Неточные совпадения
Как будто что-то веселое случилось после
отъезда доктора. Мать повеселела, вернувшись к
дочери, и Кити притворилась, что она повеселела. Ей часто, почти всегда, приходилось теперь притворяться.
Проходит еще три дня; сестрица продолжает «блажить», но так как матушка решилась молчать, то в доме царствует относительная тишина. На четвертый день утром она едет проститься с дедушкой и с дядей и объясняет им причину своего внезапного
отъезда. Родные одобряют ее. Возвратившись, она перед обедом заходит к отцу и объявляет, что завтра с утра уезжает в Малиновец с
дочерью, а за ним и за прочими вышлет лошадей через неделю.
Ей кажется, что вечер тянется несносно долго. Несколько раз она не выдерживает, подходит к
дочери и шепчет: «Не пора ли?» Но сестрица так весела и притом так мило при всех отвечает: «Ах, маменька!» — что нечего и думать о скором
отъезде.
Но прошло с месяц по
отъезде князя, и генеральша Епанчина получила от старухи княгини Белоконской, уехавшей недели две пред тем в Москву к своей старшей замужней
дочери, письмо, и письмо это произвело на нее видимое действие.
— Давно. Я всего только два письма имел от него из Москвы; одно вскоре после его
отъезда, так в конце сентября, а другое в октябре; он на мое имя выслал
дочери какие-то безделушки.
Наконец, уж почти перед самым моим
отъездом из города, Гришка пришел ко мне и как-то таинственно, словно боялся, что его услышат, объявил, что он женится на хозяйской
дочери, Феклинье, той самой, о которой он упоминал не раз и в прежних собеседованиях со мною.
И еще велел всем вам поклониться господин Термосесов; он встретился со мной в городе: катит куда-то шибко и говорит: «Ах, постой, говорит, пожалуйста, дьякон, здесь у ворот: я тебе штучку сейчас вынесу: ваша почтмейстерша с
дочерьми мне пред
отъездом свой альбом навязала, чтоб им стихи написать, я его завез, да и назад переслать не с кем.
Вышло было какое-то место в
отъезд, и довольно выгодное, но мать прежде, нежели кончила, съездила осведомиться к мадам Жукур — и потом благодарила провидение за спасение
дочери.
Григорий Иванович решил поместить Соню под Тамбовом, в имении своего друга доктора, но без себя не решался отпустить
дочь в дорогу, а
отъезд его срывал весь репертуар, державшийся отчасти и на нем.
— Что же? к его
отъезду у меня все будет готово; но графине и этого казалось мало… за меня решать и всем распоряжаться… она при
дочери мне стала говорить, что я должна б сегодня ехать в церковь… Она была, а я…
Отъезд бабушки в Протозаново еще более разъединил мать с
дочерью: пока княгиня там, на далеких мирных пажитях, укрепляла себя во всех добрых свойствах обывательницы, княжна вырастала в стенах петербургского института, в сфере слабой науки и пылких фантазий, грезивших иною жизнью, шум и блеск которой достигали келий института и раздавались под их сводами как рокот далекой эоловой арфы.
Я с удовольствием вспоминаю тогдашнее мое знакомство с этим добрым и талантливым человеком; он как-то очень полюбил меня, и когда, уезжая из Москвы в августе, я заехал проститься, месяца два перед этим не видавшись с ним, он очень неприятно был изумлен и очень сожалел о моем
отъезде, и сказал мне: «Ну, Сергей Тимофеич, если это уже так решено, то я вам открою секрет: я готовлю московской публике сюрприз, хочу взять себе в бенефис „Эдипа в Афинах“; сам сыграю Эдипа, сын — Полиника, а
дочь — Антигону.
Варвара Михайловна не забыла, но не могла сдержать своего обещания не объясняться с
дочерью до
отъезда Шатова, это мы уже знали; впрочем, она помнила об этом, и потому, исполняя отчасти обещанное: не спрашивать невесту, нравится ли ей жених, она описывала только яркими красками будущее их счастие и заключила тем, что она сама будет тогда совершенно счастлива, когда ее милая, добрая Наташа сделается женою Ардальона Семеныча.
Поговорив весело о приданом, которое по молодости Наташи не было приготовлено и за которым надобно было ехать или посылать в Москву, об отделе
дочери и устройстве особой деревни, имеющей состоять из двухсот пятидесяти душ, о времени, когда удобнее будет сыграть свадьбу, Болдухины пришли к тому, как теперь поступить с Шатовым, которому дано слово не говорить с
дочерью об его намерении до его
отъезда.
«В шелках, в бархатах станешь ходить, будешь мне заместо родной
дочери, весело заживем — в колясках станем ездить, на пароходах по Волге кататься…» — говорила ей «сударыня» перед
отъездом из Комарова, а вот теперь день-деньской словечка с ней не перекинет…
А сам на уме: «И тому не хотел я сказать, как на Ветлугу его посылал, и вон какое дело вышло… Не было б и теперь чего?.. Не сказать ли уж лучше до
отъезда?.. Да нет, нет!.. Тот был сорвиголова, а этот смиренник, тихоня, водой его не замутишь… Лучше после… Опять же как-то и не приходится самому
дочь сватать… Обиняком бы как-нибудь. Подошлю-ка я к нему Никитишну!.. Да успеем еще!.. Это дело не волк — в лес не уйдет!»
Отъезд Арлетты… Сборы Наташи… Какая-то чопорная дама в глубоком трауре, одна из многочисленных племянниц покойной генеральши, долго и подробно поясняла Наташе о том, что вся ее жизнь в генеральском доме была одной сплошной печальной ошибкой… Не место
дочери кучера быть барышней… Напрасно только Маковецкие выбили ее из колеи.
Легко можно себе представить, какое волнение произошло между гостями Доротеи Вахер после
отъезда Анжель, увезшей свою
дочь.
Пребывание
дочери у отца продолжалось до
отъезда последнего в Финляндию, когда волей-неволей надо было снова представить ее ко двору.
— Ты скоро с ней увидишься — я тебе готовлю сюрприз, — шепнул ей Сергей Сергеевич в последнее свидание перед
отъездом зятя и
дочерей из Облонского.
В этой сторожке он будет все же ближе к своей
дочери во время
отъезда Гладких в К.
В бессонную ночь накануне
отъезда, проведенную ею у колыбели спавшей невинным младенческим сном
дочери, дала она эту несложную, но страшную клятву.
— Софи, надо же, наконец, кончить с Путиловым, — сказала княгиня Зоя своей
дочери через несколько дней после
отъезда сына.
Злоба его не коснулась Федосея Афанасьевича Горбачева, который, получив после брата оставшееся имущество, передал торговые дела второму сыну, а сам, после
отъезда Иоанна из слободы, перебрался в Москву, в которой дожил до глубокой старости, схоронив жену, женив сыновей и выдав замуж
дочерей, дождался не только внуков, но и правнуков.
Она ехала в погоню за убийцей ее
дочери, как она называла князя Сергея Сергеевича Облонского, о маршруте
отъезда которого она имела точные сведения.
Наконец час
отъезда наступил. Мать и
дочь сели в карету и поехали по хорошо знакомой княжне Людмиле дороге. Князь встретил дорогих гостей на крыльце своего дома. Он был несколько бледен. Это сразу заметили и княгиня и княжна. Да это было и немудрено, так как он не спал почти целую ночь.
После
отъезда княгини и княжны стали разъезжаться и остальные гости. Князь всем сумел сказать на прощанье что-нибудь приятное. Все, кроме огорченных маменек взрослых
дочерей, уехали от него обвороженные.
Оставшись в доме, адъютант приказал после
отъезда матери доложить о себе
дочери.
Убедившись, как мы уже знаем, из произведенного ею самою негласного дознания во время пребывания на ферме близ села Покровского, на роковой для нее ферме, что ее
дочь похитил не кто другой, как князь, отдав приказание Ядвиге продать как можно скорее ферму, она через некоторое время устроила так, что
отъезд ее за границу стал для всех, знающих ее, несомненен.
После
отъезда Метивье старый князь позвал к себе
дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. Ведь он сказал, ей сказал, чтоб она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. «С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно», говорил он.
Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству
дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что-нибудь случиться; но ему так страшно было думать, что что-нибудь постыдное случилось с его любимою
дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их
отъезд в деревню.