Неточные совпадения
Он легко поддался надежде, что на этом
берегу все будет объяснено, сглажено;
придут рабочие других районов, царь выйдет
к ним…
По изустным рассказам свидетелей, поразительнее всего казалось переменное возвышение и понижение
берега: он то
приходил вровень с фрегатом, то вдруг возвышался саженей на шесть вверх. Нельзя было решить, стоя на палубе, поднимается ли вода, или опускается самое дно моря? Вращением воды кидало фрегат из стороны в сторону, прижимая на какую-нибудь сажень
к скалистой стене острова, около которого он стоял, и грозя раздробить, как орех, и отбрасывая опять на середину бухты.
В 1521 году Магеллан, первый, с своими кораблями пристал
к юго-восточной части острова Магинданао и подарил Испании новую, цветущую колонию, за что и поставлен ему монумент на
берегу Пассига. Вторая экспедиция приставала
к Магинданао в 1524 году, под начальством Хуана Гарсия Хозе де Лоаиза. Спустя недолго
приходил мореплаватель Виллалобос, который и дал островам название Филиппинских в честь наследника престола, Филиппа II, тогда еще принца астурийского.
Я все время поминал вас, мой задумчивый артист: войдешь, бывало, утром
к вам в мастерскую, откроешь вас где-нибудь за рамками, перед полотном, подкрадешься так, что вы, углубившись в вашу творческую мечту, не заметите, и смотришь, как вы набрасываете очерк, сначала легкий, бледный, туманный; все мешается в одном свете: деревья с водой, земля с небом…
Придешь потом через несколько дней — и эти бледные очерки обратились уже в определительные образы:
берега дышат жизнью, все ярко и ясно…
Но зато мелькают между ними — очень редко, конечно, — и другие — с натяжкой, с насилием языка. Например, моряки пишут: «Такой-то фрегат где-нибудь в бухте стоял «мористо»: это уже не хорошо, но еще хуже выходит «мористее», в сравнительной степени. Не морскому читателю, конечно, в голову не
придет, что «мористо» значит близко, а «мористее» — ближе
к открытому морю, нежели
к берегу.
Не дети ли, когда думали, что им довольно только не хотеть, так их и не тронут, не пойдут
к ним даже и тогда, если они претерпевших кораблекрушение и брошенных на их
берега иностранцев будут сажать в плен, купеческие суда гонять прочь, а военные учтиво просить уйти и не
приходить?
Утром был довольно сильный мороз (–10°С), но с восходом солнца температура стала повышаться и
к часу дня достигла +3°С. Осень на
берегу моря именно тем и отличается, что днем настолько тепло, что смело можно идти в одних рубашках,
к вечеру приходится надевать фуфайки, а ночью — завертываться в меховые одеяла. Поэтому я распорядился всю теплую одежду отправить морем на лодке, а с собой мы несли только запас продовольствия и оружие. Хей-ба-тоу с лодкой должен был
прийти к устью реки Тахобе и там нас ожидать.
Мы шли
берегом моря и разговаривали о том, как могло случиться, что Хей-ба-тоу пропал без вести. Этот вопрос мы поднимали уже сотый раз и всегда
приходили к одному и тому же выводу: надо шить обувь и возвращаться
к староверам на Амагу.
Мы рассчитали, что если пойдем по тропе, то выйдем на реку Найну
к корейцам, и если пойдем прямо, то
придем на
берег моря
к скале Ван-Син-лаза. Путь на Найну нам был совершенно неизвестен, и
к тому же мы совершенно не знали, сколько времени может занять этот переход. До моря же мы рассчитывали дойти если не сегодня, то, во всяком случае, завтра
к полудню.
Пришлось черту заложить красную свитку свою, чуть ли не в треть цены, жиду, шинковавшему тогда на Сорочинской ярмарке; заложил и говорит ему: «Смотри, жид, я
приду к тебе за свиткой ровно через год:
береги ее!» — и пропал, как будто в воду.
В длинные зимние ночи он пишет либеральные повести, но при случае любит дать понять, что он коллежский регистратор и занимает должность Х класса; когда одна баба,
придя к нему по делу, назвала его господином Д., то он обиделся и сердито крикнул ей: «Я тебе не господин Д., а ваше благородие!» По пути
к берегу я расспрашивал его насчет сахалинской жизни, как и что, а он зловеще вздыхал и говорил: «А вот вы увидите!» Солнце стояло уже высоко.
Парень им говорил: — Перестаньте плакать, перестаньте рвать мое сердце. Зовет нас государь на службу. На меня пал жеребей. Воля божия. Кому не умирать, тот жив будет. Авось-либо я с полком
к вам
приду. Авось-либо дослужуся до чина. Не крушися, моя матушка родимая.
Береги для меня Прасковьюшку. — Рекрута сего отдавали из экономического селения.
— Что, мол, пожар, что ли?» В окно так-то смотрим, а он глядел, глядел на нас, да разом как крикнет: «Хозяин, говорит, Естифей Ефимыч потонули!» — «Как потонул? где?» — «
К городничему, говорит, за реку чего-то пошли, сказали, что коли Федосья Ивановна, — это я-то, —
придет, чтоб его в чуланчике подождали, а тут, слышим, кричат на
берегу: „Обломился, обломился, потонул!“ Побегли — ничего уж не видно, только дыра во льду и водой сравнялась, а приступить нельзя, весь лед иструх».
Как только кандидат Юстин Помада
пришел в состояние, в котором был способен сознать, что в самом деле в жизни бывают неожиданные и довольно странные случаи, он отодвинулся от мокрой сваи и хотел идти
к берегу, но жестокая боль в плече и в боку тотчас же остановила его.
В почти совершенно еще темном храме Вихров застал казначея, служившего заутреню, несколько стариков-монахов и старика Захаревского. Вскоре после того
пришла и Юлия. Она стала рядом с отцом и заметно была как бы чем-то недовольна Вихровым. Живин проспал и
пришел уж
к концу заутрени. Когда наши путники, отслушав службу, отправились домой, солнце уже взошло, и мельница со своими амбарами, гатью и
берегами реки, на которых гуляли монастырские коровы и лошади, как бы тонула в тумане росы.
Я говорю это не в смысле разности в языке — для культурного человека это неудобство легко устранимое, — но трудно, почти невыносимо в молчании снедать боль сердца, ту щемящую боль, которая зародилась где-нибудь на
берегах Иловли 2 и по пятам
пришла за вами
к самой подошве Мальберга.
Ба! да ведь я вчера купаться ходил! — восклицает Альфред и
приходит к заключению, что, покуда он был в воде, а белье лежало на
берегу реки, могла пролететь птица небесная и на лету сделать сюрприз.
В продолжение всего месяца он был очень тих, задумчив, старателен, очень молчалив и предмет свой знал прекрасно; но только что получал жалованье, на другой же день являлся в класс развеселый; с учениками шутит, пойдет потом гулять по улице — шляпа набоку, в зубах сигара, попевает, насвистывает, пожалуй, где случай выпадет, готов и драку сочинить;
к женскому полу получает сильное стремление и для этого
придет к реке, станет на
берегу около плотов, на которых прачки моют белье, и любуется…
Хотя по действиям дьякона можно было заключить, что он отнюдь не хотел утопить врача, а только подвергал пытке окунаньем и, барахтаясь с ним, держал полегоньку
к берегу; но три человека, оставшиеся на камне, и стоявшая на противоположном
берегу Фелисата, слыша отчаянные крики лекаря,
пришли в такой неописанный ужас, что подняли крик, который не мог не произвесть повсеместной тревоги.
Если сделать такую прикормку с весны, сейчас как сольет вода, покуда не выросла трава около
берегов и на дне реки, пруда или озера и не развелись водяные насекомые, следственно в самое голодное для рыбы время, то можно так привадить рыбу, что хотя она и высосет прикормку из мешка, но все станет
приходить к нему, особенно если поддерживать эту привычку ежедневным бросаньем прикормки в одно и то же время; разумеется, уже в это время предпочтительно надобно и удить.
— Ну, этот, по крайности, хошь толком сказал, долго думал, да хорошо молвил! — произнес отец, самодовольно поглаживая свою раскидистую бороду. — Ну, бабы, что ж вы стоите? — заключил он, неожиданно поворачиваясь
к снохам и хозяйке. — Думаете, станете так-то ждать на
берегу с утра да до вечера, так они скорее от эвтаго
придут… Делов нет у вас, что ли?
Идти играть в карты было уже поздно, ресторанов в городе не было. Он опять лег и заткнул уши, чтобы не слышать всхлипываний, и вдруг вспомнил, что можно пойти
к Самойленку. Чтобы не проходить мимо Надежды Федоровны, он через окно пробрался в садик, перелез через палисадник и пошел по улице. Было темно. Только что
пришел какой-то пароход, судя по огням — большой пассажирский… Загремела якорная цепь. От
берега по направлению
к пароходу быстро двигался красный огонек: это плыла таможенная лодка.
В это время Дюрок прокричал: «Поворот!» Мы выскочили и перенесли паруса
к левому борту. Так как мы теперь были под
берегом, ветер дул слабее, но все же мы пошли с сильным боковым креном, иногда с всплесками волны на борту. Здесь
пришло мое время держать руль, и Дюрок накинул на мои плечи свой плащ, хотя я совершенно не чувствовал холода. «Так держать», — сказал Дюрок, указывая румб, и я молодцевато ответил: «Есть так держать!»
Мы
пришли в Керчь поздно вечером и принуждены были ночевать под мостками с пароходной пристани на
берег. Нам не мешало спрятаться: мы знали, что из Керчи, незадолго до нашего прихода, был вывезен весь лишний народ — босяки, мы побаивались, что попадём в полицию; а так как Шакро путешествовал с чужим паспортом, то это могло повести
к серьёзным осложнениям в нашей судьбе.
Он не ошибся… Багор зацепил Марью Павловну зарукав ее платья. Кучер ее тотчас подхватил, вытащил из воды… в два сильных толчка лодка очутилась у
берега… Ипатов, Иван Ильич, Владимир Сергеич — все, бросились
к Марье Павловне, подняли ее, понесли на руках домой, тотчас раздели ее, начали ее откачивать, согревать… Но все их усилия, их старания остались тщетными… Марья Павловна не
пришла в себя… Жизнь уже ее покинула.
Анна. Он теперь, того гляди,
придет, коль не обманет. Помни все, что я тебе говорила. Так прямо ему и режь. Об чем ты, дурочка, плачешь? Ведь уж все равно, долго он ходить
к тебе не станет, скорехонько ему надоест, сам он тебя бросит. Тогда хуже заплачешь, да еще слава дурная пойдет. А тебе славу свою надо
беречь, у тебя только ведь и богатства-то. Вон он, кажется, идет. Смотри же, будь поумнее! Богатым девушкам можно быть глупыми, а бедной девушке ума терять нельзя, а то пропадешь. (Уходит).
Изобретательный от природы, он с честью вышел из затруднительного положения, как только «Фитиль на порохе» бросил якорь у
берегов пролива. Каждый полдень, сидя на раскаленном песке дюн, подогреваемый изнутри крепчайшим, как стальной трос, ромом, а снаружи — песком и солнцем, кипятившим мозг наподобие боба в масле нагретыми спиртными парами, Пэд
приходил в неистовое, возбужденное состояние, близкое
к опьянению.
Матушка мало умела писать; лучше всего она внушала: «
Береги жену — время тяготно», а отец с дядею с этих пор пошли жарить про Никиту. Дядя даже
прислал серебряный ковшик, из чего Никиту поить. А отец все будто сны видит, как
к нему в сад вскочил от немецкой коровки русский теленочек, а он его будто поманил: тпрюси-тпрюси, — а теленочек ему детским языком отвечает: «я не тпруси-тпруси, а я Никитушка, свет Иванович по изотчеству, Сипачев по прозванию».
А если Бог отступит от меня
И за гордыню покарать захочет,
Успеха гордым замыслам не даст,
Чтоб я не мнил, что я его избранник, —
Тогда я
к вам
приду, бурлаки-братья,
И с вами запою по Волге песню,
Печальную и длинную затянем,
И зашумят ракитовы кусты,
По
берегам песчаным нагибаясь...
Фроиму
пришла вдруг идея. Он подъехал
к другому гимназисту, и они вдвоем взбежали на
берег. Никто на это не обратил внимания. Через несколько минут они опять спустились рядом на пруд и стали приближаться
к Британу. Британ смотрел в другую сторону, а когда с
берега ему крикнули предостережение, — было уже поздно. Фроим и его сообщник вдруг разбежались в стороны и в руках у каждого оказалось по концу веревки. Веревка подсекла Британа, и он полетел затылком на лед, высоко задрав ноги в больших валенках.
И говорили они, что почли бы за великое Божие благословение, если б из Шáрпана на гонительное время
к ним Казанску владычицу
прислали, пуще бы зеницы стали
беречь ее и жизни скорее лишились, чем на такое многоценное сокровище еретическому глазу на един миг дали взглянуть.
«Как нехорошо это устроено, что не может человек думать о том, о чем он хочет, а
приходят к нему мысли ненужные, глупые и весьма досадные. Прошло четыре года с того вечера, как я сидел с Наташей на
берегу, а я об этом вечере думаю, и мне неприятно, и особенно неприятно оттого, что я вполне явственно вижу красную луну. При чем здесь эта луна? А если бы я стал думать о том, сколько „барин“ получает денег в год, потом в час и минуту, мне стало бы хорошо, и я бы заснул, но я не могу».
Наши туземцы долго ходили по
берегу реки и часто нагибались
к земле. Спустя некоторое время они
пришли на бивак и сообщили, что на Ниме есть удэхейцы и среди них одна женщина. Несмотря на позднее время, они решили итти на розыски своих земляков. Я не стал их задерживать и просил только завтра притти пораньше.
Придя назад
к берегу, Маха положил факел на землю и бросил на него охапку сухих веток. Тотчас вспыхнуло яркое пламя, и тогда все, что было в непосредственной близости, озарилось колеблющимся красным сиянием.
Большие волны с неумолимой настойчивостью одна за другой двигались
к берегу, стройно, бесшумно, словно на приступ, но, достигнув мелководья, вдруг
приходили в ярость, вздымались на дыбы и с ревом обрушивались на намывную полосу прибоя, заливая ее белой пеной.
Через несколько минут из зарослей поднялся человек. Я сразу узнал в нем ороча. Мы стали переговариваться. Выслушав меня, он сказал, что их лодка находится ниже по течению, что он отправится назад
к своему товарищу и вместе с ним
придет к нам на помощь. Ороч скрылся, собака тоже побежала за ним, а мы уселись на
берегу и с нетерпением стали отсчитывать минуты.
Он остался на
берегу Днепра, а я уехал
к Кольбергу. С тех пор я уже не видал старика, он умер — не от грусти, не от печали одиночества, а просто от смерти, и
прислал мне в наследие своих классиков; а я… я вступил в новую жизнь — в новую колею ошибок, которые запишу когда-нибудь; конечно, уже не в эту тетрадь, заключающую дни моего детства и юношества, проведенные между людьми, которым да будет мирный сон и вечная память.
— А вы не намекайте, — говорит невестина мать. — Мы вас по вашим родителям почитаем и на свадьбу пригласили, а вы разные слова… А ежели вы знали, что Егор Федорыч из интереса женится, то что же вы раньше молчали?
Пришли бы да и сказали по-родственному: так и так, мол, на интерес польстился… А тебе, батюшка, грех! — обращается вдруг невестина мать
к жениху, слезливо мигая глазами. — Я ее, может, вскормила, вспоила…
берегла пуще алмаза изумрудного, деточку мою, а ты… ты из интереса…
Ни кучке местных жителей, собравшихся
к прибытию парохода, ни взволнованным происшествием пассажирам отошедших от пристани парохода и баржи не могло
прийти и в голову, что им довелось быть свидетелями кровавого эпилога страшной жизненной драмы, начавшейся много лет тому назад в Москве и что эти два трупа, лежащие рядом под рогожей на печальном, неприютном
берегу сибирской реки, дополнили лишь серию других трупов близких им людей, похороненных в России, по которым победоносно прошел один человек.
— Я выеду вслед за княгиней с тем поездом, который
приходит в Т. утром, сойду на предпоследней станции и проеду на лошадях в пригородный монастырь. Ты велишь разбудить себя у Фальк пораньше и поедешь туда
к обедне. Я буду тебя ждать в маленькой рощице на
берегу озера. Там ты отдашь мне бумагу и ключ. Пузырек же оставишь на столе у постели княгини. Поняла?
Они скоро достигли калитки и вышли на
берег реки. Морозный ветер на открытом пространстве стал резче, но шедшая впереди, одетая налегке Танюша, казалось, не чувствовала его: лицо ее, которое она по временам оборачивала
к Якову Потаповичу, пылало румянцем, глаза блестели какою-то роковою бесповоротною решимостью, которая прозвучала в тоне ее голоса при произнесении непонятных для Якова Потаповича слов: «Все равно не миновать мне
приходить к какому ни на есть концу».
Женщины на этот счет очень проницательны и готовы дать добрый совет: «вы подождите немного и тогда можете в мамки». Это ужасно! Все читают ее позор. Она не хочет идти на старое место, где ее любили и
берегли. Ей совестно добрых людей, которым она заплатила за их добрые чувства
к ней непочтительностью и неблагодарностью. Но, однако, доколе
придет ее час, ей необходимо надо пристроиться — и она ищет средства сделать это как-нибудь иначе.
— Иди же и
береги тех остальных, кто остался; ты мне за них отвечаешь. Завтра я
пришлю к твоему дому отряд биченосцев, чтобы сопровождать вас
к горе Адер. Иди!