Неточные совпадения
— Так так-то,
мой друг. Надо одно из двух: или признавать, что настоящее устройство общества справедливо, и тогда отстаивать свои права; или признаваться, что
пользуешься несправедливыми преимуществами, как я и делаю, и
пользоваться ими с удовольствием.
Она мне кинула взгляд, исполненный любви и благодарности. Я привык к этим взглядам; но некогда они составляли
мое блаженство. Княгиня усадила дочь за фортепьяно; все просили ее спеть что-нибудь, — я молчал и,
пользуясь суматохой, отошел к окну с Верой, которая мне хотела сказать что-то очень важное для нас обоих… Вышло — вздор…
В Ванкувере Грэя поймало письмо матери, полное слез и страха. Он ответил: «Я знаю. Но если бы ты видела, как я; посмотри
моими глазами. Если бы ты слышала, как я; приложи к уху раковину: в ней шум вечной волны; если бы ты любила, как я, — все, в твоем письме я нашел бы, кроме любви и чека, — улыбку…» И он продолжал плавать, пока «Ансельм» не прибыл с грузом в Дубельт, откуда,
пользуясь остановкой, двадцатилетний Грэй отправился навестить замок.
— Нет,
мой и не пьет и не курит, — сказала женщина, собеседница старика,
пользуясь случаем еще раз похвалить своего мужа. — Таких людей, дедушка, мало земля родит. Вот он какой, — сказала она, обращаясь и к Нехлюдову.
— Что же это значит?
Пользуясь тем, что я в тюрьме, вы спите там, в редакции. Нет, господа, эдак я откажусь от всякого участия и напечатаю
мой отказ, я не хочу, чтоб
мое имя таскали в грязи, у вас надобно стоять за спиной, смотреть за каждой строкой. Публика принимает это за
мой журнал, нет, этому надобно положить конец. Завтра я пришлю статью, чтоб загладить дурное действие вашего маранья, и покажу, как я разумею дух, в котором должен быть наш орган.
1 июля 1842 года императрица,
пользуясь семейным праздником, просила государя разрешить мне жительство в Москве, взяв во внимание болезнь
моей жены и ее желание переехать туда.
Он
пользовался некоторым благорасположением
моего отца; мы сейчас увидим, что это значит.
— Вы никогда не думали, славяночка, что все окружающее вас есть замаскированная ложь? Да… Чтобы вот вы с Дидей сидели в такой комнате,
пользовались тюремным надзором мисс Дудль, наконец
моими медицинскими советами, завтраками,
пользовались свежим бельем, — одним словом, всем комфортом и удобством так называемого культурного существования, — да, для всего этого нужно было пустить по миру тысячи людей. Чтобы Дидя и вы вели настоящий образ жизни, нужно было сделать тысячи детей нищими.
— Зачем? — удивился Штофф. — О, батенька, здесь можно сделать большие дела!.. Да, очень большие! Важно поймать момент… Все дело в этом. Край благодатный, и кто
пользуется его богатствами? Смешно сказать… Вы посмотрите на них: никто дальше насиженного мелкого плутовства не пошел, или скромно орудует на родительские капиталы, тоже нажитые плутовством. О, здесь можно развернуться!.. Только нужно людей, надежных людей.
Моя вся беда в том, что я русский немец… да!
Чтобы облегчить
мой труд и сократить время, мне любезно предлагали помощников, но так как, делая перепись, я имел главною целью не результаты ее, а те впечатления, которые дает самый процесс переписи, то я
пользовался чужою помощью только в очень редких случаях.
— Мы отсутственны были пять лет и возвращалися в Россию; молодой
мой барин в радости видеть своего родителя, а я, признаюсь, ласкаяся
пользоваться сделанным мне обещанием.
Я, по счастию
моему, знаком стал в доме одного из губернских членов, в Новегороде, имел случай приобрести в оном малое знание во французском и немецком языках и
пользовался книгами хозяина того дома.
Вы, конечно, думаете, читатель, что он сказал себе так: „Я всю жизнь
мою пользовался всеми дарами П.; на воспитание
мое, на гувернанток и на излечение от идиотизма пошли десятки тысяч в Швейцарию; и вот я теперь с миллионами, а благородный характер сына П., ни в чем не виноватого в проступках своего легкомысленного и позабывшего его отца, погибает на уроках.
Сейчас уезжает от меня брат Николай, посетивший наше уединение, и я
пользуюсь его отъездом, добрый и почтенный Петр Андреевич, чтоб опять вас просить о доставлении мне
моего портфеля.
Устал, милые
мои, извините — мы опять едем на телегах, ибо снег стаял. Остановились на два часа отдохнуть, и я
пользуюсь первым сном фельдъегеря, хочется и самому немного прилечь, бока разломило. Бог с вами! До завтра.
Слух о
моей женитьбе справедлив. 22 мая я соединен с Н. Д. Ф. — Благодарю бога за наш союз. Покамест
пользуюсь деревенским воздухом и пью воды в деревне жены. Не знаю еще, где мы будем жить постоянно, — это решится, когда я выздоровлю, если бог поможет.
— Вы
пользуетесь правами вашего пола, — отвечал, весь дрожа, Райнер. — Вы меня нестерпимо обижаете, с тем чтобы возбудить во мне ложную гордость и заставить действовать против
моих убеждений. Этого еще никому не удавалось.
— Да как же не верить-то-с? Шестой десяток с нею живу, как не верить? Жена не верит, а сам я, люди, прислуга, крестьяне, когда я бываю в деревне: все из
моей аптечки
пользуются. Вот вы не знаете ли, где хорошей оспы на лето достать? Не понимаю, что это значит! В прошлом году пятьдесят стеклышек взял, как ехал. Вы сами посудите, пятьдесят стеклышек — ведь это не безделица, а царапал, царапал все лето, ни у одного ребенка не принялась.
Мать, в свою очередь, пересказывала
моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян
пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Я был слишком самолюбив, чтобы привыкнуть к своему положению, утешался, как лисица, уверяя себя, что виноград еще зелен, то есть старался презирать все удовольствия, доставляемые приятной наружностью, которыми на
моих глазах
пользовался Володя и которым я от души завидовал, и напрягал все силы своего ума и воображения, чтобы находить наслаждения в гордом одиночестве.
Героя
моего в эту минуту занимали странные мысли. Он думал, что нельзя ли будет,
пользуясь теперешней благосклонностью губернатора, попросить его выхлопотать ему разрешение выйти в отставку, а потом сейчас же бы в актеры поступить, так как литературой в России, видимо, никогда невозможно будет заниматься, но, будучи актером, все-таки будешь стоять около искусства и искусством заниматься…
— Послушайте, — начала она задыхающимся голосом, — у меня сил больше недостает выносить
мое унизительное положение, в которое вы поставили меня: все знают, все, наконец, говорят, что я любовница ваша, но я даже этим не имею честь
пользоваться, потому что не вижусь с вами совсем.
— Не говори,
мой родной! люди так завистливы, ах, как завистливы! Ну, он это знал и потому хранил свой капитал в тайне, только пятью процентами в год
пользовался. Да и то в Москву каждый раз ездил проценты получать. Бывало, как первое марта или первое сентября, так и едет в Москву с поздним поездом. Ну, а процентные бумаги — ты сам знаешь, велика ли польза от них?
Отец
мой прежде всего и больше всего хотел жить — и жил… Быть может, он предчувствовал, что ему не придется долго
пользоваться «штукой» жизни: он умер сорока двух лет.
Но, впрочем, немного смягченный
моим покорным движением, он продолжал уже тише, в недавнем наставническом тоне,
пользуясь недавним правом учителя: «Ну, когда вы остепенитесь, когда вы одумаетесь?
Некоторые, впрочем, из
моих добрых знакомых искусно
пользуются этим обстоятельством, чтобы совершенно истерзать сердце Марьи Ивановны.
Я не кичился
моими преимуществами, не
пользовался ими в ущерб
моим доверителям, не был назойлив, с полною готовностью являлся посредником там, где чувствовалась в том нужда, входил в положение тех, которые обращались ко мне, отстаивал интересы сословия вообще и интересы достойных членов этого сословия в частности, — вот
мое дело!
Мне надо было бы этим случаем графской милости
пользоваться, да тогда же, как монах советовал, в монастырь проситься; а я, сам не знаю зачем, себе гармонию выпросил, и тем первое самое призвание опроверг, и оттого пошел от одной стражбы к другой, все более и более претерпевая, но нигде не погиб, пока все мне монахом в видении предреченное в настоящем житейском исполнении оправдалось за
мое недоверие.
Напротив того, онивысказали в этом случае милосердие поистине неизреченное, ибо не только предоставили мне, по-прежнему,
пользоваться правами состояния, но даже, по приезде в Петербург, никому о
моем грубиянстве на зависящее распоряжение не сообщили.
— Мать пишет, что она дала тебе тысячу рублей: этого мало, — сказал Петр Иваныч. — Вот один
мой знакомый недавно приехал сюда, ему тоже надоело в деревне; он хочет
пользоваться жизнию, так тот привез пятьдесят тысяч и ежегодно будет получать по стольку же. Он точно будет
пользоваться жизнию в Петербурге, а ты — нет! ты не за тем приехал.
В марте месяце сего года, в проезд чрез наш город губернатора, предводителем дворянства было праздновано торжество, и я,
пользуясь сим случаем
моего свидания с губернатором, обратился к оному сановнику с жалобой на обременение помещиками крестьян работами в воскресные дни и даже в двунадесятые праздники и говорил, что таким образом великая бедность народная еще более увеличивается, ибо по целым селам нет ни у кого ни ржи, ни овса…
По некоей привычке к логичности, едучи обратно домой и
пользуясь молчаливостью того же Николая Афанасьевича, взявшегося быть
моим провожатым, я старался себе уяснить, что за сенс [Смысл (франц. — sens).] моральный все это, что ею говорено, в себе заключает?
Большинство духовных критиков на
мою книгу
пользуются этим способом. Я бы мог привести десятки таких критик, в которых без исключения повторяется одно и то же: говорится обо всем, но только не о том, что составляет главный предмет книги. Как характерный пример таких критик приведу статью знаменитого, утонченного английского писателя и проповедника Фаррара, великого, как и многие ученые богословы, мастера обходов и умолчаний. Статья эта напечатана в американском журнале «Forum» за октябрь 1888 года.
Мы все братья, а мне утром необходима сигара, сахар, зеркало и т. п. предметы, на работе которых теряли и теряют здоровье
мои, равные мне, братья и сестры, а я
пользуюсь этими предметами и даже требую их.
На все
мои вопросы я слышал один ответ: «Mais comment ne comprenez-vous pas за?» [Но как вы этого не понимаете? (фр.)] — из чего и вынужден был заключить, что, вероятно, Россия есть такая страна, которая лишь по наружности
пользуется тишиною, но на самом деле наполнена горючими веществами.
— Никак нет, monseigneur. Всеми остаточками безраздельно
пользуются monseigneur Maupas и всемилостивейший
мой повелитель и император Наполеон III. Единственным подспорьем к объясненному выше содержанию служит особенная сумма, назначаемая на случай увечий и смертного боя, очень нередких в том положении, в котором я нахожусь. Второго декабря я буквально представлял собою сочащуюся кровью массу мяса, так что в один этот день заработал более тысячи франков!
— Господа! — сказал он голосом, несколько дрожавшим от волнения, —
пользуюсь этим случаем, чтобы перед лицом вашим засвидетельствовать
мою искреннюю признательность достойнейшему Платону Ивановичу! Платон Иванович! мне приятно сознаться, что в таком важном деле, каково настоящее собрание гг. дворян, вы вполне оправдали
мое доверие! Вы не только действовали совершенно согласно с
моими видами и предначертаниями, но, так сказать, даже благосклонно предупреждали их. Еще раз благодарю!
Пестрые лохмотья, развешанные по кустам, белые рубашки, сушившиеся на веревочке, верши, разбросанные в беспорядке, саки, прислоненные к углу, и между ними новенький сосновый, лоснящийся как золото, багор, две-три ступеньки, вырытые в земле для удобного схода на озеро, темный, засмоленный челнок, качавшийся в синей тени раскидистых ветел, висевших над водою, — все это представляло в общем обыкновенно живописную, миловидную картину, которых так много на Руси, но которыми наши пейзажисты, вероятно, от избытка пылкой фантазии и чересчур сильного поэтического чувства, стремящегося изображать румяные горы, кипарисы, похожие на ворохи салата, и восточные гробницы, похожие на куски
мыла, — никак не хотят
пользоваться.
— «Вот как! — бормочет он. — Вот как! Она
пользуется мной и — не считает меня человеком! Я ради нее позволяю оскорблять
мое достоинство, и она же отрицает его! Ради сохранности ее имущества я рискую погубить душу…»
— Да,
моих! Это — дерзость? Пусть будет дерзость! Но — почему Джордано Бруно, Вико и Мадзини не предки
мои — разве я живу не в их мире, разве я не
пользуюсь тем, что посеяли вокруг меня их великие умы?
— Вперед, душа
моя, только утописты загадывают; действительная же мудрость в том состоит, чтобы
пользоваться наличным материалом и с помощью его созидать будущее.
И все постоянно
пользовались её услугами, никогда ничем не вознаграждая её, кроме ругани и побоев, — Перфишка приглашал её
мыть свою больную жену, Петруха заставлял бесплатно убирать трактир перед праздниками, Терентию она шила рубахи.
Мамаев. «Человеку Мамаева, за то, что привез ко мне своего барина обманом,
пользуясь его слабостью к отдающимся внаймы квартирам — этому благодетелю
моему три рубля. Чувствую, что мало». Тут дальше разговор со мной, совсем не интересный. «Первый визит Крутицкому. Муза! Воспоем доблестного мужа и его прожекты. Нельзя довольно налюбоваться тобой, маститый старец! Поведай нам, поведай миру, как ты ухитрился, дожив до шестидесятилетнего возраста, сохранить во всей неприкосновенности ум шестилетнего ребенка?»
Вздыхать это
мое право, и я тем с большим увлечением
пользуюсь им, что это единственное право, которое я сам выработал и которого никто у меня не отнимет.
Надежда Антоновна. Вы не умеете ценить его, оцените хоть нас! Вы бедны, мы вас не оставим в бедности; мы имеем связи. Мы ищем и непременно найдем вам хорошее место и богатую опеку. Вам останется только подражать
моему мужу, примерному семьянину. (Подходит к Василькову, кладет ему руку на плечо и говорит шепотом.) Вы не церемоньтесь!.. Понимаете? (Показывает на карман.) Уж это
мое дело, чтоб на вас глядели сквозь пальцы.
Пользуйтесь везде, где только можно.
Дня через три после своего возвращения Камашев вызвал меня из фронта на средину залы и сказал мне довольно длинное поучение на следующую тему: что дурно быть избалованным мальчиком, что очень нехорошо
пользоваться пристрастным снисхождением начальства и не быть благодарным правительству, которое великодушно взяло на себя немаловажные издержки для
моего образования.
— Ну тогда не было той резвости, — сказал хозяин,
пользуясь перерывом. — Я тебе скажу, что
мои первые лошади стали ходить без…..
Ганувер четыре года назад оставил деньги, — я знала только, кроме нее, у кого они; это ведь ее доля, которую она согласилась взять, — но, чтобы хоть как-нибудь
пользоваться ими, приходилось все время выдумывать предлоги — поездки в Риоль, — то к тетке, то к
моим подругам и так далее.
Смешна мне
моя наивность, с какою я когда-то в молодости преувеличивал значение известности и того исключительного положения, каким будто бы
пользуются знаменитости.
И в сознании
моём порою смутно возникала мысль, что Шакро только
пользуется своим правом, когда он так уверенно и смело требует от меня помощи ему и забот о нём.