Неточные совпадения
Вронский приехал на выборы и потому, что ему было скучно в деревне и нужно было заявить свои
права на
свободу пред Анной, и для того, чтоб отплатить Свияжскому поддержкой на выборах за все его хлопоты для Вронского на земских выборах, и более всего для того, чтобы строго исполнить все обязанности того положения дворянина и землевладельца, которое он себе избрал.
— Вот это всегда так! — перебил его Сергей Иванович. — Мы, Русские, всегда так. Может быть, это и хорошая наша черта — способность видеть свои недостатки, но мы пересаливаем, мы утешаемся иронией, которая у нас всегда готова на языке. Я скажу тебе только, что дай эти же
права, как наши земские учреждения, другому европейскому народу, — Немцы и Англичане выработали бы из них
свободу, а мы вот только смеемся.
— Я только хочу сказать, что те
права, которые меня… мой интерес затрагивают, я буду всегда защищать всеми силами; что когда у нас, у студентов, делали обыск и читали наши письма жандармы, я готов всеми силами защищать эти
права, защищать мои
права образования,
свободы. Я понимаю военную повинность, которая затрагивает судьбу моих детей, братьев и меня самого; я готов обсуждать то, что меня касается; но судить, куда распределить сорок тысяч земских денег, или Алешу-дурачка судить, — я не понимаю и не могу.
В женском вопросе он был на стороне крайних сторонников полной
свободы женщин и в особенности их
права на труд, но жил с женою так, что все любовались их дружною бездетною семейною жизнью, и устроил жизнь своей жены так, что она ничего не делала и не могла делать, кроме общей с мужем заботы, как получше и повеселее провести время.
В одиночестве потом передумывая этот взгляд, который выражал
право на
свободу, она пришла, как и всегда, к одному — к сознанию своего унижения.
Так проповедовал Евгений.
Сквозь слез не видя ничего,
Едва дыша, без возражений,
Татьяна слушала его.
Он подал руку ей. Печально
(Как говорится, машинально)
Татьяна молча оперлась,
Головкой томною склонясь;
Пошли домой вкруг огорода;
Явились вместе, и никто
Не вздумал им пенять на то:
Имеет сельская
свободаСвои счастливые
права,
Как и надменная Москва.
«Нет. Конечно — нет. Но казалось, что она — человек другого мира, обладает чем-то крепким, непоколебимым. А она тоже глубоко заражена критицизмом. Гипертрофия критического отношения к жизни, как у всех. У всех книжников, лишенных чувства веры, не охраняющих ничего, кроме
права на
свободу слова, мысли. Нет, нужны идеи, которые ограничивали бы эту
свободу… эту анархию мышления».
— Нам необходима борьба за
свободу борьбы, за
право отстаивать человеческие
права, — говорит Маракуев: разрубая воздух ребром ладони. — Марксисты утверждают, что крестьянство надобно загнать на фабрики, переварить в фабричном котле…
Зачем ему эти поля, мужики и вообще все то, что возбуждает бесконечные, бесплодные думы, в которых так легко исчезает сознание внутренней
свободы и
права жить по своим законам, теряется ощущение своей самости, оригинальности и думаешь как бы тенями чужих мыслей?
Он все охотнее посещал разные собрания и, воздерживаясь от споров, не вмешиваясь в разногласия, произносил краткие солидные речи, указывая, что, если за каждым человеком признается
право на
свободу мнения, — эта
свобода вменяет каждому ‹в› обязанность уважать мнение противника.
«Вот этот народ заслужил
право на
свободу», — размышлял Самгин и с негодованием вспоминал как о неудавшейся попытке обмануть его о славословиях русскому крестьянину, который не умеет прилично жить на земле, несравнимо более щедрой и ласковой, чем эта хаотическая, бесплодная земля.
— Кровью своей вы купили
право борьбы за
свободу, — диктовал Гапон.
— Не надо сердиться, господа! Народная поговорка «Долой самодержавие!» сегодня сдана в архив, а «Боже, царя храни», по силе
свободы слова, приобрело такое же
право на бытие, как, например, «Во лузях»…
«Заменяют одну систему фраз другой, когда-то уже пытавшейся ограничить
свободу моей мысли. Хотят, чтоб я верил, когда я хочу знать. Хотят отнять у меня
право сомневаться».
Первые годы жизни Клима совпали с годами отчаянной борьбы за
свободу и культуру тех немногих людей, которые мужественно и беззащитно поставили себя «между молотом и наковальней», между правительством бездарного потомка талантливой немецкой принцессы и безграмотным народом, отупевшим в рабстве крепостного
права.
— Да разве это разумно: где же
свобода, где
права? Ведь она мыслящее существо, человек, зачем же навязывать ей свою волю и свое счастье!..
Бабушка сострадательна к ней: от одного этого можно умереть! А бывало, она уважала ее, гордилась ею, признавала за ней
права на
свободу мыслей и действий, давала ей волю, верила ей! И все это пропало! Она обманула ее доверие и не устояла в своей гордости!
— Вы рассудите, бабушка: раз в жизни девушки расцветает весна — и эта весна — любовь. И вдруг не дать
свободы ей расцвесть, заглушить, отнять свежий воздух, оборвать цветы… За что же и по какому
праву вы хотите заставить, например, Марфеньку быть счастливой по вашей мудрости, а не по ее склонности и влечениям?
— Красота, — перебила она, — имеет также
право на уважение и
свободу…
Если вы теперь удержите меня, я буду думать, что мелкая страстишка, самолюбие без
прав, зависть — помешали моему счастью и что вы лгали, когда проповедовали
свободу…
Видишь: ты молода, отсюда никуда носа не показывала, а тебя уже обвеял дух
свободы, у тебя уж явилось сознание своих
прав, здравые идеи.
— Видите свою ошибку, Вера: «с понятиями о любви», говорите вы, а дело в том, что любовь не понятие, а влечение, потребность, оттого она большею частию и слепа. Но я привязан к вам не слепо. Ваша красота, и довольно редкая — в этом Райский
прав — да ум, да
свобода понятий — и держат меня в плену долее, нежели со всякой другой!
Эта основная истина о
свободе находила свое отражение в учении об естественном
праве, о
правах человека, не зависящих от государства, о
свободе не только как
свободе в обществе, но и
свободе от общества, безграничного в своих притязаниях.
Духовно-религиозную почву имела не демократия, а декларация
прав человека и гражданина, которая родилась из утверждения религиозной
свободы совести в общинах реформации.
Либералы обыкновенно понимают
свободу, как
право, а не обязанность, и
свобода для них означает легкость и отсутствие стеснений.
В демократиях капиталистических деньги и подкупленная печать могут править обществом и лишать реальной
свободы, между тем как декларация
прав человека и гражданина имела религиозные истоки, она родилась в утверждении
свободы совести реформацией.
Русская народная жизнь с ее мистическими сектами, и русская литература, и русская мысль, и жуткая судьба русских писателей, и судьба русской интеллигенции, оторвавшейся от почвы и в то же время столь характерно национальной, все, все дает нам
право утверждать тот тезис, что Россия — страна бесконечной
свободы и духовных далей, страна странников, скитальцев и искателей, страна мятежная и жуткая в своей стихийности, в своем народном дионисизме, не желающем знать формы.
Свобода есть не
право, а обязанность.
И есть
свобода, от которой человек не имеет
права отказываться, если хочет сохранить достоинство человека, — такова
свобода совести,
свобода духа.
Свобода основана не на природе (естественное
право), а на духе.
В противном случае, если не докажет отец, — конец тотчас же этой семье: он не отец ему, а сын получает
свободу и
право впредь считать отца своего за чужого себе и даже врагом своим.
«Имеешь ли ты
право возвестить нам хоть одну из тайн того мира, из которого ты пришел? — спрашивает его мой старик и сам отвечает ему за него, — нет, не имеешь, чтобы не прибавлять к тому, что уже было прежде сказано, и чтобы не отнять у людей
свободы, за которую ты так стоял, когда был на земле.
«Когда мужчина признает равноправность женщины с собою, он отказывается от взгляда на нее, как на свою принадлежность. Тогда она любит его, как он любит ее, только потому, что хочет любить, если же она не хочет, он не имеет никаких
прав над нею, как и она над ним. Поэтому во мне
свобода.
Хороший секрет, славно им пользоваться, и не мудрено, только надобно иметь для этого чистое сердце и честную душу, да нынешнее понятие о
правах человека, уважение к
свободе того, с кем живешь.
Много издевались над
свободой женщины, над признанием
прав плоти, придавая словам этим смысл грязный и пошлый; наше монашески развратное воображение боится плоти, боится женщины.
А какие оригиналы были в их числе и какие чудеса — от Федора Ивановича Чумакова, подгонявшего формулы к тем, которые были в курсе Пуансо, с совершеннейшей
свободой помещичьего
права, прибавляя, убавляя буквы, принимая квадраты за корни и х за известное, до Гавриила Мягкова, читавшего самую жесткую науку в мире — тактику.
Везде, где есть меньшинство, предварившее понимание масс и желающее осуществить ими понятую идею, если нет ни
свободы речи, ни
права собрания, — будут составляться тайные общества.
Нельзя отказаться от любви, от
права и
свободы любви во имя долга, закона, во имя мнения общества и его норм, но можно отказаться во имя жалости и
свободы.
Чернышевский свято
прав и человечен в своей проповеди
свободы человеческих чувств и в своей борьбе против власти ревности в человеческих отношениях.
Я почувствовал, что эмиграция
правого уклона терпеть не может
свободы и ненавидит большевиков совсем не за то, что они истребили
свободу.
Но это лишь до того времени, пока я не встречался с насильниками и не задевалась моя тема о
свободе, о личном достоинстве, о
правах творчества.
Очень оригинально у Достоевского, что
свобода для него не
право человека, а обязанность, долг;
свобода не легкость, а тяжесть.
Если общество есть дух, то утверждается высшая ценность человека,
права человека,
свобода, равенство и братство.
Он проповедовал
свободу личности и ее
право на полноту жизни, он требовал, чтобы личность возвысилась над социальной средой, над традициями прошлого.
Русская «действительность», окружавшая идеалистов 30-х и 40-х годов, была ужасна, это была империя Николая I, крепостное
право, отсутствие
свободы, невежество.
И мы желаем этого, конечно, но если все, связанные с этой
свободой,
права должны только протянуть для нас роль яркого ароматного цветка, — мы не хотим этих
прав и этой
свободы!
Более
прав Достоевский, изображая антихристово начало прежде всего враждебным
свободе и презирающим человека.
Правые православные круги, почитавшие себя наиболее ортодоксальными, утверждали даже, что соборность есть выдумка Хомякова, что православная
свобода у Хомякова несет на себе печать учения Канта и немецкого идеализма об автономии.
Пушкин утверждал творчество человека,
свободу творчества, в то время как на другом полюсе в
праве творчества усомнятся Гоголь, Л. Толстой и другие.
Отречение от разума мира сего — безумие в Боге есть высший подвиг
свободы, а не рабство и мракобесие: отречением от малого разума, преодолением ограниченности логики обретается разум большой, входит в свои
права Логос.