Неточные совпадения
— Вам, вероятно, известно, Степан Трофимович, — восторженно продолжала Юлия Михайловна, — что завтра мы будем иметь наслаждение услышать прелестные
строки… одно из самых
последних изящнейших беллетристических вдохновений Семена Егоровича, оно называется «Merci».
«Есть, дескать, такие
строки, которые до того выпеваются из сердца, что и сказать нельзя, так что этакую святыню никак нельзя нести в публику» (ну так зачем же понес?); «но так как его упросили, то он и понес, и так как, сверх того, он кладет перо навеки и поклялся более ни за что не писать, то уж так и быть, написал эту
последнюю вещь; и так как он поклялся ни за что и ничего никогда не читать в публике, то уж так и быть, прочтет эту
последнюю статью публике» и т. д., и т. д. — всё в этом роде.
— Не мое, конечно. Впрочем, всего только несколько
строк: что вы с Шатовым разбрасывали прокламации, между прочим с помощью Федьки, скрывавшегося в вашей квартире. Этот
последний пункт о Федьке и о квартире весьма важный, самый даже важный. Видите, я совершенно с вами откровенен.
В
последней строке не было размера, но это, впрочем, ничего: письмо было написано в духе тогдашнего времени. Никакой подписи тоже не было: ни имени, ни фамилии, ни даже месяца и числа. В postscriptum [В приписке (лат.).] было только прибавлено, что его собственное сердце должно отгадать писавшую и что на бале у губернатора, имеющем быть завтра, будет присутствовать сам оригинал.
Вспомнилась печальная шутка Питера Альтенберга: «Так же, как хорошая книга, прочитанная до
последней строки, — человек иногда разрешает понять его только после смерти».
Неточные совпадения
Раскольников взял газету и мельком взглянул на свою статью. Как ни противоречило это его положению и состоянию, но он ощутил то странное и язвительно-сладкое чувство, какое испытывает автор, в первый раз видящий себя напечатанным, к тому же и двадцать три года сказались. Это продолжалось одно мгновение. Прочитав несколько
строк, он нахмурился, и страшная тоска сжала его сердце. Вся его душевная борьба
последних месяцев напомнилась ему разом. С отвращением и досадой отбросил он статью на стол.
Он остановился, подумал, подумал — и зачеркнул
последние две
строки. «Кажется, я грубости начал говорить! — шептал он. — А Тит Никоныч учит делать дамам только одни „приятности“». После посвящения он крупными буквами написал:
Я посмотрел тоже и
последнюю записочку Версилова в семь
строк — отказ от вызова.
Передо мною лежат три-четыре письма, которые я получил от Грановского в
последние годы; какая разъедающая, мертвящая грусть в каждой
строке!