Неточные совпадения
Алексей Александрович остановился и
побледнел. Он ясно понял теперь, с
какой силой он желал ее
смерти.
И опять в воображении ее возникло вечно гнетущее ее материнское сердце жестокое воспоминание
смерти последнего, грудного мальчика, умершего крупом, его похороны, всеобщее равнодушие пред этим маленьким розовым гробиком и своя разрывающая сердце одинокая боль пред
бледным лобиком с вьющимися височками, пред раскрытым и удивленным ротиком, видневшимся из гроба в ту минуту,
как его закрывали розовою крышечкой с галунным крестом.
Он был
бледный, убитый, в том бесчувственно-страшном состоянии, в
каком бывает человек, видящий перед собою черную, неотвратимую
смерть, это страшилище, противное естеству нашему…
— Расстаться! Разлука стоит у вас рядом с любовью! — Она безотрадно вздохнула. — А я думаю, что это крайности, которые никогда не должны встречаться… одна
смерть должна разлучить… Прощайте, Марк! — вдруг сказала она,
бледная, почти с гордостью. — Я решила… Вы никогда не дадите мне того счастья,
какого я хочу. Для счастья не нужно уезжать, оно здесь… Дело кончено!..
Двух минут не прошло,
как уже вся толпа отхлынула в разные стороны — и на земле, перед дверью кабака, оказалось небольшое, худощавое, черномазое существо в нанковом кафтане, растрепанное и истерзанное…
Бледное лицо, закатившиеся глаза, раскрытый рот… Что это? замирание ужаса или уже самая
смерть?
Мы застали Р. в обмороке или в каком-то нервном летаргическом сне. Это не было притворством;
смерть мужа напомнила ей ее беспомощное положение; она оставалась одна с детьми в чужом городе, без денег, без близких людей. Сверх того, у ней бывали и прежде при сильных потрясениях эти нервные ошеломления, продолжавшиеся по нескольку часов.
Бледная,
как смерть, с холодным лицом и с закрытыми глазами, лежала она в этих случаях, изредка захлебываясь воздухом и без дыхания в промежутках.
Но слова Настасьи Филипповны ударили в него
как громом; услыхав о
смерти дяди, он
побледнел как платок, и повернулся к вестовщице.
О, да, я помнил ее!.. Когда она, вся покрытая цветами, молодая и прекрасная, лежала с печатью
смерти на
бледном лице, я,
как зверек, забился в угол и смотрел на нее горящими глазами, перед которыми впервые открылся весь ужас загадки о жизни и
смерти. А потом, когда ее унесли в толпе незнакомых людей, не мои ли рыдания звучали сдавленным стоном в сумраке первой ночи моего сиротства?
Калинович взглянул на нее и еще больше
побледнел. Она подала ему письмо. Писала Палагея Евграфовна, оставшаяся теперь без куска хлеба и без пристанища, потому что именьице было уж продано по иску почтмейстера. Страшными каракулями описывала она,
как старик в последние минуты об том только стонал, что дочь и зять не приехали, и
как ускорило это его
смерть… Калиновича подернуло.
— Дочь боярина Кручины!.. — прошептал Юрий,
побледнев,
как приговоренный к
смерти. — Боярина Кручины!.. — повторил он с отчаянием. — Итак, все кончено!..
— На что? — вскричал Рославлев,
побледнев,
как приговоренный к
смерти.
И вот Артамонов, одетый в чужое платье, обтянутый им, боясь пошевелиться, сконфуженно сидит,
как во сне, у стола, среди тёплой комнаты, в сухом, приятном полумраке; шумит никелированный самовар, чай разливает высокая, тонкая женщина, в чалме рыжеватых волос, в тёмном, широком платье. На её
бледном лице хорошо светятся серые глаза; мягким голосом она очень просто и покорно, не жалуясь, рассказала о недавней
смерти мужа, о том, что хочет продать усадьбу и, переехав в город, открыть там прогимназию.
Она стояла передо мною… Она стоит передо мною и теперь, вот тут, на этом холсте.. Она,
как живая, смотрит на меня. У нее то же печальное и задумчивое выражение, та же черта
смерти на
бледном лице,
какие были в то утро.
Евлампия,
бледная как сама
смерть, стала прямо перед отцом, неподвижно устремив на него свои огромные глаза.
Полканов уже успел заметить, что сестра —
как он и думал — не особенно огорчена
смертью мужа, что она смотрит на него, брата, испытующе и, говоря с ним, что-то скрывает от него. Он ожидал увидеть её нервной,
бледной, утомлённой. Но теперь, глядя на её овальное лицо, покрытое здоровым загаром, спокойное, уверенное и оживлённое умным блеском светлых глаз, он чувствовал, что приятно ошибся, и, следя за её речами, старался подслушать и понять в них то, о чём она молчала.
Катерина страшно
побледнела. Она смотрела на него,
как приговоренная к
смерти, не чая помилования.
Но он остановился в изумлении
как вкопанный, взглянув на будущих хозяев своих; в глазах его произошла немая, поразительная сцена. Старик был бледен
как смерть,
как будто готовый лишиться чувств. Он смотрел свинцовым, неподвижным, пронзающим взглядом на женщину. Она тоже
побледнела сначала; но потом вся кровь бросилась ей в лицо, и глаза ее как-то странно сверкнули. Она повела Ордынова в другую каморку.
Ордынов вздрогнул. В дверях стоял Мурин. Он был едва закрыт меховым одеялом, бледен,
как смерть, и смотрел на них почти обезумевшим взглядом. Катерина
бледнела больше и больше и тоже смотрела на него неподвижно,
как будто очарованная.
Мертвенно-бледные черты были спокойны. Потускневшие глаза смотрели вверх, на вечернее небо, и на лице виднелось то особенное выражение недоумения и
как будто вопроса, которое
смерть оставляет иногда
как последнее движение улетающей жизни… Лицо было чисто, не запятнано кровью.
Народу стояло на обоих берегах множество, и все видели, и все восклицали: «ишь ты! поди ж ты!» Словом, «случилось несчастие» невесть отчего. Ребята во всю мочь веслами били, дядя Петр на руле весь в поту, умаялся, а купец на берегу весь
бледный,
как смерть, стоял да молился, а все не помогло. Барка потонула, а хозяин только покорностью взял: перекрестился, вздохнул да молвил: «Бог дал, бог и взял — буди его святая воля».
Хозяйка оборвала речь, и в жутко молчащую комнату с двумя
бледными женщинами
как будто вползло что-то бесформенное, чудовищное и страшное и повеяло безумием и
смертью. И это страшное была водка, господствующая над бедными людьми, и не видно было границ ее ужасной власти.
Это была какая-то горячка, какое-то лихорадочное метание из клиники в клинику, с лекции на лекцию, с курса на курс;
как в быстро поворачиваемом калейдоскопе, перед нами сменялись самые разнообразные вещи: резекция колена, лекция о свойствах наперстянки, безумные речи паралитика, наложение акушерских щипцов, значение Сиденгама в медицине, зондирование слезных каналов, способы окрашивания леффлеровых бацилл, местонахождение подключичной артерии, массаж, признаки
смерти от задушения, стригущий лишай, системы вентиляции, теории
бледной немочи, законы о домах терпимости и т. д., и т. д.
Из-под черной бурки выглянуло
бледное,
как смерть, юное лицо, и дрожащий голос прошептал...
С хорошенькой, но
как смерть бледной племянницей Марьи Ивановны, Варенькой, Дуня Смолокурова сблизилась почти с первого же дня знакомства.
— Деревенщина! Косолапая! Вот ты
как! — угрожающе прошипела Павла Артемьевна и протянула руку к уху
бледной,
как смерть, Дуни.
Бледная,
как смерть, Васса Сидорова смотрела вслед уходившим.
В ту же минуту вторично распахнулась калитка, и вторая,
бледная,
как смерть, девушка вбежала на террасу, где строились на вечернюю молитву старшие воспитанницы...
Бежать отсюда, бежать подальше с этой
бледной,
как смерть, забитой, горячо любимой женщиной. Бежать подальше от этих извергов, в Кубань, например… А
как хороша Кубань! Если верить письмам дяди Петра, то
какое чудное приволье на Кубанских степях! И жизнь там шире, и лето длинней, и народ удалее… На первых порах они, Степан и Марья, в работниках будут жить, а потом и свою земельку заведут. Там не будет с ними ни лысого Максима с цыганскими глазами, ни ехидно и пьяно улыбающегося Семена…
Как только отъехала коляска и скрылась из вида, в окне показался Степан.
Бледный,
как смерть, дрожащий, он выполз наполовину из окна и погрозил своим большим кулаком темневшему вдали саду. Сад был барский. Погрозив раз шесть, он проворчал что-то, потянулся назад в избу и с шумом опустил раму.
— За что он ее? — спрашивали они,
бледные,
как смерть.
Однажды, гуляя по саду, Грохольский услышал говор двух голосов. Один голос был мужской, другой женский. Первый принадлежал Бугрову, второй Лизе. Грохольский прислушался и,
побледнев,
как смерть, тихо зашагал к беседовавшим. Он остановился за сиреневым кустом и принялся наблюдать и слушать. Ноги и руки его похолодели. На лбу выступил холодный пот. Чтобы не шататься и не упасть, он обхватил руками несколько сиреневых ветвей. Всё кончено!
Он оглянулся на жену. Лицо у нее было розовое от жара, необыкновенно ясное и радостное. Бронза, привыкший всегда видеть ее лицо
бледным, робким и несчастным, теперь смутился. Похоже было на то,
как будто она в самом деле умирала и была рада, что наконец уходит навеки из этой избы, от гробов, от Якова… И она глядела в потолок и шевелила губами, и выражение у нее было счастливое, точно она видела
смерть, свою избавительницу, и шепталась с ней.
В ту самую минуту, когда она, окончательно упав духом, готовилась пойти уже признаться господину Злыбину, что не в силах справиться с работой, дверь в кухню чуть приотворилась, и
бледный,
как смерть, Андрюша, едва передвигая ноги от слабости, переступил порог.
Бледная,
как смерть, она металась по комнате и, хватаясь за голову, стонала: — Она убита!
Взволнованная, пристыженная, я быстро разделась и легла в постель. Сквозь полузакрытые веки я видела,
как привели в чувство до
смерти напуганную Люду, видела,
как ее уложили в кровать и
как, по уходе фрейлен,
бледная, измученная, она приподнялась немного и тихо шепнула...
В директорской ложе я вижу
бледного,
как смерть, несмотря на грим, Боба и самого директора, холеного, красивого высокого барина-аристократа.
Донька,
бледная,
как призрак, сидела на лавке, уронив на колени тонкие руки. А ветер выл на дворе, и в трубе
как будто плакал кто-то, — плакал старый, закоптелый дух погибающего дома… И казалось мне, —
смертью и могильным холодом полна уже изба, и двигающиеся, корчащиеся призраки хоронят что-то, что давало им всем жизнь и смысл жизни.
Он
побледнел,
как смерть; холодный пот выступил на его лбу, и он стремительно бросился к двери, но вдруг остановился и, вернувшись назад, в изнеможении бросился в кресло.
Комната была пуста. Усопшая казалось тихо спала, утопая в мягких складках постели. Худенькое тельце не обрисовывалось под голубым атласным одеялом. Головка наклонилась немного набок, острые линии лица, налагаемые
смертью, не придавали ему страдальческого выражения, оно было, напротив, совершенно спокойно. Глаза были закрыты. Золотисто-льняные волосы сбились на
бледный лобик,
как бы выточенный из слоновой кости.
Ждать пришлось недолго. Через несколько дней, когда Толстых, по обыкновению последних дней,
как зверь в клетке, ходил по своему запертому на ключ кабинету, ему вдруг послышались приближающиеся к двери шаги. Он быстро подошел и отпер ее. На пороге стоял
бледный,
как смерть, Иннокентий Антипович. Толстых окинул его вопросительным взглядом.
Павел Флегонтыч. Почти?.. Наверно!.. Ты давеча шепнул ей на ухо несколько слов… видно, показал кончик этой тайны… Гориславская
побледнела,
как смерть, руки ее дрожали… Постигаю, ты обладаешь великим сокровищем… На что оно тебе? Что ты сделаешь из него, с твоею мягкою, уклончивою душой? Оно принадлежит мне по праву. Отдай мне его!.. (Берет судорожно отца за руку.) Пора — ты видел?.. Ты сам устроил эту путаницу, дай же мне нож, которым бы ее рассечь.
— Что еще? — воскликнула Дарья Васильевна, увидя
бледного,
как смерть, Емельяныча, вошедшего в угловую гостиную.
Бледный,
как смерть, положительно убитый полученным известием, дрожащим голосом повторил эти же самые слова Николай Павлович и низко опустил голову.
Выражение его
бледного,
как смерть, лица доказывало переживаемую им внутреннюю боль.
В низкой, тоже со сводом комнате, отделенной от подземелья полуразрушенной стеной, висела лампада и тускло освещала убогую деревянную кровать, на которой, казалось, покоилась сладким сном прелестная, но
бледная,
как смерть, девушка.
Бледная,
как смерть, Наталья Федоровна замерла на кресле и бессильно опустила руки.
Граф метнул на жену проницательный взгляд. Та сидела
бледная,
как смерть.
Они вышли на поляну. Вдруг, в десяти шагах от них, выбежала из лесу женщина с искаженным, видимо, безумием лицом, вся в лохмотьях, худая,
как скелет,
бледная,
как смерть. Подняв к небу свои костлявые руки, она крикнула диким голосом...
Иван Корнильевич сидел
бледный,
как смерть, потупя глаза в землю.
Наташа похудела,
побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх
смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое,
как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть и вместе с тем становилось страшно и грустно.