Неточные совпадения
Мы скучно и беспечно
жили до 15-го декабря, как вдруг получены были с почтой известия о близком
разрыве с западными державами.
В статьях этих я
жил вместе с войной и писал в живом трепетании события. И я сохраняю последовательность своих живых реакций. Но сейчас к мыслям моим о судьбе России примешивается много горького пессимизма и острой печали от
разрыва с великим прошлым моей родины.
«Матушка, не плачь, голубушка, — говорит, бывало, — много еще
жить мне, много веселиться с вами, а жизнь-то, жизнь-то веселая, радостная!» — «Ах, милый, ну какое тебе веселье, когда ночь горишь в жару да кашляешь, так что грудь тебе чуть не
разорвет».
Разрыв современного человека со средой, в которой он
живет, вносит страшный сумбур в частное поведение.
По свойственной всем молодым людям житейской смелости, Павел решился навсегда
разорвать с отцом всякую связь и начать
жить своими трудами.
Третий субъект был длинный и сухой господин. Он нисколько не обеспокоился нашим приходом и продолжал лежать. По временам из груди его вырывались стоны, сопровождаемые удушливым кашлем, таким, каким кашляют люди, у которых, что называется, печень
разорвало от злости, а в
жилах течет не кровь, а желчь, смешанная с оцтом.
И зачем я пошел в военную службу, — вместе с тем думал он — и еще перешел в пехоту, чтобы участвовать в кампании; не лучше ли было мне оставаться в уланском полку в городе Т., проводить время с моим другом Наташей….. а теперь вот что!» И он начал считать: раз, два, три, четыре, загадывая, что ежели
разорвет в чет, то он будет
жив, — в нечет, то будет убит.
— Да, да, — тихий! Мы все
живём в тихом бунте против силы, влекущей нас прочь от родного нам, наша болезнь — как это доказано одним великим умом — в
разрыве умственной и духовной сущности России, горе нашей души в том, что она сосуд, наполняемый некой ядовитой влагой, и влага эта разъедает его! О, несчастная Русь!
— Что я не русский, что мне не суждено
жить в России, что тебе придется
разорвать все твои связи с отечеством, с родными?
— Довольно сплетен. Все это вранье. Никто Скобелева не отравлял. Был пьян и кончил
разрывом сердца. Просто перегнал. Это может быть и со мной и с вами. Об отраве речи нет, сердце настолько изношено, что удивительно, как он еще
жил.
— У меня такое чувство, как будто жизнь наша уже кончилась, а начинается теперь для нас серая полужизнь. Когда я узнал, что брат Федор безнадежно болен, я заплакал; мы вместе
прожили наше детство и юность, когда-то я любил его всею душой, и вот тебе катастрофа, и мне кажется, что, теряя его, я окончательно
разрываю со своим прошлым. А теперь, когда ты сказала, что нам необходимо переезжать на Пятницкую, в эту тюрьму, то мне стало казаться, что у меня нет уже и будущего.
— Да; только в самом себе… но… все равно… Вы обобрали меня, как птицу из перьев. Я никогда не думала, что я совсем не христианка. Но вы принесли мне пользу, вы смирили меня, вы мне показали, что я
живу и думаю, как все, и ничуть не лучше тех, о ком говорят, будто они меня хуже… Привычки жизни держат в оковах мою «христианку», страшно…
Разорвать их я бессильна… Конец!.. Я должка себя сломать или не уважать себя, как лгунью!
Но, собственно говоря, Елпидифор Мартыныч зашел к князю затем, чтобы разведать у него, за что он с Еленой Николаевной поссорился и куда она от него переехала, о чем убедительнейшим образом просила его Елизавета Петровна, даже не знавшая, где теперь дочь
живет. Вообще этот
разрыв Елены с князем сильно опечалил и встревожил Елизавету Петровну и Елпидифора Мартыныча: он разом разбивал все их надежды и планы.
На другой день Григорий Иваныч призвал меня к себе и сказал холодно и решительно: «что нам уже не следует
жить вместе, что он слагает с себя звание моего наставника и что мы оба должны теперь стараться о том, чтобы моя мать как можно легче перенесла наш
разрыв; что мы должны это сделать, не оскорбляя друг друга».
—
Разрыв!
разрыв там этих покровов… оболочки… Вы знаете… покровов! — заговорил г. Ратч, как только запер дверь. — Такое несчастие! Еще вчера вечером нельзя было ничего заметить, и вдруг: р-р-р-раз! трах! пополам! и конец! Вот уже точно: «Heute roth, morgen todt!» [«Нынче
жив, завтра мертв!» (нем.).] Правда, это должно было ожидать: я это всегда ожидал, мне в Тамбове полковой доктор Галимбовский, Викентий Казимирович… Вы, наверное, слыхали о нем… отличнейший практик, специалист!
Событие это произошло в 1853 г., когда русские отношения к Франции были очень натянуты и в столице сильно уже поговаривали о возможности решительного
разрыва. В это время раз чиновнику С. передают «для исполнения» бумагу о наказании плетьми, через палача, молодого француза N, осужденного к этому за самый гадкий поступок над малолетней девочкой. Я не назову вам этого француза, потому что он
жив и довольно известен; а как его имя берегла от оглашения скромность «пигмея», то и я не великан, чтобы его выдать.
— Дрянь, совсем дрянь! Ничего не поймал. Только сети
разорвал. Плохо, плохо!.. Да, я тебе скажу, и погодка ж была! Кажется, такой ночи и не запомню. Какая там ловля! Слава богу, что
жив домой добрался… Ну, а ты что тут без меня делала?
— Видишь!.. И не будет у нас согласья с Москвой… Не будет!.. Общения не
разорвем, а согласья не будет!.. По-старому останемся, как при бегствующих иереях бывало… Как отцы и деды
жили, так и мы будем
жить… Знать не хотим ваших московских затеек!..
Понравился ей какой-то купчик, познакомилась я с нею тотчас после
разрыва, поговорила с ней, посоветовала читать мистические книги, а теперь,
проживши у них больше двух недель, кажется, совсем ее укрепила.
Зверь не таков. При виде крови глаза его загораются зеленоватым огнем, он радостно
разрывает прекрасное тело своей жертвы, превращает его в кровавое мясо и, грозно мурлыча, пачкает морду кровью. Мы знаем художников, в душе которых
живет этот стихийно-жестокий зверь, радующийся на кровь и смерть. Характернейший среди таких художников — Редиард Киплинг. Но бесконечно чужд им Лев Толстой.
— Ну, да…Странно немножко, это правда…Но мы, во избежание лишних сплетен, уедем друг от друга только тогда, когда наш
разрыв окрасится в казенный сургуч…Я улечу отсюда, когда я буду официально свободна…Впрочем, всё это вам неинтересно…Я так обрадовалась встрече со старым знакомым и…другом, что готова бессовестно выболтать все свои тайны и не тайны…Поговорим о вас лучше…Вы как
живете?
Помилуй и сама посуди:
жили мы все вместе, были друзья-приятели; годы целые прошли как мы иначе и не располагались, что Лариса будет за Подозеровым, и весь город об этом говорил, и вдруг ни с того, ни с сего
разрыв, и какой
разрыв: ни село, ни пало и разошлись.
— Нет, скрыл, и это скверно, знаю! Но тогда-то я догадался, что сердцем моим она уже не владеет, не трогает меня, нет в ней чего-то особенного, — он чуть было не обмолвился: «того, что в вас есть». — Если б не ее ревность и не наш
разрыв, я бы
жил с ней, даже и в законном браке, без высшей душевной связи, и всякому моему хищничеству она стала бы поблажать. Вас она всегда ненавидела, а здесь впервые почуяла, что ей нельзя с вами тягаться.
Умер он в 1919 году в Финляндии. От
разрыва сердца, внезапно. Не на своей даче, а у одного знакомого. Вскоре после этого жена его с семьей уехала за границу. На даче Андреева осталась
жить его старушка-мать, Настасья Николаевна. После смерти сына она слегка помешалась. Каждое утро приходила в огромный натопленный кабинет Леонида Николаевича, разговаривала с ним, читала ему газеты. Однажды ее нашли во флигеле дачи мертвой.
Хотя славянофилы искали органических основ и путей, но они были также раскольниками,
жили в
разрыве с окружающей действительностью.
И человек сознает себя одним во всем мире с теми страшными вопросами, которые
разрывают его душу. А
жить надо.
Лелька вся
жила теперь в процессе новой для нее работы на заводе, в восторге обучения всем деталям работы, в подготовке к занятиям в кружке текущей политики, который она вела в заводском клубе. Далекими становились личные ее страдания от воспоминания о
разрыве с Володькой. Только иногда вдруг остро взмахнет из глубины души воспоминание, обжигающими кругами зачертит по душе — и опять упадет в глубину.
Что касается отношений к Кузьме Терентьеву, то Фимке было надо много силы и воли, чтобы не порвать их совершенно, так как этот внезапный
разрыв мог озлобить Кузьму, и Бог знает на что способны эти тихие, робкие, всецело подчиненные женщине люди, когда предмет их слепого обожания станет потерянным для них навсегда, без возврата к прошлому и без надежды на лучшие дни. Это тем более было опасно, что Кузьма Терентьев
жил тут же, в одном доме с Фимкой.
— Неужели ты без всякого сопротивления подчинишься насилию, позволишь
разорвать священную связь между матерью и ребенком и попрать ногами нашу любовь? Если ты допустишь это сделать, в твоих
жилах нет ни капли моей крови — ты не мой сын.