Неточные совпадения
В то время, когда один пускал кудреватыми облаками трубочный дым, другой,
не куря трубки, придумывал, однако же, соответствовавшее тому занятие: вынимал, например, из
кармана серебряную с чернью табакерку и, утвердив ее между двух пальцев левой руки, оборачивал ее быстро пальцем правой, в подобье того как земная сфера обращается около своей оси, или же просто барабанил
по табакерке пальцами, насвистывая какое-нибудь ни то ни се.
Разница та, что вместо насильной воли, соединившей их в школе, они сами собою кинули отцов и матерей и бежали из родительских домов; что здесь были те, у которых уже моталась около шеи веревка и которые вместо бледной смерти увидели жизнь — и жизнь во всем разгуле; что здесь были те, которые,
по благородному обычаю,
не могли удержать в
кармане своем копейки; что здесь были те, которые дотоле червонец считали богатством, у которых,
по милости арендаторов-жидов,
карманы можно было выворотить без всякого опасения что-нибудь выронить.
Амалия Ивановна
не снесла и тотчас же заявила, что ее «фатер аус Берлин буль ошень, ошень важны шеловек и обе рук
по карман ходиль и всё делал этак: пуф! пуф!», и чтобы действительнее представить своего фатера, Амалия Ивановна привскочила со стула, засунула свои обе руки в
карманы, надула щеки и стала издавать какие-то неопределенные звуки ртом, похожие на пуф-пуф, при громком хохоте всех жильцов, которые нарочно поощряли Амалию Ивановну своим одобрением, предчувствуя схватку.
— Покойник муж действительно имел эту слабость, и это всем известно, — так и вцепилась вдруг в него Катерина Ивановна, — но это был человек добрый и благородный, любивший и уважавший семью свою; одно худо, что
по доброте своей слишком доверялся всяким развратным людям и уж бог знает с кем он
не пил, с теми, которые даже подошвы его
не стоили! Вообразите, Родион Романович, в
кармане у него пряничного петушка нашли: мертво-пьяный идет, а про детей помнит.
Самгин взглянул на почерк, и рука его, странно отяжелев, сунула конверт в
карман пальто.
По лестнице он шел медленно, потому что сдерживал желание вбежать
по ней, а придя в номер, тотчас выслал слугу, запер дверь и,
не раздеваясь, только сорвав с головы шляпу, вскрыл конверт.
Самгин поднял с земли ветку и пошел лукаво изогнутой между деревьев дорогой из тени в свет и снова в тень. Шел и думал, что можно было
не учиться в гимназии и университете четырнадцать лет для того, чтоб ездить
по избитым дорогам на скверных лошадях в неудобной бричке, с полудикими людями на козлах. В голове, как медные пятаки в
кармане пальто, болтались, позванивали в такт шагам слова...
Дядя Яков действительно вел себя
не совсем обычно. Он
не заходил в дом, здоровался с Климом рассеянно и как с незнакомым; он шагал
по двору, как
по улице, и, высоко подняв голову, выпятив кадык, украшенный седой щетиной, смотрел в окна глазами чужого. Выходил он из флигеля почти всегда в полдень, в жаркие часы, возвращался к вечеру, задумчиво склонив голову, сунув руки в
карманы толстых брюк цвета верблюжьей шерсти.
Но спрашивал он мало, а больше слушал Марину, глядя на нее как-то подчеркнуто почтительно. Шагал
по улицам мерным, легким шагом солдата, сунув руки в
карманы черного, мохнатого пальто, носил бобровую шапку с козырьком, и глаза его смотрели из-под козырька прямо, неподвижно,
не мигая. Часто посещал церковные службы и, восхищаясь пением, говорил глубоким баритоном...
— Я Варваре Кирилловне служу, и от нее распоряжений
не имею для вас… — Она ходила за Самгиным, останавливаясь в дверях каждой комнаты и, очевидно, опасаясь, как бы он
не взял и
не спрятал в
карман какую-либо вещь, и возбуждая у хозяина желание стукнуть ее чем-нибудь
по голове. Это продолжалось минут двадцать, все время натягивая нервы Самгина. Он курил, ходил, сидел и чувствовал, что поведение его укрепляет подозрения этой двуногой щуки.
Часа через полтора Самгин шагал
по улице, следуя за одним из понятых, который покачивался впереди него, а сзади позванивал шпорами жандарм. Небо на востоке уже предрассветно зеленело, но город еще спал, окутанный теплой, душноватой тьмою. Самгин немножко любовался своим спокойствием, хотя было обидно идти
по пустым улицам за человеком, который, сунув руки в
карманы пальто, шагал бесшумно, как бы
не касаясь земли ногами, точно он себя нес на руках, охватив ими бедра свои.
Подняв воротник пальто, сунув руки в
карманы, Клим шагал
по беззвучному снегу
не спеша, взвешивая впечатления вечера.
Мать сидела против него, как будто позируя портретисту. Лидия и раньше относилась к отцу
не очень ласково, а теперь говорила с ним небрежно, смотрела на него равнодушно, как на человека,
не нужного ей. Тягостная скука выталкивала Клима на улицу. Там он видел, как пьяный мещанин покупал у толстой, одноглазой бабы куриные яйца, брал их из лукошка и, посмотрев сквозь яйцо на свет, совал в
карман, приговаривая по-татарски...
К людям он относился достаточно пренебрежительно, для того чтоб
не очень обижаться на них, но они настойчиво показывали ему, что он — лишний в этом городе. Особенно демонстративно действовали судейские, чуть
не каждый день возлагая на него казенные защиты
по мелким уголовным делам и задерживая его гражданские процессы. Все это заставило его отобрать для продажи кое-какое платье, мебель, ненужные книги, и как-то вечером, стоя среди вещей, собранных в столовой, сунув руки в
карманы, он мысленно декламировал...
Вот он кончил наслаждаться телятиной, аккуратно, как парижанин, собрал с тарелки остатки соуса куском хлеба, отправил в рот, проглотил, запил вином, благодарно пошлепал ладонями
по щекам своим. Все это почти
не мешало ему извергать звонкие словечки, и можно было думать, что пища, попадая в его желудок, тотчас же переваривается в слова. Откинув плечи на спинку стула, сунув руки в
карманы брюк, он говорил...
Движения его были смелы и размашисты; говорил он громко, бойко и почти всегда сердито; если слушать в некотором отдалении, точно будто три пустые телеги едут
по мосту. Никогда
не стеснялся он ничьим присутствием и в
карман за словом
не ходил и вообще постоянно был груб в обращении со всеми,
не исключая и приятелей, как будто давал чувствовать, что, заговаривая с человеком, даже обедая или ужиная у него, он делает ему большую честь.
Он простился с ней и так погнал лошадей с крутой горы, что чуть сам
не сорвался с обрыва.
По временам он,
по привычке, хватался за бич, но вместо его под руку попадали ему обломки в
кармане; он разбросал их
по дороге. Однако он опоздал переправиться за Волгу, ночевал у приятеля в городе и уехал к себе рано утром.
Он пожимал плечами, как будто озноб пробегал у него
по спине, морщился и, заложив руки в
карманы, ходил
по огороду,
по саду,
не замечая красок утра, горячего воздуха, так нежно ласкавшего его нервы,
не смотрел на Волгу, и только тупая скука грызла его. Он с ужасом видел впереди ряд длинных, бесцельных дней.
— Конечно, трудно понять, но это — вроде игрока, который бросает на стол последний червонец, а в
кармане держит уже приготовленный револьвер, — вот смысл его предложения. Девять из десяти шансов, что она его предложение
не примет; но на одну десятую шансов, стало быть, он все же рассчитывал, и, признаюсь, это очень любопытно, по-моему, впрочем… впрочем, тут могло быть исступление, тот же «двойник», как вы сейчас так хорошо сказали.
Я воображал тысячу раз, как я приступлю: я вдруг очутываюсь, как с неба спущенный, в одной из двух столиц наших (я выбрал для начала наши столицы, и именно Петербург, которому,
по некоторому расчету, отдал преимущество); итак, я спущен с неба, но совершенно свободный, ни от кого
не завишу, здоров и имею затаенных в
кармане сто рублей для первоначального оборотного капитала.
— Гм. — Он подмигнул и сделал рукой какой-то жест, вероятно долженствовавший обозначать что-то очень торжествующее и победоносное; затем весьма солидно и спокойно вынул из
кармана газету, очевидно только что купленную, развернул и стал читать в последней странице, по-видимому оставив меня в совершенном покое. Минут пять он
не глядел на меня.
В самом деле он был в дрянном, старом и
не по росту длинном пальто. Он стоял передо мной какой-то сумрачный и грустный, руки в
карманах и
не снимая шляпы.
Но холодно; я прятал руки в рукава или за пазуху,
по карманам, носы у нас посинели. Мы осмотрели, подойдя вплоть к берегу, прекрасную бухту, которая лежит налево, как только входишь с моря на первый рейд. Я прежде
не видал ее, когда мы входили: тогда я занят был рассматриванием ближних берегов, батарей и холмов.
— Прошу покорно, садитесь, а меня извините. Я буду ходить, если позволите, — сказал он, заложив руки в
карманы своей куртки и ступая легкими мягкими шагами
по диагонали большого строгого стиля кабинета. — Очень рад с вами познакомиться и, само собой, сделать угодное графу Ивану Михайловичу, — говорил он, выпуская душистый голубоватый дым и осторожно относя сигару ото рта, чтобы
не сронить пепел.
Иван Яковлич ничего
не отвечал на это нравоучение и небрежно сунул деньги в боковой
карман вместе с шелковым носовым платком. Через десять минут эти почтенные люди вернулись в гостиную как ни в чем
не бывало. Алла подала Лепешкину стакан квасу прямо из рук, причем один рукав сбился и открыл белую, как слоновая кость, руку
по самый локоть с розовыми ямочками, хитрый старик только прищурил свои узкие, заплывшие глаза и проговорил, принимая стакан...
— Вот вам и весь секрет, почему Половодов сразу рванул такой куш:
не из чего было выбирать. Изволь-ка его теперь ловить
по всей Европе, когда у него в
кармане голеньких триста тысяч…
— Ого-го!.. Вон оно куда пошло, — заливался Веревкин. — Хорошо, сегодня же устроим дуэль по-американски: в двух шагах, через платок… Ха-ха!.. Ты пойми только, что сия Катерина Ивановна влюблена
не в папахена, а в его
карман. Печальное, но вполне извинительное заблуждение даже для самого умного человека, который зарабатывает деньги головой, а
не ногами. Понял? Ну, что возьмет с тебя Катерина Ивановна, когда у тебя ни гроша за душой… Надо же и ей заработать на ярмарке на свою долю!..
— Постов
не содержал
по чину схимы своей, потому и указание вышло. Сие ясно есть, а скрывать грех! —
не унимался расходившийся во рвении своем
не по разуму изувер. — Конфетою прельщался, барыни ему в
карманах привозили, чаем сладобился, чреву жертвовал, сладостями его наполняя, а ум помышлением надменным… Посему и срам потерпел…
— Лупи его, сажай в него, Смуров! — закричали все. Но Смуров (левша) и без того
не заставил ждать себя и тотчас отплатил: он бросил камнем в мальчика за канавкой, но неудачно: камень ударился в землю. Мальчик за канавкой тотчас же пустил еще в группу камень, на этот раз прямо в Алешу, и довольно больно ударил его в плечо. У мальчишки за канавкой весь
карман был полон заготовленными камнями. Это видно было за тридцать шагов
по отдувшимся
карманам его пальтишка.
— Тебе надо подкрепиться, судя
по лицу-то. Сострадание ведь на тебя глядя берет. Ведь ты и ночь
не спал, я слышал, заседание у вас там было. А потом вся эта возня и мазня… Всего-то антидорцу кусочек, надо быть, пожевал. Есть у меня с собой в
кармане колбаса, давеча из города захватил на всякий случай, сюда направляясь, только ведь ты колбасы
не станешь…
— А только что ему отворили в рай, и он вступил, то,
не пробыв еще двух секунд — и это
по часам,
по часам (хотя часы его, по-моему, давно должны были бы разложиться на составные элементы у него в
кармане дорогой), —
не пробыв двух секунд, воскликнул, что за эти две секунды
не только квадриллион, но квадриллион квадриллионов пройти можно, да еще возвысив в квадриллионную степень!
— Браво! Давайте теперь пистолеты. Ей-богу, нет времени. И хотел бы с тобой поговорить, голубчик, да времени нет. Да и
не надо вовсе, поздно говорить. А! где же деньги, куда я их дел? — вскрикнул он и принялся совать
по карманам руки.
Дальнейших последствий стычки эти
не имели. Во-первых,
не за что было ухватиться, а во-вторых, Аннушку ограждала общая любовь дворовых. Нельзя же было вести ее на конюшню за то, что она учила рабов с благодарностью принимать от господ раны! Если бы в самом-то деле
по ее сталось, тогда бы и разговор совсем другой был. Но то-то вот и есть: на словах: «повинуйтесь! да благодарите!» — а на деле… Держи
карман! могут они что-нибудь чувствовать… хамы! Легонько его поучишь, а он уж зубы на тебя точит!
Сам Федор Васильич очень редко езжал к соседям, да, признаться сказать, никто особенно и
не жаждал его посещений. Во-первых, прием такого избалованного идола требовал издержек, которые
не всякому были
по карману, а во-вторых, приедет он, да, пожалуй, еще нагрубит. А
не нагрубит, так денег выпросит — а это уж упаси Бог!
И когда в
карманах,
по их мнению, оказалось маловато, то они,
не много задумываясь, повалили попа на землю, сняли с него сапоги и произвели тщательный обыск.
Не говоря ни слова, встал он с места, расставил ноги свои посереди комнаты, нагнул голову немного вперед, засунул руку в задний
карман горохового кафтана своего, вытащил круглую под лаком табакерку, щелкнул пальцем
по намалеванной роже какого-то бусурманского генерала и, захвативши немалую порцию табаку, растертого с золою и листьями любистка, поднес ее коромыслом к носу и вытянул носом на лету всю кучку,
не дотронувшись даже до большого пальца, — и всё ни слова; да как полез в другой
карман и вынул синий в клетках бумажный платок, тогда только проворчал про себя чуть ли еще
не поговорку: «
Не мечите бисер перед свиньями»…
Таким-то образом, как только черт спрятал в
карман свой месяц, вдруг
по всему миру сделалось так темно, что
не всякий бы нашел дорогу к шинку,
не только к дьяку.
Потом сошелся с карманниками, стал «работать» на Сухаревке и
по вагонам конки, но сам в
карманы никогда
не лазил, а только был «убегалой», то есть ему передавали кошелек, а он убегал.
Н. И. Струнников, сын крестьянина, пришел в город без копейки в
кармане и добился своего
не легко. После С. И. Грибкова он поступил в Училище живописи и начал работать
по реставрации картин у известного московского парфюмера Брокара, владельца большой художественной галереи.
Зато он никогда
не унижался до дешевой помады и томпаковых цепочек, которые другие «чиновники» носили на виду без всякой надобности, так как часов
по большей части в
карманах не было.
Не лучше обстояло дело и с бельем. Мы уже давно
не раздевались. Белье пропотело и расползлось
по швам. Обрывки его еще кое-где прикрывали тело, они сползали книзу и мешали движениям. В таких случаях мы,
не раздеваясь, вытаскивали то один кусок, то другой через рваный
карман, через воротник или рукав.
Но карт
не оказалось; карты привозил всегда сам Рогожин в
кармане, каждый день
по новой колоде, и потом увозил с собой.
По-видимому, ни князь, ни доктор, у которого он жил в Швейцарии,
не захотели ждать официальных уведомлений или делать справки, а князь, с письмом Салазкина в
кармане, решился отправиться сам…
Они рассказали ему, что играла Настасья Филипповна каждый вечер с Рогожиным в дураки, в преферанс, в мельники, в вист, в свои козыри, — во все игры, и что карты завелись только в самое последнее время,
по переезде из Павловска в Петербург, потому что Настасья Филипповна всё жаловалась, что скучно и что Рогожин сидит целые вечера, молчит и говорить ни о чем
не умеет, и часто плакала; и вдруг на другой вечер Рогожин вынимает из
кармана карты; тут Настасья Филипповна рассмеялась, и стали играть.
Тот стоял предо мной в совершенном испуге и некоторое время как будто понять ничего
не мог; потом быстро схватился за свой боковой
карман, разинул рот от ужаса и ударил себя рукой
по лбу.
Ганечкина квартира находилась в третьем этаже,
по весьма чистой, светлой и просторной лестнице, и состояла из шести или семи комнат и комнаток, самых, впрочем, обыкновенных, но во всяком случае
не совсем
по карману семейному чиновнику, получающему даже и две тысячи рублей жалованья.
Что было отвечать на такие змеиные слова? Баушка Лукерья молча принесла свое серебро, пересчитала его раз десять и даже прослезилась, отдавая сокровище искусителю. Пока Кишкин рассовывал деньги
по карманам, она старалась
не смотреть на него, а отвернулась к окошку.
Он изменился к Зарницыну и
по задумчивости Петра Лукича отгадал, что и тот после ухода Сафьяноса вернулся в свою комнату
не с пустым
карманом.
Когда мы проезжали между хлебов
по широким межам, заросшим вишенником с красноватыми ягодами и бобовником с зеленоватыми бобами, то я упросил отца остановиться и своими руками нарвал целую горсть диких вишен, мелких и жестких, как крупный горох; отец
не позволил мне их отведать, говоря, что они кислы, потому что
не поспели; бобов же дикого персика, называемого крестьянами бобовником, я нащипал себе целый
карман; я хотел и ягоды положить в другой
карман и отвезти маменьке, но отец сказал, что «мать на такую дрянь и смотреть
не станет, что ягоды в
кармане раздавятся и перепачкают мое платье и что их надо кинуть».
Беседа их была прервана приездом Кергеля. Сей милый человек был на этот раз какой-то растерянный: коричневый фрак со светлыми пуговицами заменен на нем был черным, поношенным, обдерганным; жилетка тоже была какая-то шелковенькая и вряд ли
не худая на
карманах, и один только хохолок был по-прежнему завит. Услышав, что на девичнике Вихров, он прямо подошел к нему.
— Каналья этакий! — произнес он. — Да и вы, господа чиновники, удивительное дело, какой нынче пустой народ стали! Вон у меня покойный дядя исправником был… Тогда, знаете, этакие французские камзолы еще носили… И как, бывало, он из округи приедет, тетушка сейчас и лезет к нему в этот камзол в
карманы: из одного вынимает деньги, что
по округе собрал, а из другого — волосы человечьи — это он из бород у мужиков надрал. У того бы они квасу
не выпустили!