Василий Фадеев, узнав, что Патап Максимыч был у городничего и виделся с городским головой и со стряпчим,
почуял недоброе, и хоть больно ему не хотелось переписывать рабочих, но, делать нечего, присел за работу и, боясь чиновных людей, писал верно, без подделок и подлогов. Утром работники собрались на широкой луговине, где летом пеньковую пряжу сучáт. Вышел к ним Патап Максимыч с листом бумаги; за ним смиренным, неровным шагом выступал Василий Фадеев, сзади шли трое сторонних мещан.
— Да что это?.. Мать Пресвятая Богородица!.. Угодники преподобные!.. — засуетилась Аксинья Захаровна,
чуя недоброе в смутных речах дочери. — Параша, Евпраксеюшка, — ступайте в боковушу, укладывайте тот чемодан… Да ступайте же, Христа ради!.. Увальни!.. Что ты, Настенька?.. Что это?.. Ах ты, Господи, батюшка!.. Про что знает Фленушка?.. Скажи матери-то, девонька!.. Материна любовь все покроет… Ох, да скажи же, Настенька… Говори, голубка, говори, не мучь ты меня!.. — со слезами молила Аксинья Захаровна.
Неточные совпадения
Этот неожиданный приезд Кости Бахарева поразил Привалова; он
почуял сразу что-то
недоброе и тотчас же отправился в «Золотой якорь». Бахарев был дома и встретил друга детства с насмешливой холодностью.
Дед ушел.
Почуяв что-то
недоброе, я спросил бабушку...
Из залы нужно было пройти небольшую приемную, где обыкновенно дожидались просители, и потом уже следовал кабинет. Отворив тяжелую дубовую дверь, Петр Елисеич был неприятно удивлен: Лука Назарыч сидел в кресле у своего письменного стола, а напротив него Палач. Поздоровавшись кивком головы и не подавая руки, старик взглядом указал на стул. Такой прием расхолодил Петра Елисеича сразу, и он
почуял что-то
недоброе.
Дрогнуло сердечко у купецкой дочери, красавицы писаной,
почуяла она нешто
недоброе, обежала она палаты высокие и сады зеленые, звала зычным голосом своего хозяина доброго — нет нигде ни ответа, ни привета и никакого гласа послушания; побежала она на пригорок муравчатый, где рос, красовался ее любимый цветочик аленькой, — и видит она, что лесной зверь, чудо морское лежит на пригорке, обхватив аленькой цветочик своими лапами безобразными.
Порфирий Владимирыч вскинул на нее изумленные глаза, но все-таки воздержался от выговора, словно бы
почуял что-то
недоброе.
Чуяло оно
недоброе с того самого дня, когда ты чуть не силою к нам в хату ворвался.
Феня инстинктивно поднялась с места; она совсем не ожидала такого оборота разговора и
почуяла что-то
недоброе. Гордей Евстратыч тоже поднялся. Лицо у него было бледное, а глаза так и горели.
Нюшино сердце
чуяло что-то
недоброе, и она потихоньку всплакнула в свою подушку.
— Послушай меня, пане! Садись на коня, поезжай к своей пани: у меня сердце
недоброе чует.
Запала ли ему в душу мысль, что он, быть может, вовсе не знает нрава Натальи, что она ему еще более чужда, чем он думал, ревность ли проснулась в нем, смутно ли
почуял он что-то
недоброе… но только он страдал, как ни уговаривал самого себя.
Совсем спокоен человек был, кажись, а все чего-то страшно было; все сердце
недоброе чуяло, вещало…» И точно, вышло
недоброе.
Марфа. Ох,
недоброе чует мое сердце. Чего стоять-то? Не хуже как намедни с дровами ездил. Без малого половину пропил. А все я виновата.
— Ах, Фленушка, Фленушка! Как же я без тебя исстрадалась!.. — с жаром и нежною лаской заговорила Манефа, гладя ее по голове. —
Чуяло мое сердце, что у вас
недоброе что-то идет!.. И когда разгорелся пожар, чего-то, чего я не передумала, глядя на дымные небеса… Радость ты моя!.. Кажется, если б что случилось, дня не пережила бы… Измучилась, исстрадалась я дó смерти.
Недоброе что-то
почуяло любящее ее сердце.
Изумилась Дуня, увидевши, что такая домоседка, как Аграфена Петровна, покинув мужа, детей и хозяйство, приехала к ней в такие дальние, незнакомые места. Ее сердце
почуяло что-то
недоброе — она еще ничего не знала о смертной болезни Марка Данилыча и засыпала Груню расспросами.
— Как будто погоня, — говорят батенька Анютке, — уж больно шибко скачут. В кабаке-то надо было мне молчать, типун мне на язык. Он, дочка,
чует мое сердце, тут что-то
недоброе!
Ираида Яковлевна, со времени смерти мужа, совсем не разговаривала с дочерью, подчас лишь взглядывала на нее с необычайною злобой и с каким-то, почти физическим, отвращением. Эти взгляды очень беспокоили Кудиныча, который один не переставал навещать семейство покойного Иванова. Он
чуял сердцем, что они разразятся чем-нибудь
недобрым.
И, передвигаясь дряхлыми ногами, словно на них были тяжелые гири, провел их дворник к Даше. Лохматая Барбоска злобно лаяла на пришедших, теребила их за фалды кафтанов, точно
чуяла в них
недобрых людей. Дворник сердито закричал на нее и пинком ноги угомонил ее злость.
Сердце-вещун
чуяло что-то
недоброе…
—
Чует мое сердце, Домашенька, что-то
недоброе…
Сердце Гиршфельда сжалось, как бы
чуя что-то
недоброе.