Неточные совпадения
Я знаю: дам хотят заставить
Читать по-русски. Право, страх!
Могу ли их себе представить
С «Благонамеренным» в руках!
Я шлюсь
на вас, мои поэты;
Не правда ль: милые предметы,
Которым, за свои грехи,
Писали втайне вы стихи,
Которым сердце посвящали,
Не все ли, русским
языкомВладея слабо и с трудом,
Его так мило искажали,
И в их устах
язык чужой
Не обратился ли в
родной?
Еще предвижу затрудненья:
Родной земли спасая честь,
Я должен буду, без сомненья,
Письмо Татьяны перевесть.
Она по-русски плохо знала,
Журналов наших не читала,
И выражалася с трудом
На языке своем
родном,
Итак, писала по-французски…
Что делать! повторяю вновь:
Доныне дамская любовь
Не изъяснялася по-русски,
Доныне гордый наш
языкК почтовой прозе не привык.
Адриатические волны,
О Брента! нет, увижу вас
И, вдохновенья снова полный,
Услышу ваш волшебный глас!
Он свят для внуков Аполлона;
По гордой лире Альбиона
Он мне знаком, он мне
родной.
Ночей Италии златой
Я негой наслажусь
на воле
С венецианкою младой,
То говорливой, то немой,
Плывя в таинственной гондоле;
С ней обретут уста мои
Язык Петрарки и любви.
Я видел его
на песках Африки, следящего за работой негров,
на плантациях Индии и Китая, среди тюков чаю, взглядом и словом,
на своем
родном языке, повелевающего народами, кораблями, пушками, двигающего необъятными естественными силами природы…
Старик бросил
на него орлиный взор, постучал рукой по груди и, проговорив, не спеша,
на родном своем
языке: «Это я сделал, ибо я великий музыкант», — снова сыграл свою чудную композицию.
— Это ничего, — сказал он по-русски и потом прибавил
на родном своем
языке: — но он не может ничего понимать; как вы этого не видите? Он дилетант — и все тут!
—
Родной брат будет Петру-то Елисеичу… — шепнула
на ухо Катре слабая
на язык Домнушка. — Лет, поди, с десять не видались, а теперь вот пришел. Насчет воли допытаться пришел, — прибавила она, оглядываясь. — Эти долгоспинники хитрящие… Ничего спроста у них не делается. Настоящие выворотни!
Тут были даже государственные люди, дипломаты, тузы с европейскими именами, мужи совета и разума, воображающие, что золотая булла издана папой и что английский"роог-tax"есть налог
на бедных; тут были, наконец, и рьяные, но застенчивые поклонники камелий, светские молодые львы с превосходнейшими проборами
на затылках, с прекраснейшими висячими бакенбардами, одетые в настоящие лондонские костюмы, молодые львы, которым, казалось, ничего не мешало быть такими же пошляками, как и пресловутый французский говорун; но нет! не в ходу, знать, у нас
родное, — и графиня Ш., известная законодательница мод и гран-жанра, прозванная злыми
языками"Царицей ос"и"Медузою в чепце", предпочитала, в отсутствии говоруна, обращаться к тут же вертевшимся итальянцам, молдаванцам, американским"спиритам", бойким секретарям иностранных посольств немчикам с женоподобною, но уже осторожною физиономией и т. п.
— Один актер-любитель из дворян. Второй год у нас околачивается… Три раза брали его
родные, одевали, как барина, а он опять к нам… Говорит
на всех
языках. В Париже прокутился… Пишет хорошо.
[Ах! черт побери! я так много слышу русской речи, что, кажется, я сам начинаю говорить
на этом
языке, как
на своем
родном.
Дарья Михайловна изъяснялась по-русски. Она щеголяла знанием
родного языка, хотя галлицизмы, французские словечки попадались у ней частенько. Она с намерением употребляла простые народные обороты, но не всегда удачно. Ухо Рудина не оскорблялось странной пестротою речи в устах Дарьи Михайловны, да и вряд ли имел он
на это ухо.
Собственно говоря, почти каждый француз превосходно говорит по-французски, — но как мы взыскательны в этом случае! — малейший, почти незаметный оттенок провинциализма в его выговоре, одна не совсем изящная фраза — и мы объявляем, что «этот господин говорит очень дурно
на своем
родном языке».
Последнее «прости» с слезами муки
Сказали ль ей
на языке родном?
Так, так, совсем, совсем забытый сирота!..
В великом божьем мире ни одной
Ты не найдешь души себе
родной!..
Питался я не материнской грудью
И не спал
на ее коленях. Чуждый голос
Учил меня
родному языкуИ пел над колыбелию моей.
Авдотья Максимовна (вставая и покрываясь платком). Да отсохни у меня
язык, если я у него попрошу хоть копейку! (Подходит к нему.) Не будет вам счастья, Виктор Аркадьич, за то, что вы наругались над бедной девушкой… Вы у меня всю жизнь отняли. Мне теперь легче живой в гроб лечь, чем домой явиться:
родной отец от меня отступится; осрамила я его
на старости лет; весь город будет
на меня пальцами показывать.
И долго молча плакала она.
Рассыпавшись
на кругленькие плечи,
Ее власы бежали, как волна.
Лишь иногда отрывистые речи,
Отзыв того, чем грудь была полна,
Блуждали
на губах ее; но звуки
Яснее были слов… И голос муки
Мой Саша понял, как
язык родной;
К себе
на грудь привлек ее рукой
И не щадил ни нежностей, ни ласки,
Чтоб поскорей добраться до развязки.
Тут узнал я, что дядя его, этот разумный и многоученый муж, ревнитель целости
языка и русской самобытности, твердый и смелый обличитель торжествующей новизны и почитатель благочестивой старины, этот открытый враг слепого подражанья иностранному — был совершенное дитя в житейском быту; жил самым невзыскательным гостем в собственном доме, предоставя все управлению жены и не обращая ни малейшего внимания
на то, что вокруг него происходило; что он знал только ученый совет в Адмиралтействе да свой кабинет, в котором коптел над словарями разных славянских наречий, над старинными рукописями и церковными книгами, занимаясь корнесловием и сравнительным словопроизводством; что, не имея детей и взяв
на воспитание двух
родных племянников, отдал их в полное распоряжение Дарье Алексевне, которая, считая все убеждения супруга патриотическими бреднями, наняла к мальчикам француза-гувернера и поместила его возле самого кабинета своего мужа; что
родные его жены (Хвостовы), часто у ней гостившие, сама Дарья Алексевна и племянники говорили при дяде всегда по-французски…
Он не пришел, кудрявый наш певец,
С огнём в очах, с гитарой сладкогласной:
Под миртами Италии прекрасной
Он тихо спит, и дружеский резец
Не начертал над русскою могилой
Слов несколько
на языке родном,
Чтоб некогда нашёл привет унылый
Сын севера, бродя в краю чужом.
— Житье
на всем готовом, жалованья — сколько запросишь. Дело вести без учету, без отчету, все как сыну
родному доверю… Что же?.. Чего молчишь?.. Аль
язык отсох!.. Говори, отвечай! — сильно тряся за плечи Василья Борисыча, говорил Патап Максимыч.
К тому же,
на несчастье путешественника, он будучи рьяным врагом классицизма, не знал тоже никаких и новых
языков и мог говорить только
на своем
родном.
Я хотел избежать встречи с
родными покойного Кнышенки, для которых не выдумал никакого утешительного слова, потому что мою сократовскую мысль о том, что смерть, может быть, есть благо, всякий раз перебивали слова переведенной
на русский
язык греческой песенки, которую мне певала матушка.
— Ах, все мы оторваны от
родных, все мы здесь
на той же чужбине, — немного раздраженно произнесла толстушка. — Разве тебе, Налечка, приятно прозябать нынешнее лето в институтской тюрьме? И какое глупое, какое нелепое правило оставлять выпускной класс
на все лето в институте якобы для усовершенствования в церковном пении и
языках! Многому мы выучимся за три месяца, подумаешь!
— Милый Шалый… светик мой… звезда очей моих, — перешла я
на мой
родной язык, богатый причитаниями, — зачем они приехали? Кончатся теперь наши красные дни… Не позволят нам с тобой скакать, Шалый, и пугать татарчат и армянок. Закатилось наше солнышко красное!
В А.И. чуялось что-то гораздо ближе к нам, что-то более демократическое и знакомое нам, несмотря
на то, что он был
на целых 6 лет старше Тургенева и мог быть, например, свободно моим отцом, так как родился в 1812, а я в 1836. Но что особенно, с первой же встречи, было в нем знакомое и
родное нам — это то, что в нем так сохранилось дитя Москвы, во всем: в тембре голоса, в интонациях, самом
языке, в живости речи, в движениях, в мимической игре.
Обещать безусловную поддержку я не мог; но сказал, что буду рад изменить свое мнение о молодой артистке, которая, конечно, будет более
на месте
на русской сцене, если она в Париже не разучилась
родному языку.
Тася поймала себя
на этой мысли — и вспыхнула. Кому она желала смерти?
Родной матери! Ужели она дошла до такого бездушия? Бездушие ли это? Доктор не скрывает, что ноги совсем отнимутся, а там рука,
язык… ведь это ужасно!.. Не лучше ли сразу!.. Жизнь уходит везде — и в спальне матери и в комнате старух. И отец доедает последние крохи… И братья… Оба «мертвецы»!..
Понимай меня или не понимай, фон Верден, а я буду говорить
на своем
родном языке.
— Какое несчастье, какое несчастье! — наконец вымолвила Эрнестина Ивановна
на своем
родном языке.
Нет, сударь, — об них известен ученейший человек в России, библиотекарь патриарха, которому я уже послал переведенные мною
на его
родной язык «Orbem pictum» и «Vestibulum» и с которым мы условились составить славяно-греко-латинский лексикон.
Вдруг среди толпы упало слово
на языке родном.
Дверь ему отворил какой-то горбун, а сам итальянец встретил его в передней с распростертыми объятиями, с массой любезностей
на своем
родном языке.
Раньше — он мало знал свои
родные места, Гимназистом приезжал только
на вакации; да и то в старших классах брал кондиции, готовил разных барчат в юнкерское училище или подвинчивал их насчет древних
языков и математики. Студентом
на зимние вакации не ездил, а летом также брал кондиции, в последние два года, когда, после смерти отца, надо было прикончить дело, которым держались их достатки.
На это приветствие,
родным языком Владимира выговоренное, привстал он слегка, поклонился и радостно произнес...
Да, русской, потому что она не походила
на других аристократок, которым имя отечественного писателя так же чуждо, как бы имя арабского, которые, к стыду своему, не умеют не только правильно писать, но и говорить
на своем
родном языке.
— Ты сам сообрази… Меня все признали,
родной дядя, даже императрице самой представили, я ей понравилась и своим у нее человеком стала… Вдруг хватают разыскиваемого убийцу моей матери, а он околесицу городит, что я не я, а его дочь Татьяна Берестова… Язык-то тебе как раз за такие речи пообрежут. Тебе беда, а не мне… Я отверчусь… Коль уж очень туго придется, сама пойду к государыне, сама ей во всем как
на духу признаюсь и попрошу меня в монастырь отпустить…
Мой Застрембецкий, как слышно, отличный математик, — я в этом не судья, — говорит
на языках русском, французском, немецком и итальянском, как
на своем
родном.