Неточные совпадения
Еще в феврале он получил письмо от Марьи Николаевны о том, что здоровье
брата Николая становится хуже, но что он не хочет лечиться, и вследствие этого письма Левин ездил в Москву
к брату и успел уговорить его посоветоваться с доктором и
ехать на воды за границу.
Узнав все новости, Вронский с помощию лакея оделся в мундир и
поехал являться. Явившись, он намерен был съездить
к брату,
к Бетси и сделать несколько визитов с тем, чтоб начать ездить в тот свет, где бы он мог встречать Каренину. Как и всегда в Петербурге, он выехал из дома с тем, чтобы не возвращаться до поздней ночи.
— Я ничего не знаю и знать не хочу, кто там и что. Я знаю, что
брат моего мужа умирает и муж
едет к нему, и я
еду с мужем, чтобы…
— Нет, я сам
еду, княгиня. Отдохнуть
к брату. А вы всегда провожаете? — с чуть заметной улыбкой сказал Сергей Иванович.
Получив от лакея Сергея Ивановича адрес
брата, Левин тотчас же собрался
ехать к нему, но, обдумав, решил отложить свою поездку до вечера. Прежде всего, для того чтобы иметь душевное спокойствие, надо было решить то дело, для которого он приехал в Москву. От
брата Левин
поехал в присутствие Облонского и, узнав о Щербацких,
поехал туда, где ему сказали, что он может застать Кити.
По тону Бетси Вронский мог бы понять, чего ему надо ждать от света; но он сделал еще попытку в своем семействе. На мать свою он не надеялся. Он знал, что мать, так восхищавшаяся Анной во время своего первого знакомства, теперь была неумолима
к ней за то, что она была причиной расстройства карьеры сына. Но он возлагал большие надежды на Варю, жену
брата. Ему казалось, что она не бросит камня и с простотой и решительностью
поедет к Анне и примет ее.
— Я не понимаю, — сказал Сергей Иванович, заметивший неловкую выходку
брата, — я не понимаю, как можно быть до такой степени лишенным всякого политического такта. Вот чего мы, Русские, не имеем. Губернский предводитель — наш противник, ты с ним ami cochon [запанибрата] и просишь его баллотироваться. А граф Вронский… я друга себе из него не сделаю; он звал обедать, я не
поеду к нему; но он наш, зачем же делать из него врага? Потом, ты спрашиваешь Неведовского, будет ли он баллотироваться. Это не делается.
— На том свете? Ох, не люблю я тот свет! Не люблю, — сказал он, остановив испуганные дикие глаза на лице
брата. — И ведь вот, кажется, что уйти изо всей мерзости, путаницы, и чужой и своей, хорошо бы было, а я боюсь смерти, ужасно боюсь смерти. — Он содрогнулся. — Да выпей что-нибудь. Хочешь шампанского? Или
поедем куда-нибудь.
Поедем к Цыганам! Знаешь, я очень полюбил Цыган и русские песни.
Проработав всю весну и часть лета, он только в июле месяце собрался
поехать в деревню
к брату.
— Слава Богу! — сказал Максим Максимыч, подошедший
к окну в это время. — Экая чудная коляска! — прибавил он, — верно какой-нибудь чиновник
едет на следствие в Тифлис. Видно, не знает наших горок! Нет, шутишь, любезный: они не свой
брат, растрясут хоть англинскую!
— Ты
ехал к себе, в бабушкино гнездо, и не постыдился есть всякую дрянь. С утра пряники! Вот бы Марфеньку туда: и до свадьбы и до пряников охотница. Да войди сюда, не дичись! — сказала она, обращаясь
к двери. — Стыдится, что ты застал ее в утреннем неглиже. Выйди, это не чужой —
брат.
— Господин почтенный,
едем мы с честного пирка, со свадебки; нашего молодца, значит, женили; как есть уложили: ребята у нас все молодые, головы удалые — выпито было много, а опохмелиться нечем; то не будет ли ваша такая милость, не пожалуете ли нам деньжонок самую чуточку, — так, чтобы по косушке на
брата? Выпили бы мы за ваше здоровье, помянули бы ваше степенство; а не будет вашей
к нам милости — ну, просим не осерчать!
Воевал король Степан с турчином. Уже три недели воюет он с турчином, а все не может его выгнать. А у турчина был паша такой, что сам с десятью янычарами мог порубить целый полк. Вот объявил король Степан, что если сыщется смельчак и приведет
к нему того пашу живого или мертвого, даст ему одному столько жалованья, сколько дает на все войско. «Пойдем,
брат, ловить пашу!» — сказал
брат Иван Петру. И
поехали козаки, один в одну сторону, другой в другую.
Предупрежденный Симой встретил
брата спокойно, хотя и с затаенной готовностью дать отпор. Свадьба устраивалась в нагибинском доме, и все переполошились, когда узнали, что
едет Галактион, особенно сама невеста, уже одевавшаяся
к венцу. Это была типичная старая девица с землистым цветом лица и кислым выражением рта.
— Окулко, возьмите меня с собой козаковать? — приставал
к разбойнику Терешка-казак, не понимавший, что делает. — Я верхом
поеду… Теперь,
брат, всем воля: не тронь!
— Да ведь это мой родной
брат, Аннушка… Я из гущинской семьи. Может, помнишь, года два тому назад вместе
ехали на Самосадку
к троице? Я с брательниками на одной телеге
ехала… В мире-то меня Аграфеной звали.
Вы удивляетесь, что Ивану Александровичу отказали приехать в Тобольск, а я дивлюсь, что он просился. Надобно было просить
ехать в виде золотоискателя. Я читал его письмо Орлову и ответ Орлова. Странно только то, что Орлов при свидании в Москве с Ив. Ал. сказал, чтоб он написал
к нему и потом ничего не сделал. Впрочем, все это в порядке вещей… [И. А. Фонвизин просил разрешения
поехать в Тобольск для свидания с
братом.]
Eudoxie, ты добра и, я уверен, готова на всякое пожертвование для [меня], но прошу тебя не
ехать ко мне, ибо мы будем все вместе, и вряд ли позволят сестре следовать за
братом, ибо, говорят, Чернышевой это отказано. [А. Г. Чернышева все-таки
поехала в Сибирь
к мужу Н. М. Муравьеву и
брату З. Г. Чернышеву.] Разлука сердец не разлучит.
Ульяна Никоновна прыгнула
к брату на бегунцы, взяла у девочки ребенка, и они
поехали.
— Врешь, говорю тебе. —
К брату давно
поехали дать знать, что барышни прибыли?
В том месте, где муж героини
едет в деревню
к своей любовнице, и даже описывается самое свидание это, — Виссарион посмотрел на сестру, а потом — на
брата; та немножко сконфузилась при этом, а по лицу прокурора трудно было догадаться, что он думал.
— Есть недурные! — шутил Вихров и, чтобы хоть немножко очистить свою совесть перед Захаревскими, сел и написал им,
брату и сестре вместе, коротенькую записку: «Я, все время занятый разными хлопотами, не успел побывать у вас и хотел непременно исполнить это сегодня; но сегодня, как нарочно, посылают меня по одному экстренному и секретному делу — так что и зайти
к вам не могу, потому что за мной, как страж какой-нибудь, смотрит мой товарищ, с которым я
еду».
— А я сейчас от губернатора, — начал Иларион Ардальоныч, обращаясь снова
к Вихрову. — Он поручил мне передать вам, как это назвать… приказание его, предложение, просьбу. Здесь затевается благородный спектакль, и
брат Виссарион почему-то сказал ему, что вы — актер отличный, и губернатор просит вас непременно принять участие в составе его спектакля, и так как это дело спешное, то не медля же
ехать к madame Пиколовой, которая всем этим делом орудует.
Вообразите: мы вчера с
братом поехали к Сретенским воротам — понимаете?
— Я думал,
брат,
ехать к тебе, напомнить о себе, — говорил Живин, — да поди, пожалуй, не узнаешь!
— Врешь, Веткин, я знаю,
брат, куда мы
едем, — сказал он с пьяным лукавством. — Ты,
брат, меня везешь
к женщинам. Я,
брат, знаю.
— Что, он хороший человек, этот Василий Михайлыч? — спросил Володя у
брата, когда они уже в сумерки вышли из балагана и
поехали дальше
к Севастополю.
Этот день был исключением в Александровой слободе. Царь, готовясь
ехать в Суздаль на богомолье, объявил заране, что будет обедать вместе с
братией, и приказал звать
к столу, кроме трехсот опричников, составлявших его всегдашнее общество, еще четыреста, так что всех званых было семьсот человек.
— Вот ты меня бранишь, а я за тебя Богу помолюсь. Я ведь знаю, что ты это не от себя, а болезнь в тебе говорит. Я,
брат, привык прощать — я всем прощаю. Вот и сегодня —
еду к тебе, встретился по дороге мужичок и что-то сказал. Ну и что ж! и Христос с ним! он же свой язык осквернил! А я… да не только я не рассердился, а даже перекрестил его — право!
Вот и сегодня;
еду к тебе и говорю про себя: должно быть, у
брата Павла капитал есть! а впрочем, думаю, если и есть у него капитал, так уж, наверное, он насчет его распоряжение сделал!
Все люди, едущие в этом поезде, когда приступят
к совершению того дела, на которое
едут, будут в том же положении, в котором был бы загипнотизированный человек, которому внушено разрубить бревно, и он, подойдя уже
к тому, что ему указано как бревно, и уже взмахнув топором, сам увидал бы или ему указали бы, что это не бревно, а его спящий
брат.
К шести неделям рассудок несколько овладел страждущею душою Прасковьи Ивановны, и она
поехала, или, лучше сказать, согласилась
поехать в Парашино вместе с
братом и со всем его семейством, чтобы отслужить панихиду и отправить сорочины на могиле Михайла Максимовича.
— Да слышишь ли ты, голова! он на других-то людей вовсе не походит. Посмотрел бы ты, как он сел на коня, как подлетел соколом
к войску, когда оно, войдя в Москву, остановилось у Арбатских ворот, как показал на Кремль и соборные храмы!.. и что тогда было в его глазах и на лице!.. Так я тебе скажу: и взглянуть-то страшно! Подле его стремени
ехал Козьма Минич Сухорукий… Ну,
брат, и этот молодец! Не так грозен, как князь Пожарский, а нашего поля ягода — за себя постоит!
Лаптев тоже надел шубу и вышел. Проводив
брата до Страстного, он взял извозчика и
поехал к Яру.
— Вам нужно что-нибудь, Лемарен? — сказала Арколь, стараясь улыбнуться. — Сегодня мы очень заняты. Нам надо пересчитать белье, сдать его, а потом
ехать за провизией для матросов. — Затем она обратилась
к брату, и это было одно слово: — Джон!
Пыльный и усталый, Пётр медленно пошёл в сад
к белой келье
брата, уютно спрятанной среди вишен и яблонь; шёл и думал, что напрасно он приехал сюда, лучше бы
ехать на ярмарку. Тряская, лесная дорога, перепутанная корневищем, взболтала, смешала все горестные думы, заменив их нудной тоской, желанием отдыха, забытья.
Как раньше мальчик Никонов был для него тёмной точкой, вокруг которой собиралось всё тяжёлое и неприятное, так теперь Попова стала магнитом, который притягивал
к себе только хорошие, лёгкие думы и намерения. Он отказался
ехать с
братом и каким-то хитрым старичком в очках в усадьбу Поповой, оценивать её имущество, но, когда Алексей, устроив дело с закладной, воротился, он предложил...
— Значит, не могу.
К тому же во всяком случае я не могу
брата и сестру оставить, а так как… так как… так как действительно может случиться, что они останутся, как брошенные, то… если возьмете меня с малютками, бабушка, то конечно,
к вам
поеду и, поверьте, заслужу вам это! — прибавила она с жаром, — а без детей не могу, бабушка.
Лучше, кажется, уже нельзя было отправить больного, как он отправлялся, и Павел Фермор в полном спокойствии возвратился
к своему полку в петергофский лагерь, а на третий день после проводов
брата поехал к своей тетке, которая тогда проводила лето на даче близ Сергия, и там скоро получил неожиданное известие, как отменно уберегли на пароходе его
брата.
Как только эти уважаемые люди узнали на переезде до Кронштадта, что с ними
едет тот Фермор, которому оказывает отеческое внимание государь, то все тотчас же наперерыв старались обнаружить
к Николаю Фермору самую теплую, родственную заботливость. Зачем ему
брат? — он в каждом здесь находил самого нежного родственника.
Митя. Вы бы лучше, Любим Карпыч,
к брату ехали, чем так жить-то.
— Какое, матушка! Я сейчас от них, — возразила Феоктиста Саввишна, — Юлия Владимировна со слезами просила меня пересказать вам. «Вы знаете, говорит, как я люблю и уважаю сестрицу; я бы сама, говорит, сейчас
к ней
поехала, да не могу — очень расстроена. Попросите, чтобы она поговорила
брату не делать этого. Ну, уж коли ему так хочется
ехать в деревню, можно
ехать вместе».
Что я теперь? Что мне делать и как жить? Я продала бы это имение и
поехала за границу, но его
брат претендует на наследство, возможен процесс. Я не хочу уступать своего без законных
к тому оснований и не вижу их в претензии его
брата. Как ты об этом думаешь?
— Вот, господин, — поднял он голову и усмехнулся, — стану вам правду говорить:
еду этто
к вашим воротам, а сам думаю: неужто не пустит меня ночевать? Потому что я довольно хорошо понимаю: есть из нашего
брата тоже всякого народу достаточно, которого и пустить никак невозможно. Ну, я не из таких, по совести говорю… Да вы, вот, сказываете, про меня слыхали.
Иван. Молчите вы… птица! Яков, судьба моя и всей семьи моей зависит от тысячи двухсот рублей… пусть будет ровно тысяча!.. Ты мягкий, не глупый человек, Яков; сегодня решается вопрос о моём назначении — Лещ
поехал дать этому делу решительный толчок… Как только меня назначат, мне сейчас же понадобятся деньги! Я ухожу, оставляя тебя лицом
к лицу с твоею совестью,
брат мой! (Подняв голову, уходит. Яков со страхом смотрит ему вслед, Любовь усмехается.)
— Ну да, покричи еще! — говорил Иосаф и, оборотясь
к малому, прибавил: — Поди,
брат, пожалуйста, скажи, чтобы мои лошади
ехали за мною.
Николаев(растрепанный).Шш… болваны (на музыкантов). Нет, такого свинства я в жизнь свою не видал! (Бросает шляпу оземь.) Я тебе говорил, старому дураку! Нет,
брат, я над собой смеяться никому не позволю. Я тебе не
брат, не друг и знать тебя не хочу. Вот что! (
К жене.)Софья Андреевна,
поедем.
— Да, — отвечает жена, — это было пока иносказательно, но понятно. Их вкусы и стремления сходятся, и я вечером
поеду с твоим
братом к ним, — он, наверно, понравится старикам, и потом…
— Полно думать, — худа не вышло, а теперь переодевайся скорее и
поедем к Машеньке: мы сегодня у них встречаем Рождество, и ты должен принести ей и
брату свое поздравление.
Я рассказал
брату все малейшие подробности нового знакомства и назначил
ехать послезавтра вместе с ним
к Шишкову.