Богу, — сказала Дуня. — Как только вспомню я, что у меня
дядя родной в полону, сердце кровью так и обольется… Поскорее бы уж вынес его Господь… Дарья Сергевна как у вас поживает?
— Поезжай, Дмитрий Петрович, разузнай хоть у старика Самоквасова, у дяденьки его, — говорила она. — Хоша и суды меж ними идут, как же, однако, дяде-то
родному не знать про племянника?..
— Злобность и вражда ближних Господу противны, — учительно сказала Манефа. — Устами царя Давыда он вещает: «Се что добро или что красно, но еже жити братии вкупе». Очень-то
дяде не противься: «Пред лицом седого восстани и почти лицо старче…» Он ведь тебе кровный,
дядя родной. Что-нибудь попусти, в чем-нибудь уступи.
Дядя ей
родной, богатый барин, Луповицким прозывается, по этой вере у них, слышь, самым набольшим был, ровно бы архиерей…
— Конечно, не выдадим, — отозвалась Варвара Петровна. — Нечего, в самом деле, тебе, Лукерьюшка, слушать ихние угрозы. Ну еще в самом деле
родной бы
дядя был, а то и сродником-то он тебе не доводится.
Родных у Федора не было — он был дальний. На другой день его похоронили на новом кладбище, за рощей, и Настасья несколько дней рассказывала всем про сон, который она видела, и про то, что она первая хватилась
дяди Федора.
Хрущов. Таким тоном не говорят о
родном отце. Согласен, он тяжелый человек, но если сравнить его с другими, то все эти
дяди Жоржи и Иваны Иванычи не стоят его мизинца.
От отца помнит он, как один из киевских князей Рюриковичей вступил в удельную усобицу с
родным своим
дядей, взял его стол, сжег обитель, церкви, срыл до основания город.