Неточные совпадения
Раскольников взял газету и мельком взглянул на свою статью. Как ни противоречило это его положению и состоянию, но он ощутил то странное и язвительно-сладкое чувство, какое испытывает автор, в первый раз видящий себя напечатанным, к тому же и двадцать три года сказались. Это продолжалось одно мгновение. Прочитав несколько
строк, он нахмурился, и страшная тоска сжала его сердце. Вся его душевная борьба
последних месяцев напомнилась ему разом. С отвращением и досадой отбросил он статью на стол.
Он остановился, подумал, подумал — и зачеркнул
последние две
строки. «Кажется, я грубости начал говорить! — шептал он. — А Тит Никоныч учит делать дамам только одни „приятности“». После посвящения он крупными буквами написал...
Я посмотрел тоже и
последнюю записочку Версилова в семь
строк — отказ от вызова.
Передо мною лежат три-четыре письма, которые я получил от Грановского в
последние годы; какая разъедающая, мертвящая грусть в каждой
строке!
Вот два года, любезнейший и почтенный друг Егор Антонович, что я в
последний раз видел вас, и — увы! — может быть, в
последний раз имею случай сказать вам несколько
строк из здешнего тюремного замка, где мы уже более двадцати дней существуем.
Спасибо тебе, милый друг Тони, за твои
строки: с удовольствием прочел твой рассказ, из которого вижу, что ты проводишь время с пользою и приятностию. Познакомь меня с новым твоим наставником и уверь его, что я сердечно благодарен ему за все попечения об тебе. Ты должен стараться в этот
последний год хорошенько приготовиться к экзамену, чтобы при поступлении в училище получить полные баллы.
Крепко привязанные к молодым дубкам, добрые кони наши терпели страшную пытку от нападения овода, то есть мух, слепней и
строки;
последняя особенно кусается очень больно, потому что выбирает для своего кусанья места на животном, не защищенные волосами.
Он с приятной улыбкой узнаёт, что повесть кончена и что следующий номер книжки, таким образом, обеспечен в главном отделе, и удивляется, как это я мог хоть что-нибудь кончить,и при этом премило острит. Затем идет к своему железному сундуку, чтоб выдать мне обещанные пятьдесят рублей, а мне между тем протягивает другой, враждебный, толстый журнал и указывает на несколько
строк в отделе критики, где говорится два слова и о
последней моей повести.
В
последнее время между этими женщинами установилось то взаимное понимание между
строк, которое может существовать только между женщинами: они могли читать друг у друга в душе по взгляду, по выражению лица, по малейшему жесту.
Вот приблизительно то, что пережил я, когда сегодня утром прочитал Государственную Газету. Был страшный сон, и он кончился. А я, малодушный, я, неверующий, — я думал уже о своевольной смерти. Мне стыдно сейчас читать
последние, написанные вчера,
строки. Но все равно: пусть, пусть они останутся, как память о том невероятном, что могло быть — и чего уже не будет… да, не будет!..
От первой
строки до
последней все здесь произвольно, ничем не обусловлено и исполнено противоречий.
Я все дело, от первой
строки до
последней, читал.
«Есть, дескать, такие
строки, которые до того выпеваются из сердца, что и сказать нельзя, так что этакую святыню никак нельзя нести в публику» (ну так зачем же понес?); «но так как его упросили, то он и понес, и так как, сверх того, он кладет перо навеки и поклялся более ни за что не писать, то уж так и быть, написал эту
последнюю вещь; и так как он поклялся ни за что и ничего никогда не читать в публике, то уж так и быть, прочтет эту
последнюю статью публике» и т. д., и т. д. — всё в этом роде.
— Вам, вероятно, известно, Степан Трофимович, — восторженно продолжала Юлия Михайловна, — что завтра мы будем иметь наслаждение услышать прелестные
строки… одно из самых
последних изящнейших беллетристических вдохновений Семена Егоровича, оно называется «Merci».
— Не мое, конечно. Впрочем, всего только несколько
строк: что вы с Шатовым разбрасывали прокламации, между прочим с помощью Федьки, скрывавшегося в вашей квартире. Этот
последний пункт о Федьке и о квартире весьма важный, самый даже важный. Видите, я совершенно с вами откровенен.
А он (т. е. Кубышкин) только пыхтел и радовался, глядя на нас. Передовых статей он лично не читал — скучно! — но приказывал докладывать, и на докладе всякий раз сбоку писал:"верно". Но статьи Очищенного он читал сам от первой
строки до
последней, и когда был особенно доволен, то в первый же воскресный день, перед закуской, собственноручно подносил своему фавориту рюмку сладкой водки, говоря...
Особенно сильная борьба шла именно в этом
последнем отделе газетных микроорганизмов, где каждая напечатанная
строка являлась синонимом насущного хлеба.
Умный и весьма наблюдательный священник, которому печальная обязанность поручает
последние дни осужденных на смерть, говорил пишущему эти
строки, что ему никогда не случалось видеть осужденного в таком настроении, о каком Виктор Гюго так неловко рассказывает в своем «Dernier jour d'un condamné».
Но после «Ежемесячных сочинений» это было самое продолжительное издание в прошлом веке, и, уж конечно, прекратилось оно не по тем причинам, которые, например, заставили Туманского напечатать в 1786 году на
последней странице своего «Зеркала света» следующие
строки: «Сия часть оканчивает издание «Зеркала света» понедельно.
Толпа молча расступилась, и Коротков прошел к четвертушке. Первые
строки глянули на него уверенно и ясно,
последние сквозь слезливый, ошеломляющий туман.
Последних десяти
строк мы никак не могли разобрать: они почти совсем изгладились от времени; такие беды случаются нередко с нами, антиквариями!
“Склады-завалы” [В последующих
строках ударяются слоги: первый, второй и
последний (примеч. М. Цветаевой).].
Стихи длинные, и начала я высоко, сколько руки достало, но стихи, по опыту знаю, такие длинные, что никакой скалы не хватит, а другой, такой же гладкой, рядом — нет, и все же мельчу и мельчу буквы, тесню и тесню
строки, и
последние уже бисер, и я знаю, что сейчас придет волна и не даст дописать, и тогда желание не сбудется — какое желание? — ах, К Морю! — но, значит, уже никакого желания нет? но все равно — даже без желания! я должна дописать до волны, все дописать до волны, а волна уже идет, и я как раз еще успеваю подписаться...
— Мошенник народ, — сказал он. — Много уменья, много терпенья надобно с ними иметь! С одной стороны — народ плут, только и норовит обмануть хозяина, с другой стороны — урезный пьяница. Страхом да строгостью только и можно его в руках держать. И не бей ты астраханского вора дубьем, бей его лучше рублем — вычеты постанови, да после того не спускай ему самой
последней копейки; всяко лыко в
строку пускай. И на того не гляди, что смиренником смотрит. Как только зазнался который, прижми его при расчете.
И все пропало. В один из
последних годов своей жизни он с грустью признавался, что в сердце его, смиренном бурями, настала лень и тишина [Парафраз
строк из стихотворения Пушкина «Чаадаеву» (1824).]. А сколько тяжелого уныния, какого-то сдавленного, покорного горя, например, в этих стихах, также относящихся к поздней поре пушкинской деятельности...
За этим стихом, заключающим в себе столь высокую и благородную мысль, опять находится у г. Анненкова перерыв, тем более досадный, что тут следовали, вероятно, какие-нибудь подробности, которые могли бы объяснить нам некоторые литературные взгляды Пушкина [Приводим пропущенные в издании Анненкова
строки:]. Но тут издатель опять оставляет нас в недоумении, и за
последним, приведенным нами стихом следуют стихи, заключающие в себе возражение Аристарха, выказывающее его личность в несколько комическом свете...
После попугая доктор был второй пострадавший от моего настроения. Я не пригласил его в комнату и захлопнул перед его носом окно. Две грубые, неприличные выходки, за которые я вызвал бы на дуэль даже женщину [
Последняя фраза написана выше зачеркнутой
строки, в которой можно разобрать: «сорвал бы с плеч голову и вышиб бы все окна». — А. Ч.]. Но кроткий и незлобный «щур» не имел понятия о дуэли. Он не знал, что значит сердиться.
Тетя Родайка, сама страшно волнуясь, едва находит в себе силы открыть футляр с очками, надеть
последние, подойти к окну и прочесть крупным, мужским почерком набросанные
строки.
Это слышалось между
строк его
последней фразы.
Уже в
последних письмах к нему императрицы он читал между
строк, что государыня недовольна громадностью военных издержек и жаждет мира.
Только что он начал выводить первую фигурную букву
последней красной
строки, как в его комнату впорхнула Марья Петровна с новым песенником в руках.